Дэвид Бейкер - Обольщение Евы Фольк

— Бедняжка… Бедная Ева… Крепись… Таково наше время. Гладя Еву по спине, женщины помогли ей встать, и она медленно направилась к вешалке. Кивая по пути выражающим соболезнования сотрудникам, она взяла кем-то предложенный носовой платок, чтобы вытереть глаза. Одев пальто, шляпку и взяв в руки зонтик, Ева пришла в себя.

Ее охватило знакомое оцепенение, наполняющее покоем сердце и разум. Остановившись, Ева с мужественной улыбкой посмотрела на сослуживцев, лица которых выражали искреннее сочувствие. «Знали бы они», — подумала она, выходя из офиса.

Глава 28

«Эйхман заверил меня, что еврейский вопрос для Германии заключается только в депортации».

В воскресенье, 6 декабря 1942 года, Андреас, дрожа, остановился перед дверью Евы. Ему предоставили увольнительную на трое суток, чтобы уладить вопросы, связанные со смертью брата, однако посетить богослужение в то утро он так и не решился. Единственным, кого Андреас навестил в Вайнхаузене, был Ганс Бибер. Открыв ему свою душу, он после беседы с мудрым другом решился поговорить с Евой. Когда на снег легли длинные вечерние тени, Андреас подошел к дому, который когда-то называл своим. Закрыв глаза, он вознес тихую молитву.

Короткое армейское расследование не усмотрело в действиях Андреаса состава преступления, но это не могло успокоить его совесть. Умудренный жизнью Бибер убеждал Андреаса, что в сложившихся обстоятельствах он не мог не выстрелить. Это не было убийством по злому умыслу. В тот момент решался вопрос жизни и смерти, и рационально взвешивать мотивы в подобных ситуациях невозможно. Ганс доказывал, что Андреасу следовало бы оценивать всю свою жизнь, а не один лишь эпизод, в котором все решалось спонтанно. Старик уговаривал молодого солдата не судить себя слишком строго. Благодаря его словам, Андреас набрался смелости навестить Еву. Но что она скажет, когда узнает правду?

Инстинктивно поправив свою шинель и фуражку, Андреас постучал. Услышав за дверью приближающиеся шаги, он нервно переступил с ноги на ногу. Ева открыла дверь.

— О! — вздрогнула она, совсем не ожидая увидеть Андреаса. Он снял фуражку.

— Можно войти?

— Да, конечно. — Впустив Андреаса в дом, Ева приветственно протянула ему руку. Его прикосновение внезапно вернуло ее к жизни. Оцепенение, охватившее Еву в тот день, когда она узнала о смерти Вольфа, вдруг бесследно улетучилось. В ее опустошенной душе вновь начали оживать чувства. Еве стало необычайно легко. Ведя Андреаса в гостиную, ей казалось, что у нее за плечами выросли крылья.

— Я сейчас что-нибудь быстренько приготовлю, — сказала Ева, предложив гостю присесть.

— Не надо. Я не голоден и…

— Не хочу ничего слышать, — перебила Андреаса Ева. На ее раскрасневшемся лице сияла радостная улыбка. — Я буду через минуту.

Прислушиваясь, как Ева на кухне хлопает дверцами шкафов и звенит столовым серебром, Андреас нервно ерзал на своем стуле. В попытке взять себя в руки, он начал рассматривать обстановку. В гостиной многое осталось по-старому, напоминая об отце, однако везде чувствовалась рука Вольфа Андреаса охватил страх. Он начал нервно мять свою фуражку. Закрыв глаза, Андреас сделал глубокий вдох, призывая на помощь живущего в нем солдата, но, услышав приближающиеся шаги Евы, тут же начал гнать от себя это второе «я».

Ева вошла с подносом в руках, на котором стояли фарфоровые блюдца и небольшой торт.

— Сейчас сварится кофе. Конечно, суррогатный. — Она суетливо выставила содержимое подноса на стол. — Я хочу тебе кое-что показать. Подожди…

— Послушай…

Но Ева уже убежала. Ее переполняли эмоции, из-за чего сердце бешено колотилось. Через пару минут она вернулась, неся в руках какой-то прямоугольный предмет, завернутый в покрывало. Развернув сверток, Ева показала Андреасу репродукцию его любимой картины «Человек над морем облаков».

— Я решила сохранить ее, — сказала она.

Андреас, встав, взял картину обеими руками. К его горлу подступил комок. От нахлынувших воспоминаний он был готов расплакаться, но особенно Андреаса тронуло то, что Ева позаботилась сберечь эту репродукцию ради него.

— О, Ева, я…

— Как ты считаешь: здесь изображен восход или закат?

Теперь Андреас знал ответ. Его вера в светлое будущее по. колебалась. Он видел кровавую бойню в степях России, он перестал доверять Фюреру, он чувствовал близость поражения под Сталинградом… Солнце над новым Рейхом быстро опускалось за горизонт. Печально улыбнувшись, Андреас опустил картину.

— Ева…

— Подожди минутку.

Выскочив на кухню, Ева налила кофе в серебряный кофейник. Ее лицо пылало от смущения. На ней была траурная одежда, но она совсем не чувствовала себя вдовой. Особенно сейчас. По сути, Ева была даже счастлива, что Вольф погиб. Мысль об этом обрушилась на нее, как холодный душ. Ева почувствовала, как ее опять обвивает змея стыда, шепча слова осуждения. Ей стало трудно дышать.

Но тут, вспомнив о Германе, она закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Затем, вытерев руки о кухонное полотенце, она поправила прическу. Настроившись, Ева вышла в гостиную и налила кофе в чашку Андреаса.

Терпеливо дождавшись, пока будут наполнены обе чашки, он прикоснулся к руке Евы.

— Послушай, присядь на минуту.

Ева подчинилась. Только сейчас она заметила, насколько побледнел и похудел Андреас. В его красивых глазах уже не было былого блеска. Казалось, что глубокие водоемы его чувствительной души пересохли, оставив лишь голое, потрескавшееся дно. Сердце Евы сочувственно сжалось. Она могла только представить, через что пришлось пройти Андреасу. Он вдруг показался ей хрупким и уязвимым, и Еве сильно захотелось обнять его.

Андреас, облизав губы, глубоко вздохнул.

— Ева, я очень сожалею о случившемся с Вольфом.

Ева кивнула.

— Спасибо. — По нерешительному голосу Андреаса, она поняла, что есть что-то еще.

— Я слышал, что твой отец провел очень трогательную похоронную церемонию. Извини, что не пришел на нее.

Ева кивнула, ожидая продолжения. Андреас потупился в пол.

— Ева, я хочу тебе кое-что объяснить.

Она заметила, что щека Андреаса задергалась в нервном тике. Такого она за ним никогда раньше не замечала. Его подбородок дрожал.

— Андреас, что случилось?

— Я… Ты должна кое-что знать…

Ева вдруг почувствовала, что не хочет, чтобы Андреас продолжал. Прикусив нижнюю губу, она беспокойно поерзала на своем стуле.

— Ева… Дело в том, что… Это я убил Вольфа.

Эти слова сорвались с его губ, как камни. Тиканье часов над камином вдруг стало громким, как удары молотка по наковальне.

«О Боже!» Услышанное пронзило Еву, как молнией. У нее внутри все сжалось, а горло сдавил спазм. В ее ушах шумело, а окружающий мир вдруг стал холодным и чужим.

Андреасу показалось, что он ожидает ответа целую вечность. «Почему Ева молчит?» Он отчаянно нуждался в ее мягком слове или понимающем прикосновении, но Ева, подавленная вихрем эмоций, словно окаменела. Андреас больше не мог выносить этой тишины. Отчаянно надеясь на понимание Евы, он, запинаясь и тщательно подбирая слова, описал обстоятельства смерти Вольфа, стараясь не слишком сильно возлагать вину на брата и не слишком рьяно защищать себя. Андреас просто хотел рассказать правду, как она есть.

Смущенная и потрясенная услышанным, Ева встала.

— Знаешь… Мне нужно прийти в себя, — сдавленно сказала она. — Тебе лучше уйти.

— Но…

— Прошу тебя. Мне нужно побыть одной.

Ева, отойдя к дальней стене, отвернулась. Андреас встал. Его пальцы беспокойно теребили фуражку. Ева чувствовала на себе его взгляд.

— Прошу тебя, не смотри на меня так. Что я, по-твоему, должна сказать? И что должна чувствовать? — Ева резко развернулась. — Я ненавидела Вольфа, но… Я… — Она начала метаться по комнате. — Мне просто нужно прийти в себя.

— Я только хотел сказать, что был вынужден так поступить. Он убил бы и меня, и тех женщин…

— Да как ты не понимаешь! — воскликнула Ева со слезами в голосе. — Все это — из-за меня! Все эти беды! Вольф — это моя ошибка. Это из-за меня погиб Герман, а теперь еще и ты…

По щекам Евы побежали слезы. Не договорив, она упала в кресло и, закрыв лицо руками, зарыдала.

25 декабря 1942 года

6-я армия

Полевая почта, Сталинград

Здравствуй, дорогая Линди!

Старший сержант Битман сказал, что это письмо до тебя может не дойти, потому что наши самолеты часто сбивают. Но я все же решил рискнуть.

Вчера был сочельник, и я постоянно представлял, как ты звонишь в серебряный колокольчик, созывая наших девочек. Надеюсь, у вас был торт и красивая елка со свечами. Мы же здесь воображали, что наш черный хлеб — это рождественский кекс. Мы поделились им с одной русской и ее больными детьми, которых капеллан нашел в разрушенном погребе. Затем мы натопили снега и представили, что это — бренди. В полночь нам разрешили запустить в небо ракеты. Видела бы ты это зрелище. Вся немецкая армия стреляла из ракетниц. Было такое ощущение, что вот-вот спустятся ангелы и спасут нас из этого ада. Мы сняли шлемы и спели «Тихая ночь». Некоторые из парней плакали.