Кафа Аль-зооби - Лейла, снег и Людмила
Вскоре она подсела к Вадиму и поцеловала его. Затем встала и, пересев к Илье, стала раздеваться, время от времени протягивая руку, чтобы расстегнуть ремень того или другого.
Понемногу выражение удивления и осуждающие улыбки исчезли с лиц молодых людей, и они почувствовали себя более свободно. Илья налил еще водки. Вадим, выпив свою рюмку до дна, обратился к Галине:
– Ладно, теперь иди ко мне, шлюха.
Слово «шлюха» вызвало в ней огонь, и она упала на кровать, совсем голая, отвечая прерывистым голосом:
– Иди, возьми меня сам!
Они втянулись в игру.
– Оставь ее мне, я знаю, как заставить ее орать, – сказал Илья.
В качестве вознаграждения за это счастье каждому из них Галина обещала отдых в любой стране мира. Но она не спешила исполнить обещание, рассчитывая получить еще один любовный сеанс, прежде чем купит им билеты. И получила. Они совокуплялись с ней со значительно большим безумством, бесстыдством и распутством, чем в первый раз.
После этого секс с одним партнером перестал привлекать Галину. Она начала думать, как увеличить количество любовников. Испытывала чудовищное возбуждение и чувствовала, что не способна ждать ни минуты, представляя себе еще больше мужчин на своем теле.
Ее нетрудно было удовлетворить. Пятеро мужчин стали совокупляться с ней одновременно. Она лежала под ними, еле дыша, вонзаясь ногтями в их тела, кусаясь, издавая стоны, словно вела яростную битву, где право на победу принадлежало только ей одной.
Когда все закончилось, она оставалась лежать на кровати еще несколько минут, – в той самой позе, в какой ее оставили: с раздвинутыми ногами, раскрытым ртом, глазами, без выражения глядящими в потолок. Она была похожа на мертвеца.
Потом Галина встала, выпила еще одну рюмку водки и поела. После этого вышла на балкон, обнаженная, покачиваясь от радости и выпитого. С высоты десятого этажа смотрела на город, тонувший во мраке и холоде. Машины на улицах казались маленькими, люди – крошечными, черные деревья с оголенными ветвями тоже выглядели маленькими, а крохотные уличные огни дрожали, словно от холода. Все в городе – и в мире – стало маленьким и ничтожным. И все можно было заполучить без особого труда. Она смотрела вниз, стоя на вершине и упиваясь своей победой.
Галина вздохнула, поднимая руки и потягиваясь. Весь мир напоминал ей ресторанное меню: она может выбрать все, что пожелает, и официанты с поклонами будут носить ей заказы один за другим, и она будет потреблять этот мир с неиссякаемой жадностью.
Она не заметила, как вдруг потеряла равновесие и рухнула вниз, не успев ни за что ухватиться. Руки ее мгновенно ослабли, и она не смогла удержаться за перила балкона. Предметы словно отдалились от нее и сознательно толкнули вниз. Да и за что можно было уцепиться: за воздух? За звуки? За огни, светящиеся в окнах? Все предметы вокруг увеличивались в размерах, росли, и – одновременно – отдалялись, становились недостижимыми, и огромная сила тянула Галину вниз, не обращая внимания на ее удивленный крик. Громкий вопль разнесся в ночной мгле, пока не достиг земли и не прервался навсегда.
* * *Рашид вытаращенными глазами смотрел на распростертое на земле голое тело. Позвонивший милиционер сообщил, что его жена погибла в результате несчастного случая, и назвал адрес, но больше ничего не добавил.
Он слышал биение собственного сердца и чью-то речь, не в силах ничего понять. Кругом ходили люди, одни из них задавали вопросы, а другие отвечали: «Упала с балкона десятого этажа. Была в номере с несколькими мужчинами. Была пьяна».
Рашид отошел в сторону. Все вокруг начало таять в хаосе – хаосе звуков, красок, движущихся фигур, и даже холодный воздух смешался с огнем, бушевавшим в душе.
Значит, она изменяла ему. И не с одним, а с несколькими мужчинами. И не в отдельности с каждым из них, а со всеми сразу. Он почувствовал боль в животе и головокружение. Внутренности свело судорогой, и какая-то масса неудержимой волной хлынула изо рта и носа.
Глубокой ночью, когда Рашиду наконец удалось добраться до постели, он услышал голос: «Ты был глуп. Тебя жестоко обманывали. Ты считал ее чистой и верной, а она тебе изменяла». В последующие дни он не понимал, были ли те фразы единственными в этом мире, или он оказался не в состоянии расслышать что-либо иное. Повсюду его преследовал один и тот же голос: «Ты был глуп. Тебя жестоко обманывали. Ты считал ее чистой и верной, а она тебе изменяла».
Когда Лейла пришла к нему, он открыл дверь и молча вернулся на свое место – на кухню, наполненную табачным дымом, где сидел возле переполненной окурками пепельницы. Его трехлетний сын Фарес тихо играл в соседней комнате. Лейла села неподалеку, не зная, с чего начать разговор. Затем проговорила:
– Это большая беда. Но жизнь продолжается, Рашид.
Он не ответил. Глядя вниз, с силой вдохнул в себя дым от зажженной сигареты и задержал дыхание. Лейла смотрела на него, ожидая, когда он наконец выдохнет. Прошло несколько секунд, и Лейла хотела уже попросить его выдохнуть. Она впервые видела его курящим подобным способом и подумала, что он, несомненно, погубит себя, если будет и дальше курить именно так. Наконец он медленно выдохнул густой дым через ноздри, и Лейла, вздохнув, сказала:
– Рашид, что случилось – то случилось. Ты ничего не изменишь. Но нельзя позволить несчастью погубить себя.
Он снова не ответил, словно не слышал ее слов, и продолжал курить, глядя перед собой.
– Рашид! Я понимаю, как тебе тяжело, но ты не должен сдаваться. Попробуй найти в себе какие-то силы.
Он поднял голову и бросил на нее взгляд, показавшийся в первый момент вопросительным: «Ты действительно понимаешь это?» Но Лейла быстро отвела глаза. Под его взглядом она неожиданно почувствовала себя соучастницей преступления, жертвой которого он оказался. Лейла встала:
– Я посмотрю, как там Фарес.
Он промолчал. Ее голос, разговаривающий с ребенком, донесся до него из соседней комнаты. Потом она играла с малышом и рисовала что-то на бумаге. После этого голоса смолкли, и Рашид вновь погрузился в свою напряженную тишину.
После этого Лейла приходила еще, но каждый раз находила его в прежнем состоянии. Казалось, дни были не властны над ним, и он стал затворником одного мгновения. После тщетных попыток вызвать его на разговор Лейла шла к ребенку, спрашивала, не голоден ли он, и мальчик отвечал, что папа его накормил. Проведя с ним некоторое время, она вновь возвращалась к Рашиду, чтобы повторить свои попытки. И каждый раз уходила, ничего не добившись и не зная, чем ему помочь.
А Рашиду во мраке его беспросветного одиночества то и дело слышался звонок в дверь, и он, сгорая от нетерпения, открывал и видел улыбающееся лицо Лейлы, а где-то вдалеке раздавался другой звук, – слабый, словно доносившийся из-под развалин голос, он спрашивал: «Почему ты меня не любишь?»
Постепенно он стал ездить на работу, где проводил несколько часов, пока на него не нападала тоска. Тогда он торопливо уезжал домой, задыхаясь, чтобы вновь предаться одиночеству и печали. Казалось, он ожидал наступления конца, но не знал, каким он должен быть.
Однажды – это было спустя три месяца после смерти Галины – Рашид вышел на улицу в конце рабочего дня. Моросил дождь. Сев в машину, он поехал, не выбирая маршрута. Вдруг заметил, что проезжает по хорошо знакомой улице: здесь находилось студенческое общежитие, где он прожил все годы учебы. Рашид убавил скорость и, отъехав вправо, остановился. Не выходя из машины, долго всматривался в улицу сквозь мрак своей печали. Потом он вдруг увидел себя шагающим по противоположному тротуару, – свободным, еще не знакомым с Галиной, спешащим, уверенным в себе, полным идей, которые собирался обсудить на ближайшем партийном собрании. С сердцем, бьющимся от мечты, с глубоким спокойствием на душе и лицом, светящимся, как надежда.
Он смотрел в темноту и видел себя на противоположном тротуаре, шагающим туда и обратно и ведущим оживленный и громкий спор. Он даже услышал обрывки слов, смех, разговор о встрече, увидел себя машущим кому-то, стоявшему наверху в окне: «Завтра, в семь вечера». Он попытался вспомнить, что ему нужно было сделать в то «завтра» в семь вечера, и не мог. Но подтвердил стоявшему в окне еще раз: «Точно! Завтра в семь вечера». А потом повернулся и ушел – твердыми, уверенными шагами. Звук этих шагов стоял в воздухе, пока не пропал совершенно и не исчез в темноте тротуара, погруженного в мечты. Тротуара, уходящего протяженностью в годы и дни умчавшегося времени, которое никогда не возвратится.
И в этот момент Рашид неожиданно понял, что не только Галина изменила ему, – он сам изменил себе в первую очередь, и не единожды, а многократно.
Он заблуждался, считая себя победителем, держащим жизнь за глотку.
В действительности он не переставал приближаться к собственному крушению.
Горечь охватила его, и он, упав на руль, затрясся в рыданиях. Когда поднял голову, улица опустела.
