Лия Флеминг - Девушка под сенью оливы
– Все! С меня хватит! – Пенни тоже вскочила на ноги. – Я поняла, что ты хотел сказать мне. Все изложено предельно четко и ясно. Нет, честное, слово, Брюс! Я никогда тебя не понимала! И, видно, не пойму до конца своих дней. То тебя хоть к ране прикладывай, такой ты добренький, то от тебя веет таким ледяным холодом, что впору самой превратиться в сосульку. Что плохого в том, что нам хорошо вместе, даже если кругом война? Разве мы знаем, что нас ждет завтра? И есть ли у нас это завтра? Так пусть хоть какие-то хорошие воспоминания останутся при нас, чем вообще… ничего! – Пенни с отчаянием затрясла головой, но тут же взяла себя в руки. – Не переживай, Брюс! Я не менее тебя дорожу своей профессиональной честью! Кто там следующий в твоем списке пациентов? – Она отвернулась от него и начала стряхивать землю с юбки, стараясь не глядеть в его сторону, чтобы он не увидел, что ее глаза полны слез. – И вот еще что. Отныне попрошу мне не приказывать. Никогда! И пожалуйста, позаботься о жилье для меня.
– У нас в горах есть много подготовленных домиков. А я обещаю, что ничем тебя не потревожу. Мне скоро уезжать! Снова вызывают в ставку. Пошли, пока другие не начали проявлять интерес к тому, чем мы тут занимаемся. Нельзя себя компрометировать. Мы не можем, не имеем права подставлять свою работу под удар. А у меня к тому же есть особые причины для того, чтобы не терять голову.
Вот и носись со своей драгоценной головой на плечах, сердито подумала Пенни. Что за дурацкое выражение! Не терять голову! И что, интересно, он имел в виду под словом «компрометировать»? Она чувствовала себя последним человеком на свете, выбираясь из зарослей тимьяна. И стыдно, и неловко, и горько! Чего он боится? Ведь все эти годы она готова была отдаться ему в любую минуту, и он знал это. А его тело? Разве она не почувствовала, какая сладостная дрожь пронзила его, когда они целовались? Так чего же он так отчаянно боится? В конце концов, это ей есть что терять. В отличие от него.
Она молча плелась за ним по тропе, чувствуя, как на смену недоумению приходит злость. Фигляр! Клоун! Он всегда играл с ее чувствами, будто кошка с мышкой. То подпустит к себе совсем близко, то отпугнет, то приласкает, то нагрубит с три короба. А что может быть естественнее, чем стремление к физической близости с человеком, которого любишь? Дурак! Дурак набитый! Кто знает, когда они свидятся снова. И свидятся ли?
Ах, как она мечтала! Как она мечтала все эти годы о том, что когда-нибудь у них с Брюсом это случится. И вот финал: она отвергнута, отринута, брошена, и без всяких внятных на то объяснений и видимых причин. Что же в ней такого, что заставляет его вести себя так оскорбительно-жестоко?
Все выше и выше поднимались они в горы. Белые горы! Итак, отныне она всецело зависит от милости этих гор, от милостей здешней природы и от добросердечия здешних людей. Никогда еще ей не было так одиноко и горько. Хоть бы Йоланда была рядом, и то ей было бы легче.
Пенни остановилась, чтобы перевести дыхание и немного прийти в себя. Ветер с завыванием кружил снег вокруг, готовый разорвать все на части. И Пенни почти физически ощутила, как рвется на части ее сердце.
Но ты же сама избрала для себя такой путь. Ты сама в свое время решила остаться в пещере, одна среди множества мужчин. И вот новое испытание. Опасное путешествие в горы началось. Но кто возьмется сейчас предсказать, куда приведет эта дорога?
Весна 1942 года
Уже несколько недель Йоланда не имела никаких вестей от Пенни. Наверное, снег перекрыл все дороги, помешав ее возвращению назад. И она осталась в горах, отрезанная от остального мира. Правда, Андреас сказал, что в клинике ходят слухи, будто бы Пенни похитили какие-то бандиты. Сняли прямо с автобуса, направлявшегося в Ханью. Люди говорили, что подруга его возлюбленной просто ушла в горы, чтобы ухаживать там за ранеными бойцами Сопротивления. Сам же он опасался только одного: что в их ряды проникнут предатели и шпионы, которые вынудят партизан сложить оружие.
Постепенно все стали привыкать к тяготам первой зимы в оккупации, и они даже перестали казаться такими уж невыносимыми. Немцы пока оставили в покое маленькую еврейскую коммуну. Разве что связали их целым рядом ограничений. Например, вести торговлю можно только с местным населением, причем с беднейшими его слоями. Конечно, голодали. Нехватка продуктов чувствовалась повсеместно. Впрочем, исчезли не только продукты, но и самые обычные повседневные вещи: мыло, книги. Однако все знали, что есть черный рынок, на котором можно купить все. Или почти все. Главное – раздобыть деньги. И вот уже состоятельные члены общины, купцы, владельцы антикварных и ювелирных лавок, дома которых были экспроприированы немцами для собственных нужд, стали распродавать свои коллекции, другие ценные вещи и переезжать к родственникам. В еврейском квартале стало еще многолюднее.
А в семье Йоланды с новой силой вспыхнули разговоры о замужестве.
– Время идет, и мы не делаемся моложе, – тяжело вздыхал Соломон Маркос. – А так хочется успеть понянчить перед смертью собственных внуков!
– Ты уже вполне созрела для того, чтобы зажить собственным домом, – вторила отцу мама. – Посмотри, вокруг полно приличных молодых людей, и все они готовы поухаживать за тобой. Скажи лишь слово!
Йоланда отбивала родительские атаки тем, что повторяла снова и снова: у них нет денег ни на приданое, ни на свадебные торжества. Они и так едва сводят концы с концами, впрочем как и большинство членов их общины. А потому не время сейчас думать о замужестве.
– Папочка, ты посмотри, что творится вокруг! – убеждала она отца. – Мир рушится прямо на наших глазах, а ты толкуешь о какой-то свадьбе. Замужество от меня никуда не убежит, – резонно замечала она, прекрасно осознавая, что главная причина ее нежелания идти под венец ни с кем из своих – это Андреас Андронакис, уже успевший навсегда покорить ее сердце.
Ах, если бы рядом была ее верная подруга Пенни! Тогда ей было бы гораздо проще противиться воле родителей, зная, что та всецело на ее стороне. Иначе как Йоланда посмеет сказать отцу и матери, что никогда не выйдет замуж за человека, которого не любит? А уж заводить речь об Андреасе у нее и вовсе язык не повернется. Родители никогда не примут иноверца в качестве своего зятя.
Все последние месяцы Йоланда жила как на вулкане. Она отлично видела, что в матримониальные хлопоты уже активно включились и дядя Иосиф, и его жена Мириам. Следовательно, все остальное – это лишь вопрос времени. И что делать? Разве она посмеет ослушаться родителей? Ведь ее неповиновение родительской воле навлечет несмываемый позор на всю их семью. А разве они заслужили такое потрясение на старости лет? Единственная дочь, их гордость и опора, их главная надежда на будущее, и тут такое! И ведь все война проклятая! Если бы не война, то все могло бы быть иначе. Да и ее собственная жизнь была бы совсем другой.
Постоянные переживания на сердечной почве привели к тому, что и в клинике работа у нее вдруг разладилась. За что она ни бралась, все валилось из рук, а при малейшем промахе сразу же начинались слезы. Среди медсестер пошли разговоры, что с сестрой Маркос творится что-то неладное.
Однажды Андреас отыскал ее в подсобке, где она рыдала в свое удовольствие в полном одиночестве.
– Что с тобой происходит? – спросил он сердито. – Моя лучшая медсестра, моя гордость и опора во всем обливается горючими слезами, словно неопытная девчонка, впервые в жизни заступившая на ночное дежурство.
И тут ее неожиданно прорвало и она рассказала ему все. Как боится она каждый раз после дежурства возвращаться домой – а вдруг там уже сидит Мордо со своими родственниками, пришедшими просить ее руки? И что ей делать? Как поступить? А тут еще и Пенни пропала. И она страшно волнуется и переживает за подругу.
– А кто этот Мордо? Ты никогда не говорила о нем, – поинтересовался Андреас, неторопливо раскуривая трубку. – Ты собираешься за него замуж? – задал он свой следующий вопрос, не глядя на Йоланду.
– Нет! Конечно же нет! Он хороший человек. Но он мне не подходит. И вообще, я пока замуж не хочу! – проговорила Йоланда, вытирая слезы. Действительно, что за ребячество – плакать на работе!
– Вот и отлично! Это в корне меняет все дело. Мне бы тоже не хотелось в данный момент лишаться своего наиболее ценного кадра. Но если ты вдруг передумаешь насчет замужества, то просьба – поставь меня в известность. Дело в том, что я сам хочу на тебе жениться. И для начала я, как и положено у нас на Крите, выкраду тебя в ночи. Прямо через окно! Все в полном соответствии с лучшими национальными традициями. Не возражаешь?
Он посмотрел ей прямо в лицо. Йоланда тоже подняла на него глаза, полные смятения.
– Это правда? – прошептала она, но Андреас уже всецело переключился на поиски какого-то нужного ему инструмента.
– Знаешь, – сказал он, не поворачиваясь, – у меня тут появилась одна идея. А что, если ты слегка расправишь свои крылышки и полетаешь немного по острову вместо Афины? Завезешь необходимые медикаменты в одно место, потом – в другое.
