Дэвид Бейкер - Обольщение Евы Фольк
— Невероятно, — пробормотал Пауль, слушая напыщенный отчет диктора. Сопротивление советских войск под Смоленском было сломлено, и все три группы немецких армий продолжали продвигаться вглубь территории противника. — Вот одна из причин, по которой многие думают, что Бог, несмотря ни на что, — на нашей стороне.
Вдруг тон диктора резко изменился на приказной.
«Начиная с 14 сентября, все живущие в Германии евреи возрастом от шести лет должны носить на одежде желтый знак со словом «Еврей». Это поможет распознавать среди нас чужаков».
Ева отпила компот.
— Они тоже — расово непригодные. Евреи — следующие на очереди.
— Зря правительство трогает сейчас евреев, — сказал Пауль.
— Так, может, хоть для них ты что-то сделаешь? — саркастически спросила Ева.
— Знаешь… Мы сейчас находимся посреди войны, когда все направлено на выживание. Поверь мне, когда война закончится, жизнь опять войдет в нормальное русло. Я уже вижу добрые предвестники этого.
— Например?
— Правительство запретило антихристианскую литературу, а оккультистам теперь запрещено появляться на публике. Мама говорит, что партия вычистила из рядов СС и полиции гомосексуалистов. Все это очень обнадеживает.
— Время покажет.
В комнате установилась тишина, нарушаемая только голосом диктора.
«Теперь о других новостях… Фюрер отдал личное распоряжение министру внутренних дел и министру здравоохранения немедленно прекратить нелегальную эвтаназию неизлечимо больных. В Северной Африке…»
Ева была крайне удивлена.
— Как?
Лишившись дара речи, она медленно опустилась на диван. Ева не знала, что и думать. Ее переполняли эмоции: чувство вины, облегчение, радость… и злость из-за того, что Гитлер так поздно спохватился.
«Значит, я действительно ошибалась, — подумала она. — По радио сказали, что Гитлер здесь ни при чем. Получается, как отец и сказал, эвтаназия — дело рук фанатиков. Может, Фюрер арестует извергов, убивших моего ребенка? Может, он арестует Вольфа?» Ева почему-то ощутила уверенность, что так и будет. Ей захотелось в очередной раз поверить в лучшее и стать частью единого целого. Она так сильно нуждалась в этом!
* * *Весь остаток осени 1941 года старший сержант Андреас Бауэр мужественно вел своих солдат по равнинам России к заветной цели: Москве. Он уже понял, что его противник нецивилизован, но храбр, плохо оснащен, но непреклонен. Летняя кампания была ужасающей по кровопролитию и невзгодам. Андреаса и его товарищей, в дополнение к душераздирающим крикам раненых, изводили вши, комары и жажда. Во время сражений ноздри обжигали клубы удушливой пыли, когда же на безбрежные равнины России опускалась темнота, давая измученным солдатам возможность отдохнуть, воздух наполнялся тошнотворным смрадом разлагающихся трупов.
Вид изуродованных кровавыми боями полей навевал на Андреаса тоску по цветам и зеленым холмам родины… И по Еве. Он сопротивлялся желанию еще раз написать ей. Андреас отправил Еве три письма, и на каждое из них она ответила, уверяя, что Вольф больше не причинял ей вреда. Ее письма были краткими и осторожными, но в то же время — обнадеживающими. Тем не менее, у Андреаса эта переписка вызывала двоякое чувство. В свете всего произошедшего обещание, данное им ранее Вольфу, потеряло какую-либо значимость, однако слово мужчины — это не пустой звук. Впрочем, Вольф абсолютно не заслуживал уважения и Андреасу, который ежедневно ощущал близость смерти и сердечную пустоту, сопротивляться искушению написать Еве было практически невозможно.
Однако мысли о Вайнхаузене таили для молодого солдата опасность. Они приглашали вернуться его старое поэтическое «я», жаждущее умчаться к виноградникам, летним прогулкам вдоль Мозеля, воскресным чаепитиям и деревенским праздникам. Страшась живущего в Андреасе солдата, это «я» могло погубить его.
Первый снег упал на восточный фронт в ночь на 12 октября, и продвижение группы армий «Центр» на Москву замедлилось. Талый снег, смешанный с дождями, превратил осенние дороги в жидкое месиво. Взвод Андреаса по колено в грязи толкал грузовики или тянул лошадей, преодолевая километр за километром. Продовольственные обозы, которые и без того отстали от быстро наступающей армии, оказались практически недосягаемыми. В результате Андреас и его взвод остались без зимней униформы и шинелей. Они дрожали день и ночь, лишь изредка отогреваясь у дровяных печей русских крестьян. Впрочем, ко 2 декабря немецкие войска оттеснили Красную армию к ближайшим пригородам Москвы. Андреас уже мог разглядеть в бинокль дома советской столицы, расположенной в тридцати километрах на юго-восток.
— Вырви зверю сердце, и он умрет, — сказал он сержанту Кюбэ. — Будем молиться, чтобы так и произошло.
Андреасу хотелось домой. Тем не менее, противник не соглашался отдать свое сердце. Он продолжал упорно обороняться, и потери Германии достигли полумиллиона человек. Никто не мог подсчитать потери Советского Союза, но они были ошеломляющими. В одном только смоленском «мешке» погибло более миллиона советских солдат. Впрочем, невзирая на огромные потери, Москва взята не была. Морозным утром 5 декабря советская армия пошла в отчаянное контрнаступление, отбросив немцев на сотню километров на запад. Месяц спустя, Андреас и его дрожащие от холода подчиненные оказались посреди застывших руин какого-то городка на Волге в нескольких километрах восточнее Старицы.
— Г-готовы?
Молодого солдата била сильная дрожь. Семерых его товарищей утром нашли замерзшими. Едва держась на ногах, Андреас кивнул. Вместе с десятком подчиненных он собрался внутри небольшой мастерской, радуясь хоть какой-то защите от ветра. Но даже внутри помещения было около 30 градусов мороза. Андреас обмотал свою голову тряпкой, оставив лишь узкую щель для глаз и отверстие для рта, которое уже успело обрасти сосульками. Он медленно размотал изорванные шарфы, в которые были укутаны его руки. Кончики отмороженных пальцев почернели. С трудом сложив ладони вместе, Андреас отвернулся, пока его товарищ мочился ему на пальцы.
Тепла мочи было достаточно для того, чтобы немного отогреть руки. Это позволило Андреасу трижды сжать и разжать пальцы, пока они не начали покрываться желтой ледяной коркой. Чиркнув спичкой, он поднес огонек к щепкам, сложенным внутри металлической дровяной печи.
— Собирайте топливо, — сказал Андреас подчиненным.
Его окликнул новый взводный телефонист. Связисты, наконец-то, дотянули провод до расположенного примерно в полукилометре штаба батальона.
— Командир батальона говорит, что утром ожидается атака Русских, — сказал дрожащий телефонист. Его звали Рольф Вебер. Раньше этот парень был служащим магазина в Ульме.
Андреас застонал. Из-за нехватки офицеров в его подчинении теперь находились 165 человек роты, сформированной из остатков двух других рот. Они вместе с еще одной ротой отступили в этот город, в то время как остальная часть батальона заняла позиции на открытой равнине.
— Что это будет? Просто выпад или полномасштабное наступление? С каким вооружением?
— Наступление, сэр, — ответил Вебер. — С Т-34. Лейтенант говорит, что нас поддержит артиллерия.
Один из молодых рядовых заплакал. Сев на землю, он всхлипывал, думая о своих родителях. Опять обмотав шарфами свои окоченевшие руки, Андреас подошел к парню.
— Циммер…
— Извините, — сказал дрожащий солдат.
Андреас опустил руку Циммеру на плечо. Этот крупный парень был сыном пивовара из Баварии. Его перевели в роту Андреаса после захвата Клина, во время которого Циммер проявил себя храбрым солдатом.
— У нас нет выбора, — сказал Андреас, громко стуча зубами от холода, — но зато есть надежда.
Дружески похлопав парня по спине, он посмотрел на часы.
Рассветное солнце, поднявшись над горизонтом на востоке, окрасило безбрежную заснеженную равнину в розовые тона. Взглянув в безоблачное морозное небо, Андреас повел свою роту на оборонительные позиции на восточной окраине разрушенного города. Пройдя по колено в снегу вдоль огневого рубежа, он раздал тактические указания четырем взводным командирам.
Нервно ожидая атаки, дрожащие солдаты прятали руки в свои тонкие осенние шинели. Над их головами завыли первые снаряды дальнобойной немецкой артиллерии, посланные в сторону противника, приготовившегося к наступлению под прикрытием леса в двух километрах от немецких позиций. Прислонившись вместе со своим телефонистом к стене дощатого навеса, Андреас поднял к глазам полевой бинокль. Над лесом поднимался шлейф белого дыма. Заработала советская артиллерия.
— Началось! — крикнул Андреас, прыгая под укрытие ближайшего подвала. В тот же момент разрывы снарядов взметнули в воздух кирпичи и снег. Выругавшись, Андреас быстро выбрался наверх и поднес к глазам бинокль.
