Михаил Ландбург - Пиво, стихи и зеленые глаза (сборник)
Год, два, три, восемь, десять, четырнадцать, двадцать два, тридцать один, сорок, пятьдесят…
Он сидел у окна и смотрел, как на пустыре мальчишки гоняли футбольный мяч, а она сидела в старом плетёном кресле и читала Марка Твена.
Год, два три…
Он стал высыхать, как ветка на старом дереве.
Год, два, три…
А потом она стала умирать от одиночества.
Год, два, три…
Приходя на его могилу, она зажигала белую свечу.
Год, два, три…
А когда у неё распухли ноги, на могилу стала приходить его сестра.
Год, два, три…
Туда, где была похоронена она, никто не приходил.
Ни год, ни два, ни три, никогда…
Туда, где была похоронена она, не приходили, потому что у неё не было ни сестры, ни брата.
У неё была лишь старая кошка Алька.
Доррит и Диана
Уже которую неделю как у композитора Роберта Гоффа не получалось: ни начатая работа над сонатой, ни вторая часть концерта для арфы, ни этюд… Часами ходил он по комнате или, закрыв глаза, сидел на стуле, а ночью лежал с открытыми глазами, опасаясь увидеть во сне кошмары.
– Доррит, – сказал он в телефонную трубку, – мне тошно!..
– Отчего?
– От себя!
– Знаешь, Роберт, и мне тошно!
– А отчего тебе?
– От тебя же, Роберт…
– Приезжай!
– Ты негодяй, Роберт!
– Возможно!
– Можешь не сомневаться – ты негодяй! А я – дура, которая бегает за тобой, словно девчонка.
– Доррит, ты уже давно не девчонка!
– Нет, конечно, но по-прежнему дура…
– Значит, приедешь?
Из Хайфы Доррит приехала на своём потрёпанном «Рено».
– Перекусишь? – спросил Роберт.
– Нет.
– Кофе?
– Нет.
– В таком случае приляжем!
Доррит лежала и смотрела в потолок.
– О чём молчишь? – спросил Роберт.
Доррит не ответила, и тогда Роберт принялся её любить.
– Что у тебя стряслось? – спросила Доррит после любви.
Роберт поднялся, чтобы пойти налить себе вина, и вернулся в кровать.
– Меня предали звуки, – сказал он.
– Звуки?
– Они перестали ко мне не приходить…
– Ты говоришь о звуках?
– Ну да… В последнее время они избегают меня…
– Зачем же ты позвал меня? – Доррит села в кровати и задумчиво посмотрела на окно. В верхнем углу виднелся кусочек гаснущего солнца.
– Выпьешь со мной? – спросил Роберт.
Промолчав, Доррит укутала себя в простыню и ушла в ванную комнату.
Роберт попытался представить себе Доррит юной девушкой.
– День кончается! – проговорила Доррит, вернувшись из ванной. Она стояла у окна одетая.
«Постарела!» – подумал Роберт.
– Скоро закат! – вдруг сказала Доррит.
– Поэтому ты оделась?
Доррит внимательно посмотрела на Роберта и направилась к двери.
– Уходишь? – Роберт продолжал лежать раздетый.
– Подъеду к морю. На закат поглядеть… – сказала Доррит.
«Закат можно наблюдать, глядя на нас…» – подумал Роберт, когда Доррит вышла.
Подсев к роялю, он взял несколько аккордов. Немного выждал. Аккорды повторил.
Вернулось ощущение горечи.
– Конец света! – сообщил он кошке Диане, но та, лишь широко зевнув и безразлично поведя зелёным глазом, потёрлась о штанину хозяина.
«Конец света!» – мысленно повторил Роберт, снял телефонную трубку и наугад набрал какие-то цифры.
– Чего? – спросил мужской голос.
– В шахматы сыграем? – предложил Роберт.
– С вами?
– Со мной.
– Вы кто?
– Композитор Роберт Гофф.
– У меня с шахматами не лады, – признался мужчина.
– Вот и отлично! – заметил Роберт. – Мы на равных – у меня теперь с музыкой нелады…
Мужчина немного подумал, потом, чуть хихикнув, спросил:
– А как с остальным?
– И с остальным тоже… – ответил Роберт. – А у вас?
– Что у меня?
– С остальным…
Мужчина подумал ещё и громко выдохнул:
– При мне замечательная женщина!
– А моя поехала наблюдать закат…
– Ясненько! – прошептал мужчина и опустил трубку.
– Какого чёрта! – вырвалось у Роберта.
Недовольный голос хозяина, видимо, смутил Диану, и она, поджав уши, четыре раза подряд чихнула.
Роберт обратился к Диане с извинением за поднятый шум и извлёк из холодильника бутылку полусухого вина и банку сардин. Сардины пришлись Диане по вкусу, а к вину она даже не притронулась.
«Господи!» – Роберт пил вино, рассматривал свои пальцы и пытался понять, отчего в последнее время к нему не идут звуки.
– Как повёл себя закат? – спросил он, когда Доррит вернулась.
Доррит посмотрела, как кошка питается сардинами.
– Иди к чёрту, Роберт! – сказала Доррит.
– Разумеется! – сказал Роберт и, прихватив бутылку с собой, ушёл в ванную.
Он думал о Доррит, о закате, о начатом концерте для арфы и заглянул в зеркало. «М-м-да!» – сказал он, оценив то, что увидел, и, шагнув под шляпку душа, повернул ручку крана. Послышалось неуёмное волнение воды. «Господи, какая прелесть, – с изумлением подумал Роберт о звоне брызг, – какая безумно-чудная музыка!»
Выбежав из ванной, он судорожными пальцами набросился на клавиши рояля, наполняя комнату то рвущимися, словно из морских глубин, рычащими звуками, то хохотом бросавшихся на берег волн, то звоном весенней капели, то порханием дождинок в ранние дни осени.
– Ты с ума сошёл! – Доррит мотала головой, не отрывая взгляд от растекающейся у ног Роберта лужицы.
– Нравится? – Роберт стал изображать торжество всемирного потопа.
Доррит схватила лежащую возле стены дорожную сумку.
– Ты сумасшедший, Роберт! – сказала она.
– И негодяй! – добавил Роберт.
– Да, и негодяй!
Роберт проводил Доррит до двери, повернул ключ и вернулся к роялю.
– Тебе ведь закаты ни к чему, верно? – спросил Роберт у Дианы.
Диана ответила сладостным зевком.
– Умница! – сказал Роберт и попытался вспомнить, зачем позвал к себе Доррит.
И вдруг Диана задрожала.
– Нравится? – спросил у неё Роберт.
Диану просто колотило.
– Тебя возбуждает моя музыка?
Диану неудержимо трясло.
– До чего же впечатлительная! – умилённо проговорил Роберт.
В глазах Дианы стоял ужас.
«Получается! – подумал Роберт Гофф. – У меня это опять получается!»
Стать мужчиной…
Узнав склонившегося над ним секунданта, Рон осторожно спросил:
– Меня нокаутировали?
Секундант ответил:
– Видишь ли, этот парень, не спросив ни у кого согласия, уложил тебя подремать прямо на пыльном ринге.
Рон приподнял голову, оглянулся. Раздевалка клуба была пуста.
– Выходит, снова…
– Что снова?
– Я проиграл снова…
Секундант задумчиво посмотрел в потолок.
– Ты немного запоздал с нырком, да и с правой рукой тоже… Твоя правая болталась, как…
– Ясно, – перебил секунданта Рон, – как она болталась, я себе представляю…
– Домой проводить? – спросил секундант.
– К чёрту!
– Что?
– Доберусь сам!
Подав Рону из шкафчика одежду, секундант закрыл дверцу на замок.
– Знаешь, – сказал он, – случается…
– К чёрту!
– Может, всё же проводить?
Рон улыбнулся:
– У меня что – ноги не на месте?
– На месте! И ноги твои на месте, и уши твои на месте, только вот нос и то место, что под глазом…
Рон сбросил с себя трусы и встал под душ. Вода, вбежав в трубы, взревела, но вдруг стихла.
– Что у меня ещё не на месте? – крикнул Рон из душевой, но секунданта в раздевалке уже не было.
Рон задумчиво оглядел немые дверцы шкафчиков и подошёл к зеркалу, причесал волосы, и, осмотрев лицо, с грустью подумал: «Что-то у меня не на месте…»
Медленно оделся. Медленно вышел из клуба. Медленно побрёл по улицам, вдыхая горячий воздух, и всю дорогу его преследовала мысль, что у него что-то не на месте, если позволил уложить себя вздремнуть на ринге…
В киоске госпожи Лины он выпил бутылочку минеральной воды, и в голове немного поостыло.
– Ушибся? – спросила госпожа Лина.
Рон скосил глаза и подвигал ушами, и тогда госпожа Лина торопливо задвигала толстыми губами, видимо, посчитав, что ей следует сказать молитву. Рон отвернулся и побрёл дальше.
«Сейчас мама готовит ужин, – подумал он, – а мой брат Лиран, наверно, курит с друзьями возле старой водонапорной башни, а бабушка Малка, неуёмно тряся головой, сидит на низеньком стульчике и наблюдает за тем, как мой безработный отец лежит на полу возле кровати и играет со щенком Руби».
– Эй! – сказали рядом. Это был Дов. Две недели назад они вместе окончили школу, и через два месяца оба уйдут служить в армию.
– Эй! – ответил Рон.
– Что это с тобой?
– А что?
– На тебе лица нет!
– Врёшь!
– Это не лицо, а что-то ужасное…
– Заткнись, Дов!
– Ты мне не веришь? На тебе лица нет!
– Лицо всегда есть! Так не бывает, чтобы у человека лица не было…
– Но…
– Заткнись! – Рон вернулся к прерванным мыслям: «А Ирис сейчас, наверно, на пляже…»
Вдруг Рон ощутил острое желание взять Ирис за руку и, вбежав с ней в море, лечь на волну, и пусть их несёт, несёт… Но…
