Грегори Робертс - Тень горы
– Тоже верно, – согласилась она.
– Проблема в том, что, если даже Викрам отправится в клинику, он пока не готов к помощи. Совершенно не готов.
Она подумала пару секунд.
– У нас с тобой ведь тоже не все хорошо, так?
– А это ты с чего взяла?
– Ты и я, – повторила она тихо. – У нас ведь не все хорошо?
– А что такое «хорошо» в твоем понимании?
Я сопроводил вопрос улыбкой, на которую она не среагировала.
– Что-то лучшее, чем есть сейчас, – сказала она.
– Ладно, – сказал я, – тогда давай улучшаться.
– У тебя с башкой нелады, ты это знаешь?
Мне не хотелось развивать эту тему, но деваться, похоже, было некуда.
– Когда меня в первый раз арестовали, – сказал я, – они провели психиатрическую экспертизу. Я был признан психически здоровым и готовым предстать перед судом. Не могу сказать того же о состоянии большинства своих знакомых, включая эксперта, который меня обследовал. Так уж заведено: прежде чем тебя отправят за решетку, ты должен быть признан вменяемым. Стало быть, все заключенные во всех тюрьмах мира находятся в здравом уме, и это подтверждено соответствующими документами. В то же время за пределами тюрем все больше людей нуждаются в услугах психиатров, психотерапевтов и психоаналитиков. Если так пойдет дальше, очень скоро зэки останутся единственными людьми, психическая состоятельность которых удостоверена официально и не подлежит сомнению.
Она взглянула на меня испытующе – как будто прожектором пыталась просветить насквозь.
– Непростой выходит разговор, – сказала она, – особенно когда у тебя в руке булочка.
– В последнее время, Лиза, все наши с тобой разговоры выходят непростыми, даже когда я всего лишь хочу тебя развлечь.
– Ты считаешь, в этом виновата я? – сердито вскинулась она.
– Нет, я только хотел…
– Не все же время обсуждать, что хочется тебе!
– О’кей, о’кей.
Пришел Атиф забрать посуду и принять следующий заказ. Когда у нас завязывались долгие дискуссии, мы обычно съедали по две, а то и по три булочки. Но в этот раз я заказал только чай.
– Без бан маска? – уточнил он.
– Без бан маска. Только чай.
– Может, возьмете хоть одну булочку на двоих? – предложил он, шевеля кустистыми бровями.
– Никаких булочек. Только чай.
– Тхик, – пробормотал он с глубоко озабоченным видом, набрал в легкие воздуха и крикнул в сторону кухни: – Два чая! Только два чая! Без бан маска! Повторяю, без бан маска!
– Без бан маска? – раздался удивленный голос с кухни.
Я взглянул на Лизу, потом на Атифа, потом на повара Вишала, чья физиономия появилась в окне раздачи. И я поднял руку, выставив один палец.
– Одна булочка! – прокричал я.
– Да! – торжествующе подхватил Атиф. – Одна бан маска, два чая!
Вишал с энтузиазмом закивал в окне и обнажил в улыбке жемчужно-белые зубы.
– Одна бан маска, два чая! – радостно завопил он и брякнул сковороду на газовую конфорку.
– Ну вот, один вопрос уже решили, – прокомментировал я в попытке встряхнуть Лизу.
Обычно мы с ней веселились, сталкиваясь с такими забавными мелочами, пронизывающими повседневную жизнь Бомбея.
– А по-моему, это просто глупо, – сказала Лиза.
– Ну почему же? Атиф…
– Я вчера была здесь с Карлой, и для нас устроили такой же спектакль.
– Постой-постой, ты вчера встречалась с Карлой и ничего мне не сообщила?
– А разве я должна перед тобой отчитываться? Разве ты сам рассказываешь мне, с кем встречаешься и с кем дерешься?
– У меня на то есть причины, и тебе они известны.
– В любом случае вчера здесь повторилась в точности та же сценка с этим же официантом.
– С Атифом?
– Да, Карла тоже знает его имя.
– Он мой любимый официант в этом кафе. Неудивительно, что он ей нравится. Я бы сделал его метрдотелем, будь моя воля.
– Не о нем сейчас речь.
– Значит, будем говорить о Карле?
– Говорить о ней или думать о ней?
– Ты много о ней думаешь? Лично я – нет. Я думаю о тебе и о нас. О том, что с нами происходит.
Она искоса взглянула на меня, нервно складывая и разворачивая салфетку.
Атиф принес два чая и булочку. Я не среагировал на их появление, но официант бдительно застыл рядом с моим локтем; тогда я взял один ломтик булочки, откусил и начал жевать. Атиф с удовлетворением качнул головой и наконец удалился.
– Полагаю, все дело в моей безалаберной жизни, – сказала Лиза, проводя ногтем по линиям сгиба на салфетке.
Я неоднократно выслушивал историю ее жизни, но всякий раз с новыми вариациями, так что был не прочь выслушать ее снова.
– У меня не было никаких проблем в семье. Ничего подобного. Мои предки отличные люди, можешь поверить. Вся беда только во мне самой. Я ходячее недоразумение, и ты это знаешь.
– Это не так, Лиза.
– Это именно так.
– Но даже если бы ты им была, нет таких ходячих недоразумений, которые не заслуживали бы любви.
Она сделала паузу, отхлебнула чая и приступила к своей истории с другого конца:
– Я когда-нибудь рассказывала тебе о параде?
– В «Каяни» ты об этом точно не рассказывала, – улыбнулся я. – Так что давай.
– Каждый год в День основателей города мы устраивали большой парад на главной улице. Народ съезжался со всей округи за полсотни миль – кто-то участвовал, кто-то просто смотрел шоу. Моя школа выставляла на парад свой оркестр и такую здоровую баржу на колесах…
– Передвижную платформу.
– Да, у нас была большая платформа, которую соорудили на деньги родительского комитета. Каждый год делали композицию на новую тему. И вот однажды меня выбрали сидеть на самом верху композиции, на этаком троне, – то есть быть центром внимания. Темой в том году были «Плоды свободы», а баржа…
– Платформа.
– Ну да, платформа была заполнена фруктами с окрестных ферм, а я изображала «Цветок свободы». Представляешь?
– Ты наверняка смотрелась шикарно.
Она улыбнулась:
– Я сидела на вершине целой горы из фруктов, картошки, свеклы, и эта гора медленно двигалась через толпу. Мне полагалось помахивать, этак царственно, всю дорогу, пока мы двигались по главной улице.
Она элегантно взмахнула рукой, чуть согнув ладонь, как будто несла в ней чудесное воспоминание.
Атиф снова убрал пустую посуду и посмотрел на меня, изображая вопрос приподнятой бровью. В тот момент моя рука лежала на столе ладонью вниз, и я дважды легонько прихлопнул – это был сигнал подойти попозже. Он огляделся по сторонам и начал обход соседних столиков.
– Это было нечто! Ну, то есть вроде как великая честь, если ты меня понимаешь. Все так говорили. Они талдычили об этом с утра до ночи. Знаешь, как это достает, когда тебе с утра до ночи вбивают в голову, что ты должна гордиться оказанной тебе великой честью?
– Мне вбивали в голову нечто обратное, но в целом я улавливаю твою мысль.
– Проблема в том, что я на самом деле не чувствовала этой чести. Конечно, было приятно, что выбрали меня из множества девчонок, включая тех, кто был намного красивее. И я ведь ничегошеньки не сделала для этого! Другие из кожи вон лезли, чтобы получить эту роль. Тебе и в голову не придет, на какие уловки, хитрости и подлости могут пойти обычные девчонки, пока не увидишь, как они бьются за возможность оседлать парадную композицию в День основателей.
– Какие уловки, например? – заинтересовался я.
– Лично я не делала ничего, – не ответив, продолжила она. – И была удивлена не меньше остальных, когда комитет выбрал меня. Но… я ничего не чувствовала, хоть ты тресни! Я махала рукой, царственная, как Мария-Антуанетта, и слегка опьянела от запаха свежих яблок, нагревшихся на солнце. Но, глядя на все эти улыбки и слыша аплодисменты, я совершенно ничего не чувствовала.
В этот момент солнце прорвалось сквозь завесу муссонных туч и заглянуло в «Каяни». Один луч скользнул по нашему столу и добрался до ее лица, разделив его пополам: небесно-голубые глаза в тени и алые губы в ярком свете.
– Вообще ничего не чувствовала, – повторили эти ярко освещенные губы. – И в тот раз, и в другие разы. И вообще, я никогда не чувствовала себя частью того городка, или той школы, или даже своей семьи. Никогда. Никогда в жизни у меня не было этого чувства.
– Лиза…
– А ты совсем другой, – произнесла она тоскливо. – И Карла другая. Вы принадлежите к тому миру, в котором живете. Я наконец-то это поняла благодаря официанту с его сценкой. Наконец-то я поняла.
Она подняла взгляд от многократно свернутой салфетки и посмотрела мне в глаза без всякого выражения.
– Где бы я ни жила, я не принадлежу к этим местам и этим людям, – сказала она. – Не ощущаю тесной связи. Даже с тобой, Лин. Да, ты мне действительно нравишься. Уже довольно долго мы вместе, и мне приятно быть с тобой. Но не более того. Ты ведь знаешь, что у меня никогда не было к тебе настоящего чувства?
