Кристин Ханна - Соловей
Он явился сам не свой, бормоча что-то про беспорядки в Париже. Маки решились на уличные бои. Вианна сразу поняла, чего он захочет.
Причинить ей боль.
Она быстро отослала детей спать. А сама поднялась на второй этаж.
Это было, наверное, самое мерзкое – он заставлял ее приходить к нему, и она подчинялась. Снимала одежду, чтобы он ее не разорвал.
Одеваясь, она отметила, как болят руки. Подошла к окну. Вдали расстилались выжженные фугасами поля; искореженные деревья, некоторые еще дымились; руины домов с сиротливо торчащими трубами. Конец света. Аэродром разнесли вдребезги – кучи щебня, остовы самолетов и грузовиков. С тех пор как генерал де Голль принял командование вооруженными силами Свободной Франции, а союзники высадились в Нормандии, Европу бомбили практически непрерывно.
Жив ли еще Антуан? Может, он тоже сейчас выглядывает в окно барака и смотрит на луну, которая когда-то освещала их общий дом? И Изабель. Ее увезли всего два месяца назад, а кажется, что утекла целая жизнь. Вианна постоянно думала о ней, но с этим ничего не поделаешь – только терпеть.
Внизу она зажгла свечу. Электричества уже давно не было. В ванной комнате пристроила свечу у раковины и посмотрела на свое отражение в маленьком овальном зеркале. Даже в тусклом свете свечи она выглядела неважно. Когда-то роскошные золотистые волосы потускнели, свисали вдоль лица неопрятными сосульками. За годы лишений нос словно бы удлинился, скулы заострились. На виске синяк. Скоро нальется цветом. Даже не глядя, она знала, что на плечах останутся следы от пальцев и на левой груди тоже будет кровоподтек.
Он делался все злее. Союзники высадились на юге Франции и постепенно продвигались вглубь страны. Немцы отступали, и фон Рихтер вознамерился отыграться на ней.
Вианна разделась, вымылась чуть теплой водой. Терла и терла себя мочалкой, пока кожа не покраснела, но все равно не чувствовала себя чистой. Она теперь никогда не чувствовала себя чистой.
Надев ночную рубашку, Вианна набросила сверху халат и вышла из ванной со свечой в руках.
Софи ждала ее в гостиной. Она сидела на последнем уцелевшем предмете мебели – диване, притянув колени к подбородку. Остальную мебель реквизировали или сожгли.
– Почему не спишь?
– Я могла бы задать тебе тот же вопрос, но не стоит?
Вианна потуже затянула пояс халата. Нервная привычка чем-то занимать руки.
– Пойдем в постель.
Софи взглянула на мать. Ей почти четырнадцать, и лицо начало взрослеть. Темные глаза на фоне бледной кожи казались почти черными, ресницы густые и длинные. Волосы поредели от плохого питания, но все равно курчавились. Софи стиснула пухлые губки.
– Серьезно, мама? Долго еще мы будем притворяться?
Тоска и гнев в глазах дочери разбивали ей сердце. Невозможно ничего скрыть от ребенка, детство которого закончилось с войной.
Что могла хорошая мать сказать почти взрослой дочери о мерзостях мира? Как тут быть честной? И могла ли Вианна надеяться, что дочь будет судить ее не так жестоко, как она сама судила себя?
Вианна села рядом с Софи. Припомнила их прежнюю жизнь – смех, поцелуи, семейные ужины, рождественское утро, молочные зубы, первые слова.
– Я же не дурочка, – начала Софи.
– Я никогда не считала тебя дурочкой. Просто, – она сделала глубокий вдох, – я пыталась тебя защитить.
– От правды?
– От всего.
– Так не бывает, – резко сказала Софи. – Неужели ты еще не поняла? Рашель пропала. Сара мертва. Дедушка тоже. Тетя Изабель… – На ее глаза навернулись слезы. – А папа… когда мы последний раз получали от него вести? Год назад? Восемь месяцев? Он, наверное, тоже погиб.
– Твой отец жив. И тетя тоже. Я бы почувствовала. – Вианна прижала руку к сердцу.
– Сердцем? Почувствовала бы сердцем?
Вианна понимала, что война сильно изменила Софи, превратила в озлобленную, циничную версию знакомой ей девочки, но видеть это так ясно и отчетливо все равно было больно.
– Как ты можешь… просто идти к нему? Я же вижу синяки.
– Это моя война, – тихо сказала Вианна.
– Тетя Изабель придушила бы его во сне.
– Да, – согласилась Вианна. – Изабель сильная женщина. Я – нет. Я просто мать, пытающаяся спасти своих детей.
– Думаешь, мы хотим, чтобы нас так спасали?
– Ты еще молода. Когда ты сама станешь матерью…
– Не стану!
– Прости, что разочаровала тебя, Софи.
– Я хочу его убить, – медленно проговорила Софи.
– Я тоже.
– Можем задушить его подушкой.
– Думаешь, я об этом не мечтала? Слишком опасно. Бек, живший у нас, пропал. Если еще один пропадет, нас точно схватят.
Софи мрачно кивнула.
– Я переживу то, что творит со мной фон Рихтер. Но не переживу, если что-нибудь случится с тобой или Даниэлем.
– Я его ненавижу.
– Я тоже, – кивнула Вианна. – Я тоже.
– Что-то сегодня жарко. Неплохо бы искупаться, а? – с улыбкой предложила Вианна.
Класс взорвался радостным воплем.
Вианна вывела детей в клуатр, построила. Они проходили мимо кабинета настоятельницы, когда его дверь открылась.
– Мадам Мориак, – улыбнулась матушка, – какие они у вас сегодня довольные. Кажется, сейчас запоют.
– Для этого слишком жарко, матушка. – Она подхватила настоятельницу под локоть. – Пойдемте с нами к пруду.
– Какая замечательная мысль.
– Постройтесь в колонну, – скомандовала Вианна, когда они дошли до дороги. Дети послушались. Вианна запела, и класс подхватил песню, хлопая в ладоши и подпрыгивая в такт.
Замечали ли они разбомбленные здания? Дымящиеся руины, что прежде были домами? Или настолько привыкли к разрухе вокруг, что уже не обращали внимания?
Даниэль шел рядом с Вианной, крепко держа ее за руку. Он все еще боялся без нее. Это огорчало Вианну до глубины души. А вдруг мальчик все-таки помнил, что потерял всех родных – отца, мать, сестру? Может, прижавшись к ней в кровати, он превращался в Ари, осиротевшего малыша?
Вианна хлопнула в ладоши:
– Дети, внимание, переходим дорогу. Софи, ты за главную.
Дети аккуратно пересекли дорогу и припустили вверх по склону холма к обширному пруду, одному из любимых уголков Вианны. У этого пруда они с Антуаном впервые поцеловались.
На берегу дети торопливо сбрасывали одежду – и вот они уже в воде. Вианна посмотрела на Даниэля:
– Не хочешь поплескаться с сестрой?
Даниель закусил нижнюю губу, глядя на резвящуюся в воде ребятню.
– Не знаю…
– Можешь и не плавать, если не хочешь. Просто поболтаешь в воде ногами.
Он нахмурился, задумчиво надул щеки. Потом все же отпустил ее руку и осторожно направился к Софи.
– Так за тебя и цепляется, – заметила настоятельница.
– У него бывают кошмары, – призналась Вианна, едва не добавив как и у меня, но внезапно к горлу подступила тошнота. Пробормотав «простите», она бросилась к ближайшему дереву, и там ее вырвало. Желудок был практически пуст, но позывы не прекращались, да еще и слабость накатила.
Рука матушки легла на спину, погладила, успокаивая.
Вианна выпрямилась, попыталась улыбнуться:
– Извините, не пойму, что со мной… – И замолчала. Похолодела, будто ее окатили ледяной водой. – Вчера утром тоже тошнило.
– О нет, Вианна. Ребенок?
Вианна не знала, смеяться, плакать или кричать от ярости. Она ведь столько молилась еще об одном ребенке.
Но не сейчас.
Не от него.
В ту неделю Вианна почти не спала. Она совсем обессилела. По утрам тошнило все сильней.
Сидя на краю кровати, она смотрела на Даниэля. Пять лет. Опять вырос из своей пижамы, из рукавов и штанин торчат тоненькие ножки и ручки. В отличие от Софи он никогда не жаловался на голод, на то, что читать приходилось при тусклой свечке, или на жуткий серый хлеб по карточкам. Он попросту ничего другого и не знал.
– Эй, Капитан Дэн, – негромко позвала Вианна, убирая непокорную черную прядь с детского лба.
Малыш перевернулся на спину и улыбнулся, продемонстрировав дырку на месте переднего зуба.
– Мам, мне конфеты снились.
Дверь распахнулась. В комнату, запыхавшись, влетела Софи:
– Мам, скорее.
– Софи, я так…
– Скорее.
– Пойдем, Даниэль. Вид у нее серьезный.
Он радостно прыгнул к матери. Даниэль уже так вырос, что Вианна не могла носить его на руках, поэтому просто обняла покрепче. Достала единственную подходящую одежду – полотняные штаны, сшитые из старых шароваров, найденных в амбаре, и свитер, связанный из последних остатков синей шерсти. Когда он оделся, она взяла малыша за руку и вывела в гостиную. Входная дверь была нараспашку.
Звонили колокола. В церкви. Откуда-то доносилась музыка.
Марсельеза?!
Софи стояла во дворе под яблоней. А мимо дома маршировала колонна немцев. Чуть позже появились машины. Танки, грузовики и автомобили грохотали по дороге, поднимая облака пыли.
Черный «ситроен» затормозил на обочине. Из него вылез фон Рихтер – в грязных ботинках, глаза закрыты темными очками, губы крепко сжаты.
