Майя Илиш - Комната кукол
Кокон порвался по всей длине, и впервые я увидела душу, не скрытую белым шелком, а высвободившуюся, яростную, пылающую ненавистью. На первый взгляд она напоминала ребенка – тельце младенца, сплетенное из черного дыма. Этот дым клубился, обволакивал фигурку куклы, застил взор. Черное создание сомкнуло крохотные детские ручки на шее Бланш и принялось душить ее. Я и представить не могла, что в этом бестелесном облике сокрыта такая сила – душа была крохотной, с маленькими пальчиками и хрупкими ручками.
Но Бланш задыхалась. Из ее носа и рта вырвалось облачко пара, белого тумана – и я сразу поняла, что это душа покидает ее тело. Черные линии на лице Бланш, точно прочерченные кончиком пера, становились все шире, будто ее голова вот-вот треснет, а ее руки, все еще впивавшиеся в куклу, нежные руки, никогда не знавшие труда, стали серыми, морщинистыми, шершавыми, как сухие ветки. Ухоженные ноготки превратились в звериные когти, вены вздулись и почернели, и эта чернота распространялась от ее запястий выше по руке. То было ужасное зрелище. Но самым кошмарным был момент, когда черная душа поглотила белую.
Она распахнула рот, расширившийся на все лицо, от уха до уха, и в нем образовалась воронка. Белое облачко тумана исчезло в клубах черного дыма, бурлящего в этой воронке. Черная душа была сильна, полна решимости, верила в свою победу – белая же оказалась слабой и нежной, она не сопротивлялась, она позволила черной душе поглотить себя… и исчезла. Черная душа задержалась на мгновение, а затем скользнула в приоткрытый рот Бланш.
Глаза Бланш померкли, потом почернели, превратившись в два уголька. Кукла выскользнула из ее окоченевших рук. А потом Бланш медленно повалилась с дивана, и прежде, чем ее тело коснулось ковра, я поняла, что она мертва.
Не знаю, что я делала. По-моему, я просто села на пол рядом с Бланш и заплакала. Не помню, как я взяла ее за руку, но в какой-то момент оказалось, что я сжимаю ее ладонь. У Бланш всегда были холодные руки, и я, наверное, привыкла к этому, но в этот момент ее руки показались мне кошмарными – не из-за холода, не из-за черных вен, вздувшихся по всему ее телу и испещривших белую кожу, как трещины на фарфоре. Нет, весь ужас был в том, что рука оказалась вялой, безжизненной, точно ни одной мышцы в ней не осталось. И все же я сжимала ее руку, словно сидела у кровати больной подруги.
Даже если бы я захотела, помолиться я уже не могла, поэтому я просто сидела там и горевала. Я еще никогда ни по кому на самом деле не горевала – ни по родителям, которых я не знала, ни по девочкам, умершим в приюте Св. Маргариты от чахотки, скарлатины или лихорадки. Всегда кто-то умирал – а потом другие занимали это место. По сути, в восприятии оставшихся смерть ничем не отличалась от удочерения – девочка просто исчезала. И я не горевала по Элис – она покинула мою жизнь, будто ее никогда и не было. После ее смерти я укрылась в пространстве своего воображения, где мы все еще были вместе… Но теперь я скорбела по Бланш. Да, она была феей, но она никому не желала зла. Мне так хотелось, чтобы умерло только ее тело – уже во второй раз, но сама Бланш оказалась в царстве фей. И была счастлива. Но я не могла поверить в это.
А потом что-то коснулось моего плеча.
Я вскочила, сердце затрепетало от страха, кожу покрыл ледяной пот ужаса. Я обернулась, но в комнате никого не было…
– Флоранс, успокойся, это же я! – воскликнул Алан.
У меня подогнулись ноги, и я без сил опустилась на пол.
– Пожалуйста… – прошептала я. – Никогда, никогда так больше не делай!
Я даже не знала, что он вошел со мной в дом, не говоря уже о комнате. С одной стороны, я была рада тому, что он рядом. Но с другой – он ведь видел, что я и пальцем не пошевелила, чтобы помочь Бланш… И сам ничего не сделал.
– Погоди. Сейчас я стану видимым.
На этот раз я была готова к появлению Алана. Он соткался из воздуха и теперь стоял передо мной с одним башмаком в руке. Подойдя ближе, он нагнулся и заключил меня в объятия. Было приятно прижаться к нему, ощутить его тепло, живое тепло. Это немного успокоило меня, но чувство страха так и не отступило. Затем я заметила, что Алан дрожит.
– Что это было? – прошептал он. – Я увидел, как она взяла куклу, – а уже через мгновение умерла!
– Ее убила душа. Одна из черных душ, – монотонно произнесла я.
Не знаю, что я должна была думать. Совсем недавно я плакала из-за того, что не могу помочь этим бедным душам, называла себя убийцей. Но неужели черная, злая душа, убившая малышку, не заслужила смерти? Я бы еще поняла, если бы она направила свою ненависть на меня, но Бланш… Из всех она выбрала именно Бланш!
– Ты ничего не могла поделать, – сказал Алан, точно прочитав мои мысли.
Конечно же, он ошибался. Это моя вина. Руфус не раз напоминал мне, что Бланш нельзя впускать в Комнату кукол, и не раз ясно давал понять, что Истинным феям нельзя прикасаться к этим куклам. Теперь я поняла почему. Но было уже слишком поздно. Нужно было схватить Бланш за волосы и вытащить из комнаты, когда я только обнаружила ее здесь. Нельзя было поддаваться ей, слушать ее излияния, говорить с ней. Я могла бы предотвратить ее смерть.
– Не позволяй себе думать иначе, не слушай никого, а особенно не слушай свою совесть.
– Но я должна была ее спасти! – Я опять разрыдалась.
Слезы градом катились по моим щекам. Я прижималась к Алану, чувствуя, как его рубашка пропитывается влагой.
– Но как? – спросил он. – Ты ни за что не успела бы подбежать к ней. Да и что бы ты могла сделать?
Хорошо, что он был рядом, хорошо, что он утешал меня, а главное – что он не сказал: «Ты чего, она же была всего лишь феей!»
– Руфус поймет, что это я виновата, – глухо сказала я. – А Вайолет… Не знаю, действительно ли Бланш была их племянницей, но она принадлежала к их племени, и теперь ее смерть на моей совести.
– Феи так не подумают, – возразил Алан. – У них нет совести, поэтому они не ждут от других, что те станут винить себя. Не волнуйся по этому поводу. Я рядом и помогу тебе. Никто не возложит на тебя эту ответственность.
Я почувствовала, как он гладит меня по голове, по плечам, по спине, – и обмякла в его объятиях.
– Все будет хорошо. А Молинье тебе больше не нужно бояться. Теперь я знаю, как их победить.
Я отстранилась – сейчас выражение его лица было для меня важнее любых утешений.
– Что ты задумал? – встревожилась я.
Он был моим другом, но нельзя забывать, что он охотник на фей.
– Эти куклы, – спокойно продолжил Алан. – Ты сказала, что их три. Теперь осталось две, так?
Я кивнула, еще не осознав, к чему он ведет.
– Я ничего не могу противопоставить мистеру и мисс Молинье. Железо, способное причинить им вред, даже убить, я не могу пронести в Холлихок. Дом защищен от железа, и феи сразу же выследят меня и убьют, если я только попытаюсь. Кресты, святая вода, все остальные средства борьбы с феями… Все это тоже невозможно принести сюда. Но у этих кукол есть сила, способная убить фею – быстро и бесшумно.
– Нет! – крикнула я. – Алан, нельзя так делать! Ты не можешь просто убить их!
– Успокойся! И не кричи. Ты не должна привлекать их внимание к этой комнате, пока я видим, да еще и тело тут лежит. Послушай меня. Это не люди. У них нет души. Если я уничтожу их – это не будет убийством. Они совершали ужасные поступки и не перестанут, если я не остановлю их раз и навсегда.
– Нет, – твердо повторила я. – Мне все равно, охотник ты на фей или нет, и я знаю, что мне, кем бы я ни была, ты вреда не причинишь. Но я не могу допустить, чтобы ты навредил Руфусу или Вайолет. Да, они не люди. Но я тоже не человек. Если ты убьешь их, тебе придется убить и меня – ведь ты убиваешь их просто потому, что они феи. И ты не видел, что эта кукла… эта душа сотворила с Бланш. А мне пришлось смотреть. Никто не должен умереть так, как умерла она.
– Ну хорошо. – Алан выставил руки перед собой. – Флоранс, мне очень жаль. Я не подумал. Тебе только что пришлось пережить такое… И как бы я ни ненавидел Молинье, этой девочке, Бланш, я не желал смерти. Она была совсем еще ребенком. Нельзя было даже начинать этот разговор. Ты меня простишь?
Я кивнула. Но на самом деле я не простила его. Алан только что показал мне свое истинное лицо – для него любые средства хороши, только бы достичь цели. В своей ненависти к феям он был ничуть не лучше этого народа. Я не хотела принимать сторону людей или фей, если речь шла только о взаимной ненависти, презрении и попытках причинить друг другу боль. Только что я видела смерть, и в этот день мне больше не хотелось думать о чьей-либо гибели, не говоря уже об убийствах.
Алану повезло, что я не хотела говорить об этом. Но я не забуду этот разговор. И я поняла, что теперь этих проклятых кукол нужно прятать не только от Руфуса и Вайолет, но и от Алана. Я была единственной в Холлихоке, кто мог отличать светлые души от темных и знал, каковы души кукол. Спрятать две куклы среди сотен оставшихся будет легко – если когда-нибудь я осмелюсь вытащить их из укрытия.
