Мартин Винклер - Женский хор
– I’m your father. Я твой отец, будь уверена.
– Правда? В этом нет сомнения? Как правило, сомнения вызывает личность отца, а не матери, но в том, что касается меня, я уже ни в чем не уверена, поэтому позволь мне прояснить некоторые моменты…
Странно, но мои слова его не рассердили, он был в себе уверен.
– Я твой отец. Я тебя вырастил…
– Да, но ты уверен, что ты меня зачал ?
– Да. Когда ты была маленькая, мы вдвоем проходили тест на ДНК.
– Значит, ты не был уверен?
– Конечно, я был уверен. Ты – моя дочь, и даже если бы тест показал иное – ты бы не перестала ею быть. Я сделал тест не для того, чтобы убедиться, а чтобы защитить тебя.
Я глубоко вздохнула. Сесиль улыбнулась.
– Он твой папа! – робко сказала она. – Успокойся…
– Да. Нет, не «успокойся». Мне необходима прочная опора, от которой я буду отталкиваться и идти вперед. Пап, Камилла не моя мама, правда?
– Нет.
– Кто моя мама? Мари?
– Да.
Я не буду спрашивать, как вы познакомились и что между вами произошло. Это меня не касается. То, что меня касается, так это то, как вы меня сделали, а для этого мне нужен план. Следующий вопрос…
– Кто такая Камилла? Сестра Мари?
– Нет, – ответил Джон.
– Значит, – сказал Жоэль, – если она не сестра Мари…
– Она ее дочь! – пробормотала Сесиль. – Камилла – твоя сестра, Джинн.
И в высокой башне того замка
В заточении жила принцесса.
Я посмотрела на отца.
– Не знаю, – сказал он, покачав головой.
Боже, но ведь это само собой разумеется. Я покачала головой – it all makes so much sense [88] – и продолжила вместо него:
– Ты не знаешь, кто Камилла – моя сестра… или мой брат.
Из его глаз вдруг Ниагарским водопадом хлынули слезы.
– Oh, God!
– Oh, Daddy!
Я встала, но голова еще кружилась, я упала на диван, протянула руки к нему – иди сюда, – он сел рядом со мной, я прижалась к нему, скорее чтобы поддержать его и утешить, нежели чтобы успокоиться самой. Это мой отец, он всегда был им, он здесь, со мной ничего не случится, теперь моя очередь его поддержать.
– Jeannie, I’m sorry.
– It’s okay, I’m okay, Dad. I can handle it [89] .
Я не стану спрашивать, почему ты ничего не говорил, ты мой отец, ты хотел как лучше, – кто я такая, чтобы тебя сулить? Я не жила твоей жизнью. Я смотрю на себя, я вижу, какая я, ты можешь мной гордиться, тебе не в чем себя упрекнуть, мне тебя не в чем упрекнуть.
– Поговори со мной. Скажи мне, чего ты хочешь, что можешь, но говори со мной. Дай мне крупицы, крохи этого пазла, даже если он огромный, нескольких кусочков может оказаться достаточно, чтобы завершить большую картину.
Я сказала это, думая, что он не сможет мне ответить, но потом мне сказали, что это его освободило, и теперь его слова потекли так же стремительно, как и его слезы.
– Мари-Луиза Мержи, твоя бабушка, была женщина богатейшая и невероятно влиятельная, из высшей буржуазии Турмана. Она давала торжественные приемы, поддерживала тесные связи с политиками и промышленниками, самыми видными в регионе и даже в стране. Она была одной из самых уважаемых женщин города. Говорили также, что она была милейшей женщиной. Но в кругу родных она была человеком ядовитым, извращенным и властным, она вела себя как тиран и держала в страхе мужа и дочь… Она постоянно мучила их и изводила. Следила за каждым их шагом. Контролировала каждый их жест. Несмотря на столь строгий надзор, в пятнадцать лет Мари забеременела… от одноклассника… Мать сразу об этом узнала. Она увезла ее подальше от Турмана, и через семь с половиной месяцев они вернулись с девочкой, которую назвали Камиллой. Мари-Луиза и Луи объявили ее своим ребенком. Анатомический пол Камиллы был неопределенным, но Мари-Луиза сразу после ее рождения решила, что ребенок, что бы ни случилось, будет девочкой. Обсуждению ее решение не подлежало. Она не подпускала Мари к ребенку и с тех пор стала обращаться с ней как с прислугой, а сама делала все, чтобы из Камиллы получилась идеальная девочка. Она наряжала ее как куклу, учила, как себя вести, а также проконсультировалась со всеми хирургами Франции и Наварры. За свою короткую жизнь Камилла перенесла семь операций. Последний раз – за две недели до твоего рождения. Каждый раз, когда Камиллу клали в больницу, Мари-Луиза оставалась в ее палате и не спускала с нее глаз. Но уследить за всем она не могла…
В его глазах я прочла то, что он собирался сказать.
– Камилла умерла… или умер…. от последствий последней операции.
...Однажды храбрый рыцарь подъехал к замку
И услышал дыхание принцессы.
Отец наклонил голову.
– Через несколько дней после того, как Камиллу положили в больницу и ее родители все время дежурили у постели больной, Мари позвонила мне. Она была в отчаянии. Она ждала ребенка, восемь с половиной месяцев ей удавалось скрывать свою беременность (не знаю как). У нее начались схватки, и она позвала меня на помощь.
– Ты не знал , что она беременна?
– Нет. Она мне ничего не сказала. На тот момент я не видел ее уже несколько месяцев.
В этой проклятой семье все что-то скрывают.
– Настало время это изменить…
– Что?
– Ничего, продолжай…
– Мари была уверена, что мать, узнав о ее беременности, снова отнимет у нее ребенка.
– Вашего ребенка.
– Да. Но пока она не рассказала мне о твоем существовании, я был для тебя никем. Я не имел никакого права. И больше не мог с ней видеться. Мари-Луиза ее не выпускала. Она немного отпустила вожжи в первый раз, когда Мари была подростком, а потом в год, предшествовавший твоему рождению, потому что посвятила всю себя Камилле. Но в конце концов она узнала, что Мари снова беременна…
Он замолчал. Я ничего не говорила.
Он вздохнул и продолжил:
– Мари была уверена, что ей никогда не вырваться из материнского плена. Однако я делал все, чтобы ей помочь. Она мне ничего раньше не говорила потому, что не могла сказать. Понимаешь?
– Да, понимаю. Очень хорошо. Одно и то же испытание выпало на ее долю два раза.
– Да, но на этот раз я ей сказал – и она это почувствовала, когда я примчался к ней, чтобы отвезти в больницу, – что она не одна. Теперь у нее был человек, на которого она могла положиться. Было бы лучше, если бы она обратилась ко мне раньше, но и тогда еще не было слишком поздно.
– Что вы сделали?
– Акушерка моих друзей и молодой врач, с которым она работала, приняли нас и сказали, что помогут ей родить и по возможности оттянут административные процедуры, чтобы никто не узнал, что она в роддоме. После твоего рождения мы решили как можно скорее бежать из города, сразу, как к Мари вернутся силы. Тогда бы мы пошли и зарегистрировали тебя вместе. Мари всегда думала, что убежать от матери невозможно, мысль о том, что у ее ребенка есть отец, придавала ей силы. Ребенка, который на этот раз… – Из его глаз снова брызнули слезы. Я тоже плакала. – Ребенка, который на этот раз должен был родиться нормальным… – Он закрыл лицо руками. – I'm so sorry, Jeannie [90] .
– Don't be sorry, Daddy, you don't have to be sorry of anything, you didn't do me any harm [91] .
– I know, but [92] … Мари… Твоя мать… Увидев тебя, она потеряла голову.
– Когда она тебя увидела ? О! – вскричала Сесиль. – Можно, я уйду?
– Если ты сдвинешься с места, я верну тебе твой сальпингит! – сказала я, тыча в нее пальцем, и вдруг, удивившись своей реакции, разрыдалась (о боже!). – Прости меня, Сесиль, я не… такая, как все, но я не чудовище, как моя бабушка…
Сесиль встала, села на низкий столик и взяла мою руку, не знаю, сколько рук теперь меня сжимало, но под гнетом горя мы склонились все вчетвером, наши головы касались друг друга, и никто не разжимал объятий.
– Не знаю, какая ты, Джинн Этвуд, – сказала Сесиль, – но я знаю, что у тебя есть…
– Яички? – сказала я, разрыдавшись еще сильнее.
– Нет, конечно нет! Я знаю, что в тебе слишком много достоинства и честности, чтобы ты была чудовищем. Так что прекрати говорить глупости!
Я перевела дух:
– Daddy… Продолжай.
Он с трудом вырвался из наших объятий, встал и подошел к окну:
– Мари растерялась, она сошла с ума. Она стала звать мать, разговаривала как маленькая девочка, больше не хотела меня видеть и слышать, она даже отказывалась…
– Что? Говори!
– Смотреть на тебя, брать на руки. Я сделал все, что мог…
...Они полюбили друг друга, и в результате их любви
родился чудесный ребенок.
– Знаю. Уверена, тебе не в чем себя упрекнуть…
– Нет, мне есть в чем себя упрекнуть! – вскричал он. – Через час после твоего рождения пришла Мари-Луиза. Ее предупредил знакомый врач из роддома. Она находилась неподалеку: Камиллу оперировали в гинекологическом отделении, и ее палата была всего двумя этажами ниже родильных залов. Увидев ее, я подумал, что готов ее убить, только чтобы она тебя не забрала. Но ты ее не интересовала. Мари в присутствии свидетеля заявила, что отказывается от тебя, и вызвала мать. Мари-Луиза торжествовала: она получила доказательство своей безграничной власти над дочерью. Она велела ей одеться и увела ее, даже не взглянув на тебя. А потом она начала мстить.
