Грегори Робертс - Тень горы
Между стен металось эхо тишины, звучало в наших сердцах. Внутри все сжималось от мысли о фотографии, о вечном сне Лизы.
– Лин, тебе грозит опасность, – напомнил Дидье. – Тебя разыскивает полиция. Как только им станет известно, что ты вернулся в Бомбей, они сразу же сюда заявятся.
Напоминание вывело меня из оцепенения.
– Помоги, а? – попросил я, оттаскивая тяжелый комод от стены.
За фальшивой перегородкой в задней стенке комода скрывался тайник. Похоже, его не обнаружили. Я нажал защелку.
– У тебя есть надежный человек, которому можно отдать на хранение оружие, много денег, паспорта и полкило самого лучшего кашмирского гашиша?
– Есть. Его услуги обойдутся в десять процентов.
– Десять процентов от суммы денег?
– Да.
– Отлично. Позвони ему, пусть придет.
– Лин, я попрошу, чтобы он выпивку с собой захватил. Я долго без спиртного не могу, ты же знаешь.
– А кто только что из фляжки отхлебнул?!
– Фляжка не в счет, – снисходительно, будто ребенку, ответил он. – А закуску просить?
– Я не голоден.
– Вот и славно. Еда для тех, кто наркотики боится принимать. Вдобавок еда ослабляет действие спиртного. Ученые ставили эксперимент на мышах… или на крысах, не помню…
– Звони уже, Дидье!
Я запихнул в один внутренний карман джинсовой куртки пачку рупий, в другой – пачку долларов, отрезал уголок от брикета гашиша, вернул пакет в тайник и подпоясался перевязью с ножами; потом закрыл потайную панель и снова придвинул комод к стене, на случай если в квартиру придет еще кто-нибудь, кроме приятеля Дидье.
На кухне Дидье обследовал содержимое шкафчиков.
– Даже хереса нет, – расстроенно бормотал он, заметил меня и улыбнулся. – Тито, мой приятель, придет через полчаса. Ты как, дружище?
– Терпимо, – рассеянно ответил я, разглядывая дверцу холодильника, – к ней Лиза клеила скотчем свои фотографии; снимки делал я.
Фотографий не было, остались только полоски прозрачной клейкой ленты, обрамляющие пустоту.
Лиза настояла на клейкой ленте, потому что терпеть не могла магнитики. «Ненавижу магнитики, они предательски ненадежные», – утверждала она.
– Родители собрали все ее вещи, все, что напоминало о ней, и увезли с собой, – объяснил Дидье. – Без слез не обошлось.
Я ушел в туалет, ополоснул лицо холодной водой. Не помогло. Я рухнул на колени перед унитазом и изверг из себя темную, тяжелую кислоту.
Дидье заглянул в туалетную комнату и поступил по-дружески – вышел и оставил меня предаваться отчаянию.
Я снова умылся и посмотрел в зеркало. В рамке торчала половина фотографии – смеющееся лицо Лизы исчезло, на меня глядела только моя ухмыляющаяся рожа. Я вытащил клочок бумаги, разодрал его на мелкие кусочки и выбросил в мусорную корзину.
Усевшись в гостиной, мы с Дидье пили крепкий черный кофе и курили крепкий черный кашмирский продукт – Лизины запасы, ее божественная дурь, сберегаемая для особых случаев, а потому хранимая в моем тайнике.
А потом появился Тито, принес бренди и еду. Мы помянули Лизу. Выпили за возлюбленную.
Тито помог мне снова оттащить тяжелый комод от стены, взглянул на оружие, деньги и паспорта и изрек:
– Отлично. Десять процентов.
– Заметано.
Он начал укладывать в котомку пакеты и пачки – все мое добро в Городе семи островов, моя доля в нашем с Дидье предприятии, все мое движимое имущество, за исключением содержимого карманов и рюкзака.
Тито собрался затянуть горловину котомки, но я его остановил:
– Погоди.
Я вспомнил еще об одном тайнике, который вряд ли обнаружила полиция. В чулане стоял газовый бойлер, над которым Лиза соорудила полку, где сушила галлюциногенные грибы, привезенные подругой из Германии.
Я распахнул дверь в чулан, пошарил на полке, нащупал у самой стены обувную коробку с надписью на боку: «ВОТ ПОЧЕМУ». Я подтащил коробку поближе, запустил руку внутрь, просеивая пальцами содержимое, как болотную ряску.
Мелкие безделушки: тончайший серебристый шарфик – Лиза надела его в день нашего знакомства; заводная игрушка; латунная зажигалка «Зиппо» – Дидье подарил ее на новоселье, а Лиза не разрешала мне ею пользоваться, опасаясь, что я ее потеряю (и наверняка ведь потерял бы); собачий свисток – им она сзывала окрестных собак всякий раз, когда мы выходили гулять на набережную Марин-драйв; самодельное пресс-папье из серебряных колец; какие-то раковины, камешки, фотографии, амулеты и монетки… Мелочи, пустяки, бросовые сувениры, для посторонних не имеющие никакой ценности, но для нас с ней – дороже всего на свете.
«В этом и заключается любовь, Лиза», – подумал я, глядя на коробку. Любовь – это то, что не имеет никакой ценности для посторонних, но дороже всего на свете для нас.
«Мы с тобой любили друг друга, Лиза. Мы любили…»
Я уложил в котомку Тито коробку, сломанную саблю Кадербхая и Лизины пеньковые шлепанцы. Тито крепко затянул тесемки и вскинул котомку на плечо.
– Как ваша фамилия? – спросил я, пристально всматриваясь ему в глаза.
Мы с ним познакомились всего четырнадцать минут назад, но он уже стал хранителем всего моего имущества. Мне важно было запомнить лицо Тито, надежно закрепить его в памяти.
– Дешпанде, – ответил он.
– Позаботьтесь о моей доле и о своей не забывайте, мистер Дешпанде.
– Не волнуйтесь, – рассмеялся он.
Мы обменялись рукопожатиями, Тито кивнул Дидье и сбежал по лестнице.
После его ухода Дидье спросил, разливая по бокалам бренди:
– И как мы его убьем?
– Кого?
– Конкэннона.
– Я не собираюсь убивать Конкэннона. Я хочу его найти и выяснить, кто купил у него рогипнол для Лизы.
– По-моему, лучше сделать и то и другое, – задумчиво протянул Дидье.
– Мне надо поговорить с Навином. Позвони ему, договорись о встрече. Днем я увижусь с Санджаем, доложу ему о выполненном задании, а с Навином готов встретиться в пять в Афганской церкви.
– Хорошо. Ты не знаешь, когда вернется Абдулла?
– Нет.
– Тебе сейчас очень нужен свой человек в Компании Санджая.
– Да, это ясно. – Я обвел взглядом комнату, посмотрел на раскрытую дверь в спальню. – Я здесь переночую.
– Может, не стоит? – возразил Дидье. – Здесь опасно. Тут недалеко есть очаровательное местечко, у хозяина целый набор всевозможных задвигов и маний. Тебе понравится. Я тебя подвезу, если хочешь.
– Нет, я переночую здесь.
– Дружище, ты… – начал он и рассмеялся. – Ну раз тебя не переубедить, то придется и Дидье провести ночь в скорбной обители.
– Послушай…
– Нет, Дидье настаивает! Разумеется, спать Дидье будет на диване. Все-таки не зря я велел Тито две бутылки бренди захватить.
Я устроился на полу, рядом с кроватью, обняв Лизину подушку. Дидье спал как младенец, раскинувшись на диване.
Утром я наскоро перекусил остатками вчерашней еды и запил завтрак бренди с капелькой кофе. Дидье помог мне прибрать на кухне, и мы направились к выходу из квартиры, где еще он недавно был частым гостем, – из квартиры, где навсегда умолк смех любви.
– Мне очень стыдно, – негромко произнес Дидье. – Лин, мне так стыдно.
– Стыд – дело прошлое или очень скоро им станет.
Поразмыслив, он спросил:
– Это Карла сказала?
– А кто же еще?
Мы оба замолчали.
– Когда вы встретитесь… – начал он.
– Дидье… – предостерегающе оборвал его я.
– Будь с ней поласковее, ладно?
– Конечно. Я с Карлой всегда ласков. Я просто хотел узнать, как вышло, что именно она обнаружила тело Лизы. А ты тем временем следи за Конкэнноном и устрой встречу с Навином, договорились?
Дидье понимал, что мне необходимо чем-то заняться, чтобы сбежать из темницы тоски. Мы замерли в дверях, глядя на опустевшие комнаты.
– Мне тоже… терпимо, дружище, – наконец произнес Дидье. – Может… Точнее, с твоего позволения мне хотелось бы помянуть Лизу добрым словом здесь, у двери, которую мы с тобой больше никогда не откроем.
– Отлично придумано. Начинай.
– Лиза, мы все тебя любили, и в глубине души ты об этом знала. Нам нравилась твоя улыбка, твоя непосредственность, свободный полет твоих мыслей, привычка неожиданно пускаться в пляс и жульничать, играя в шарады. Нам нравилось то, что ты любила нас всех. Но больше всего нам нравилась твоя искренность. Лиза, в тебе не было ни грамма фальши. Ты была искренним человеком. Если твоя душа здесь задержалась, прошу тебя, войди в наши сердца и будь с нами даже тогда, когда мы покинем место, где ты нас покинула, чтобы частичка тебя всегда оставалась в нас… Чтобы мы всегда тебя любили.
– Спасибо, Дидье, – помолчав, сказал я. – Прекрасная речь.
– Разумеется. – Он подтолкнул меня к порогу, сам переступил его и захлопнул дверь. – Слышал бы ты, какую речь я подготовил для тебя, милый друг.