Лия Флеминг - Последний автобус домой

Никто, кроме нее, не навещал Айви в том кошмарном заведении с решетками на окнах, никто, кроме нее, не постарался скрасить ей жизнь, когда она вернулась домой. Суд по делу Невилла окончательно добил Айви, словно выпотрошив ее без остатка, и она запретила сыну даже ногой ступать на порог.

И ни слова благодарности от них всех. Леви и Невилл решили расширять дело, обустраивают теперь лавку на Хай-стрит, не посоветовавшись с ней. Невилл на стажировке. С ней не разговаривает вовсе.

Только Сьюзан время от времени заглядывала, привозя с собой в коляске маленькую Ким, чтобы Джой могла немного передохнуть. Крестины собрали много народу, но никто ни словом не упомянул Конни. А Сьюзан пришлось занять ее место крестной матери. Это ж надо такое придумать! Выступать представителем того, кто должен был быть здесь и произносить клятвы от имени младенца. Что же такое происходит с нашей верой, если уже ребенку позволяют принимать самостоятельные решения?! А когда она высказала свои соображения на эту тему на небольшом праздничном ланче в нарядной гостиной Рене Грегсон, свекрови Джой, все замолчали и тихонько отвернулись.

Она, Эсма, выпала теперь из привычного обихода, перестала быть частью обыденной жизни, чтобы они запросто невзначай заглянули к ней в гости, и была слишком горда, чтобы признать, что одинока и скучает по гомону своих заблудших детей и их беспокойных отпрысков. Она уже несколько месяцев не видела маленького Артура. И все же не находила в себе достаточно мужества, чтобы сказать: возможно, она совершила большую ошибку, встав в той ссоре на сторону Айви.

А прошлой ночью ей приснился такой странный сон! Будто Фредди стоит на лестнице в пансионе Уэйверли, на самых верхних ступеньках. Стоит и спрашивает, где его дочь. Сначала это был он, но затем словно превратился в Конни, а потом они стояли рядом, такие похожие. Они открывали и закрывали двери, что-то искали… А она, Эсма, застыла внизу у лестницы, не в силах двинуться с места, не в силах помочь, и желая подойти к умершему сыну, но руки и ноги ее отказывались повиноваться. А хуже всего, он смотрел на нее так, как будто она совершила что-то плохое, укоризненно качал головой, и она проснулась в полном расстройстве… Это его выражение так и появлялось у нее перед глазами, стоило ей на минуту закрыть их.

В поезде по дороге домой она все думала о Конни. Она уже родила? Лили наверняка знает. И Невилл. Но теперь никто не рассказывает ей ничего важного.

Замолкший пустой дом, дом, в котором кругом порядок, все по местам, никакой болтовни, только радио, никто не прогуливается по саду, любуясь видом, – вот к чему она вернулась сейчас. Дом без любви, без шума и гвалта – это жилище, не дом… Бедняжка Айви вот так и живет в своем пустом крошечном дворце, выглядывает в окно из-за нарядных штор, взгляд затуманен успокаивающими препаратами. Неужели вот этот смертный приговор станет теперь ее жизнью?

«Ах, Редверс, что же я натворила? Как же я так все намешала? Как теперь быть?» И, вздохнув, она обратилась к его портрету…

Посидев и поговорив с Редверсом, она сделала себе чашку чая с молоком – его регулярно оставлял для нее у входной двери молочник – и села перебирать почту. Счета, напоминания о посещении врача, несколько открыток – всё как обычно… А потом на одном из конвертов она мгновенно узнала почерк внучки. Разорвала бумагу – и бросилась искать очки, в которых всегда читала.

Каракули Конни разобрать было трудно, но письмо было очень коротким, написанным без помарок, почти по-ученически.

Дорогая бабуля!

Просто хочу сказать тебе, что я родила девочку, назвала ее Анастасией, в честь мамы. Я хочу оставить ее себе, но нам негде жить, а без крыши над головой это невозможно. Мне предложили отдать ее в другую семью, чтобы ее удочерили, и дали мне на раздумья шесть недель. Умоляю тебя изменить свое решение. Ты моя последняя надежда.

Конни и Анна II.

P.S. Отправь ответ в приют «Грин-энд», Ронсворт, Лидс.

Эсма тихо сняла очки, сердце ее колотилось. Это знак: сначала сон, теперь вот письмо… Господь ясно указывал ей свою волю! И тут она посмотрела на почтовый штемпель. Письмо пришло месяц назад.

Как она попала в приют, Конни не помнила. Единственное, что она помнит, – это ту ужасную ночь, когда она шла и шла, милю за милей, пока не рассвело. Она могла бы пойти к Диане, но у нее не осталось никаких сил, чтобы встречаться с кем-то знакомым. Поэтому она просто продолжала идти. Кто-то нашел ее у дороги. Она лежала, ступни ее были стерты в кровь. Этот кто-то принес ей чаю, сэндвич с беконом и проводил в приют Святого Георга в центре города, где находили ночлег бездомные бродяги. Все было размыто, скрыто за пеленой слез и усталости, она словно спала наяву, ни на секунду не прекращая поисков: заглядывала в коляски и детские магазины, парки, переулки в надежде отыскать Анну.

В приюте нашли для нее работу – продавать мороженое в парке, протягивать тающие рожки в липкие пальчики: малышей, детей постарше и их родителей. И тут она всегда внимательно вглядывалась в лица. Дни сменялись неделями. Скоро летние каникулы подошли к концу, и она могла бы начать беспокоиться о продолжении образования, пора было заполнять бумаги, разослать их в разные университеты, чтобы ее куда-нибудь приняли. Но ей было всё безразлично, сил хватало только на то, чтобы просто передвигать ноги…

Жилье ей нашли в переулке около Кларендон-роуд – убогая комнатенка в сдвоенном доме, но ничего лучше она не могла позволить себе, к тому же это было недалеко от университета, если, конечно, она когда-нибудь все-таки поступит туда. Такие, как она, не заслуживают ничего лучше. Нарушил правила – расплачивайся, сам виноват.

Она собралась с духом и на автобусе съездила в Грин-энд забрать те вещи, которые там оставила, но там уже не было никого, кто бы знал ее, а все ее вещи оказались отправлены на адрес Дианы. Тогда она поняла, что все-таки должна перестать прятаться от действительности, что ей надо еще раз съездить к Диане. Она посмотрела в потрескавшееся зеркало на свое отражение. После того как она подхватила вшей, волосы пришлось остричь, и теперь на голове кудрявилась поросль, кожа бледная и в каких-то цыпках, под глазами темные круги. Одета она была в мешковатые штаны и мужскую черную футболку. На улице никому не приходило в голову обратить на нее внимание. Когда-то великолепная грудь сжалась и словно растаяла. Она теперь вполне могла сойти за мальчика.

Собрав все свое мужество, она постучала в дверь. Диана отшатнулась, увидев ее.

– Святые небеса… Конни! Где ты пропадала?! Мы повсюду тебя разыскиваем! Я решила, что ты уехала домой. Все в чудовищном беспокойстве…. Проходи же… Господи, как ты выглядишь!

Когда Конни жадно проглотила первую нормальную еду за несколько недель, Диана тихонько положила на стол перед ней письмо.

– Его переправили мне сюда… Это из Гримблтона.

– Все знают теперь? – спросила Конни, не поднимая глаз.

– Только те, кто знал и прежде… И те, кому ты сама рассказала. Письмо от того, о ком я думаю?

Конни кивнула и вышла с конвертом в другую комнату, чтобы прочесть в одиночестве.

Дорогая Конни!

Спасибо, что сообщила о себе. Хорошо, что ты в безопасности. Я пересмотрела свою позицию в свете твоих обстоятельств. Считаю, что мой христианский долг предложить тебе и малютке нормальный дом. Я сделала это для твоей матери и сделаю это для тебя. Твой отец не позволил бы мне поступить иначе. Я не могу жить спокойно, думая, что одна из нас будет жить вне семьи. Уинстэнли от своих не отказываются. Возвращайся домой.

Бабуля Эсма.

Вкладываю деньги на поезд.

Примороженная к месту такими словами, Конни застыла. Только месяц назад, видя перед собой бездомное будущее, она наконец пошла в органы опеки и подписала отказные формы. Она тянула до последнего, надеясь все-таки получить такой вот ответ от бабули. А теперь поздно. Она и ее дочь уже слишком далеки друг от друга, теперь нет никакой надежды на встречу. Поздно, бабуля… Слишком поздно…

Той ночью она предприняла первую попытку покончить со всем этим.

Очнулась она в больнице, на нее глядела Диана.

– Ох, Конни… Что же ты такое удумала? Это ведь не выход… Взять таблетки моих пациентов и их проглотить. Мне стыдно за тебя. Ну как же так… Зачем с нами-то так поступать?

Конни отвернулась к стене. Что она могла ответить Диане? Она хотела заснуть и больше не просыпаться. Слишком невыносимой была эта боль.

– Я позвонила твоей тете, они за тобой приедут. Я теперь не могу нести за тебя ответственность… Какую же глупость ты чуть не совершила! Будут у тебя и другие дети, и более счастливые времена. А сегодняшние печали надо просто оставить позади. Нет нужды топтаться здесь дальше. Лучше возвращайся домой и постарайся быть полезной своей семье.

Конни не хотела все это слышать. Она хотела спать, спать и спать… Горло саднило после промывания желудка. Медсестры смотрели на нее без всякого сожаления. Да что они знают о том, что она чувствует? Диана была резка с ней, у нее были на то причины, но Конни слишком устала, чтобы выслушивать нравоучения. А теперь еще и все Уинстэнли накинутся на нее. Где же все они были, когда были ей так нужны?