Лия Флеминг - Девушка под сенью оливы
От его глаза не ускользнуло, как окаменело лицо спутницы Андронакиса при упоминании имени Пенелопы, но она тут же взяла себя в руки и, поднявшись, непринужденно бросила доктору:
– Прошу простить меня. Но я еще хочу успеть заглянуть в пару магазинов, пока они не закрылись.
– Потрясающе красивая девушка! – восхищенно бросил Райнер, глядя вслед Йоланде. – Она из местных?
– Из Афин. Ее родители – правоверные евреи. Очень строгие. Конечно, мне не нужно было называть ее на людях невестой. Пока мы держим свои планы в тайне.
Доктор бросил взгляд на часы.
«Да уж, держи, – подумал про себя Райнер. – Если расовые законы, введенные на материке, доберутся и сюда, то тебе несдобровать. Немецким солдатам уже запрещено вступать в брак не только с еврейками, но и вообще с иностранками. Хотя, кто его знает, может быть, эти суровые запреты не коснутся греков». Но вслух он лишь коротко бросил:
– Не волнуйтесь, доктор! Ваша тайна умрет вместе со мной!
Как интересно, размышлял он по дороге домой. Доктор, его возлюбленная… И Пенелопа! Да, но почему она теперь работает под именем Афина? Все как-то очень запутано! Какие же еще тайны так умело скрывает от него герр доктор?
* * *Пенни бежала к площади, не чувствуя под собой ног. Опять этот немецкий капитан! Узнал он ее или нет? Правда, она одета как вдова, но что из того? Она не имеет права так подставляться! Особенно сейчас, когда вплотную работает с британскими военными. И какого черта ее понесло в эту Ханью? Поддалась минутному соблазну, села и приехала. Глупо было рассчитывать на то, что ее здесь никто не узнает. Но ей так хотелось повидаться с Йоландой, да и у Андреаса для нее имелись поручения. И все шло замечательно. Так приятно было сидеть с друзьями за столиком кафе и просто болтать, как в старые добрые времена. И вдруг этот капитан! Выскочил невесть откуда, словно черт из табакерки. Хорошо еще, что она вовремя успела его заметить. Интересно, почему он еще здесь? Она полагала, что он уже давным-давно отбыл на фронт. Один вид немецкого капитана всегда нагонял на нее страх. Если она сумела узнать его даже на расстоянии, то и он, скорее всего, тоже узнал ее.
Надо немедленно уезжать из города! Первым же автобусом, куда бы он ни шел! Главное сейчас – вон из города!
Брюс поселил ее у одного торговца, которого ей представили под именем Ике. Официально ее пригласили в дом в качестве няни для двух дочерей хозяина. Ике вместе с семьей вернулся на Крит из Америки незадолго до оккупации острова. Он довольно сносно говорил на английском, что существенно упрощало его постоянные контакты с англичанами, скрывающимися в горах. В цокольном этаже своей большой виллы Ике прятал больных и раненых английских солдат. Его жена Катрина происходила из древнего рода, славного своими мужественными воинами. Катрина и сама владела кинжалом и ружьем не хуже любого мужчины и в случае чего могла постоять за себя. Как звали этих людей на самом деле, Пенни не знала. Принцип «меньше знаешь – крепче спишь» продолжал действовать, что не помешало хозяевам виллы с самого начала показать ей секретный схрон, старинный фамильный склеп, расположенный неподалеку в оливковой роще. Это был запасной вариант на самый крайний случай.
Поселившись на вилле, Пенни тем не менее исправно посещала больного Блу, пока тот не окреп настолько, что смог сам самостоятельно спуститься вниз. Его укрыли в одном из тайников, оборудованных в оливковой роще. Пенни регулярно гуляла там с девочками, что давало отличную возможность приносить больному еду и чистую воду, не привлекая к себе излишнего внимания. Для всех окружающих она была няней Оливии и Таки, дочерей Ике.
Лечение Блу шло с переменным успехом, ибо его друзья, несмотря на категорические запреты Пенни, ночами регулярно доставляли больному товарищу вино. Приняв изрядную порцию горячительного, новозеландцы быстро раскрепощались, забывая, где они и что с ними, и начинали с упоением горланить песни, будоражившие окрестности в предрассветный час. В конце концов в дело вмешался Брюс. Рассвирепев, он пообещал самолично свернуть шеи певцам, если они не прекратят свои ночные бдения, способные привести к самым серьезным последствиям. На какое-то время концерты прекратились. Пенни часто виделась с Брюсом, но он всегда был не один. Никаких взрывов страсти, которыми сопровождалась их первая встреча, больше не случалось. К большому сожалению, уныло вздыхала про себя Пенни.
Трясясь в автобусе, увозившем ее из Ханьи, Пенни снова и снова перебирала в памяти все подробности ее встречи с Йоландой. Беглого взгляда на подругу было достаточно, чтобы понять, что та по уши влюблена в своего доктора. Правда, им так и не удалось пообщаться наедине. А Пенни очень хотелось поделиться с Йоландой уже собственными переживаниями, рассказать ей о встрече с Брюсом и о том взрыве страсти, которым она сопровождалась. Но сейчас он с головой ушел в работу. По слухам, Брюс занимался организацией очередной группы Сопротивления из числа местных жителей. Перед ними была поставлена одна-единственная задача: обеспечить надежную защиту английскому радисту, который должен наладить регулярную связь со ставкой. Радиста поселили в одном из домов местных фермеров. Все понимали, какому риску подвергает фермер и себя, и своих близких, соглашаясь на то, чтобы сеансы связи велись непосредственно из его дома, но, как говорится, бог не выдаст, свинья не съест.
С наступлением лета Катрина погрузилась в домашние хлопоты, широким фронтом развернув заготовку припасов. Правда, сахара у них было мало, а потому джемы и варенье отошли на второй план. Зато они сушили травы, засаливали и мариновали овощи. Все заготовки прятались небольшими партиями по разным погребам, на случай если вдруг нагрянут немцы и станут отбирать излишки продуктов. Для фасоли и оливкового масла специально была вырыта отдельная яма все в той же оливковой роще, куда с большими предосторожностями и опустили драгоценные продукты, а закопав их, разровняли землю сверху так аккуратно, что при всем желании найти схрон было бы чрезвычайно сложно.
В один из дней в деревню нагрянул немецкий патруль. Зашли и к ним в дом. Офицер безучастно наблюдал за тем, как один из солдат сорвал со стены старинную икону с ликом Богородицы, которую в семье Катрины на протяжении нескольких столетий передавали из поколения в поколение. Катрина, наблюдавшая за этим бесчинством, не проронила ни слова, лишь глаза ее вспыхнули нехорошим огнем. Когда немцы ушли, она молча зажгла свечу, уколола палец и, смешав каплю крови с воском, вдавила в него свой крест.
– Будь проклят и ты, и весь твой род за то, что ты снял с моей стены! – с ненавистью воскликнула она и смачно сплюнула.
Что волновало крестьян больше всего в эту летнюю пору, так это нехватка времени. Ежедневно немцы выгоняли всех трудоспособных мужчин и женщин на строительство дорог. А в результате времени на свое хозяйство уже не оставалось. Надо было собирать оливки и первые фрукты, поливать овощи, поить скотину. Вскоре подоспела и уборка первых злаков. И все эти обязанности всецело легли на плечи детей, которые работали в поле с утра и до позднего вечера, стараясь изо всех сил заменить взрослых. Многие школы были закрыты, другие разрушены в ходе бомбежек. Местных учителей тоже мобилизовали на строительные работы наравне со всеми остальными. И тогда на помощь пришли новозеландцы. Многие, особенно те, кто смахивал фигурой на подростков, переодевались в крестьянскую одежду и, рискуя жизнью, шли помогать детям. Они рыхлили почву мотыгами, поливали огороды, доили коз, а потом прямо на пастбище делали сыры. Деревенская связь работала отменно. Все передвижения немцев по дорогам отслеживались. И стоило очередному патрулю замаячить на горизонте, как британцы немедленно прятались в свои укрытия.
Правда, иногда приходилось и понервничать. Однажды в дом Ике зашли сразу три немецких офицера. Попросили попить. Пенни принялась с невозмутимым видом обслуживать их, хотя в груди похолодело от страха. В комнате наверху сидели три новозеландца, пришедшие проведать Блу. Катрина с широкой улыбкой гостеприимной хозяйки пригласила господ офицеров присесть к столу. Облаченная в нарядное платье, привезенное из Америки, которое как нельзя кстати выгодно подчеркивало ее роскошную грудь, она вилась вокруг немцев до тех пор, пока те не покинули дом, даже не подозревая о том, что прямо над их головами сидят три вражеских солдата, не смеющих сделать лишний вдох.
Но вот лето перевалило на вторую половину. Впереди замаячила осень, а никаких приятных новостей о предстоящей высадке союзников на остров жители Крита так и не дождались. Англичане безуспешно гонялись за Роммелем по Северной Африке. По радио передали, что пал город Тобрук.
Брюс проводил бесконечные инструктажи с бойцами Сопротивления, объяснял им, как важно отслеживать все передвижения немцев по острову. Для немцев Крит был главной перевалочной базой, через которую в Африку перебрасывалось все – от живой силы до мазута и керосина. Очень обрадовало известие, что на выходе из бухты Ханьи английским летчикам удалось разбомбить целый караван танкеров с нефтью, взявших курс на Египет. Сотни тысяч галлонов бесценного топлива вылилось в море. Пожар был такой силы, что несколько дней небо над городом было черным от дыма и копоти. Во время налета погибло много немцев, и это тоже вызвало энтузиазм у критян.
