Лиана Мориарти - Последний шанс
– Обычно ты так осторожна, – говорит Лаура.
Грейс с усилием отвечает:
– Я позабыла, что в самосу положили орехи, потому что была расстроена.
– Расстроена, – повторяет Лаура. – И чем же ты была расстроена?
Грейс вместо ответа спрашивает:
– Помнишь, как однажды в детстве я на твоих глазах чуть не съела батончик с кунжутом?
Лаура улыбается, как будто услышала любимую шутку:
– Конечно помню. В тринадцать лет ты была строптивой.
– Я думала, ты дашь мне умереть.
– Я поняла, что ты блефуешь.
– Но я тогда правда решила, что ты позволишь мне умереть.
– О-о… – Лаура закатывает глаза. – Получается, я нанесла тебе психологическую травму? Ты это хочешь сказать? Знаешь, после того как твой отец нас бросил, у меня была нелегкая жизнь. Хорошо Марджи быть идеальной мамочкой. У нее имелся муж!
– Ага, дядюшка Рон, супруг всем на зависть! – говорит Грейс своим обычным голосом. Она чувствует прилив сил.
– Так или иначе, муж не бросил ее, как меня. – Лаура критически изучает свои ногти и вынимает из сумки крем для рук. – Честно говоря, у меня не было ни малейших наклонностей к материнству, как у Марджи. В детстве она вечно играла в куклы, а я – с маминой косметикой. Грейс, мне очень жаль, но попадаются такие женщины, которые лишены материнского инстинкта. Во время путешествия я много думала и пришла к заключению, что просто не готова была стать матерью. И в общем-то, не особенно хотела рожать, это твой отец мечтал завести ребенка! Надеюсь, тебя мои откровения не слишком шокируют? Но, Грейс, это правда, и пора уже нам в нашей семье начать говорить правду. Так вот, потом, когда твой отец бросил нас ради той суки с роскошным бюстом, которая даже готовить толком не умела, я ничего не стала делать, а просто плыла по течению. Много лет я чувствовала себя несчастной. Господи, это же кому сказать: я полжизни горевала и убивалась по дантисту! Меня вдруг осенило, когда я в Лувре смотрела на «Мону Лизу». Это было настоящее прозрение. Знаешь, есть что-то в этой ее проницательной ухмылочке. Наверняка думает: «Ясное дело, все мужики сволочи и подонки, а нам, женщинам, надо просто собраться с духом и быть счастливыми». Я решила, что мне нужно коренным образом изменить свою жизнь. Собираюсь начать с химического пилинга, потому что моя кожа просто ужасна, правда?
– Вот она, волшебная сила искусства! Значит, когда ты разглядывала «Мону Лизу», на тебя внезапно снизошло озарение и ты решила сделать химический пилинг?
Грейс смеется. Ей кажется, будто она впервые после долгого перерыва глотнула шампанского и в крови ее бродят пузырьки.
– А что такого? Эта процедура поможет мне вновь обрести уверенность в своей внешности. Хочу начать с внешнего, а потом заняться внутренним миром. Я собираюсь также записаться в университет и прослушать какой-нибудь курс. Например, по истории искусства. Или что-нибудь про керамику. Между прочим, ты не единственная в нашей семье обладаешь художественными наклонностями. И уж определенно талант достался тебе не от отца! А еще я попытаюсь стать хорошей бабушкой для Джейка. Не милой хлопотливой бабулей, а увлеченной, разносторонней и модно одетой бабушкой. Я буду водить внука по музеям и все такое. Разумеется, когда он подрастет. Не теперь. Боюсь, сейчас я не смогу быть тебе особенно полезной. Честно говоря, младенцы внушают мне ужас.
«И мне тоже», – думает Грейс.
– Но Марджи, конечно же, тебе поможет. – Лаура заканчивает втирать в руки крем и предлагает тюбик дочери, но та отказывается. Потом она собирается с духом и спрашивает: – Так что тебя беспокоит, Грейс? Тебе трудно управляться с Джейком? Один из врачей сказал Кэллуму, что у тебя якобы послеродовая депрессия. Послушай, если не хочешь обсуждать это со мной, то и не надо. Лучше сходить к грамотному психотерапевту. Можешь все рассказать ему. Или ей. Наверное, лучше выбрать врача-женщину, как ты думаешь?
Грейс отвечает:
– А я и не знала, что ты носишь с собой эпипан. Кэллум говорит, ты очень ловко и уверенно сделала укол.
– Когда ты была маленькой, я практиковалась на бананах. При одной лишь мысли об уколе меня кидало в дрожь. Но это оказалось совсем не сложно, любой дурак освоит. Тебе следовало носить шприц в сумке! Но с другой стороны, если ты собиралась себя убить, тогда понятно.
Лаура слегка меняется в лице, и Грейс замечает над верхней губой матери тонкие морщинки. Это поневоле трогает ее.
Лаура спрашивает:
– Ты ведь не попытаешься снова сделать это?
– Говорю тебе, я просто позабыла, что в самосу положили грецкие орехи, – упорствует Грейс.
– Правда?
– Правда.
Лаура снова смотрит на свои ногти и заявляет:
– Грейс, когда тебе было тринадцать, я не позволила бы тебе убить себя. Я тогда держала наготове булочку, чтобы в случае чего бросить ее и выбить из твоей руки батончик с кунжутом. Клянусь, я бы спасла тебя.
– О-о, – произносит Грейс хриплым голосом.
– Я понимаю, что никогда не стала бы «матерью года», и знаю за собой несколько глупых ошибок, но ты моя дочь. Боже правый, я тогда умерла бы за тебя. – (Теперь уже Грейс изучает свои ногти.) – И не только тогда, но и сейчас тоже. Вот ведь какая штука.
Грейс поднимает взгляд и встречается глазами с матерью. Лаура смущенно улыбается, всматриваясь в лицо дочери:
– По-моему, тебе надо немного подкорректировать брови. Можно попросить Марджи посидеть днем с Джейком, а мы вместе сходим в косметический салон. Как тебе идея?
– Это было бы неплохо.
«Это было бы просто ужасно!» Грейс ненавидит косметические салоны, они вызывают у нее клаустрофобию, но все же сама идея недурна.
Они умолкают. Грейс смотрит, как мать теребит красный камень на своем кулоне и со знакомым выражением презрения и одновременно неловкости оглядывает палату. Она представляет себе, как молодая Лаура, ровесница ее нынешней, сидит в одиночестве на кухне и, наморщив лоб от напряжения, вонзает шприц в банан. Грейс дышит: вдох, выдох, вдох, выдох. Она вдыхает кислород и расправляет грудь. На подоконнике стоит ваза с цветами того же оттенка, что и новый джемпер тети Розы. Ей хочется нарисовать их и обсудить с Розой, как получить нужный оттенок цвета. А еще Грейс с удовольствием бы выпила чашку чая. Она предвкушает, как дома примет душ и вымоет голову.
Она все дышит полной грудью, и в такт дыханию в голове у нее чуть слышно звучит: «Может быть, все будет хорошо».
Габлет Макдаблет вернулся с Луны и узнал, что мама сделала себе химический пилинг и теперь у нее красное шелушащееся лицо.
– Ах, Габлет, – грустно сказала мама, – ну зачем ты убежал на Луну? Глупыш, неужели ты не знал, что я буду по тебе скучать?
Габлет лишь улыбнулся ей загадочной улыбкой Моны Лизы, потому что он и впрямь этого не знал.
– Ты сегодня какая-то хмурая, Софи, – собираясь уходить и заворачиваясь в новую шаль, говорит Роза.
– Наверное, вчера перебрала глинтвейна, и теперь у меня похмелье, – отвечает Софи. – И еще я ужасно выгляжу из-за этого противного герпеса.
– Ах, перестань, скоро все пройдет, – утешает ее Роза. – Ты такая хорошенькая.
Софи недоверчиво мычит, как надутый подросток.
– Нет, правда. Ой, знаешь, я все время забываю тебе сказать одну вещь! На днях я думала о тебе и о том, что сейчас ты, так сказать, пребываешь в активном поиске. И представляешь, что я вспомнила? Однажды Конни сказала мне, что нашла для тебя идеального мужчину. Чертовски обидно, что я не могу вспомнить, о ком именно тогда шла речь, хотя помню, что согласилась с ней, правда чувствовала себя предательницей по отношению к Томасу.
– Это был Рик? – Софи дотрагивается до герпеса. – Или, может быть, Иен?
– Нет, абсолютно точно кто-то другой. Но вот кто именно, я действительно вспомнить не могу. Конни почему-то была уверена, будто вы с этим человеком родственные души! Удивительно, правда?
Но Софи уже ничему не удивляется. И вообще, мысль о знакомстве с каким-то новым мужчиной сейчас, когда сердце ее разбито и она по-прежнему страдает по Кэллуму, кажется нелепой и бессмысленной.
– Его имя так и вертится у меня на языке! Как вспомню, сразу же позвоню тебе, – говорит Роза. – Разумеется, еще не факт, что этот парень тебе понравится!
Роза целует ее в щеку, и Софи чувствует запах пудры.
– Спасибо, что рассказали мне историю про Элис и Джека.
– Не за что, дорогая.
Глава 56
В первый уик-энд после вечера Годовщины Кэллум везет Грейс посмотреть их дом в горах. Они не были там уже несколько месяцев, и он надеется, что их ждет приятный сюрприз. Прораб уверяет, что заказчики придут в восхищение, увидев, как далеко продвинулось строительство, но разве можно верить этому типу. Иногда Кэллуму в глубине души хочется огреть прораба поленом, чтобы с его головы слетел щеголеватый оранжевый шлем.
Джейк сидит сзади в детском кресле и что-то лепечет. На этой неделе он открыл для себя собственный голос – удивительную игрушку, способную издавать целый спектр интересных звуков. Когда Джейк лепечет, он сосредоточенно прищуривает глаза: точно такое же выражение появляется на лице Грейс, когда ей мешают работать над книгой про Габлета. От этого сердце Кэллума сжимается.
