Томас Пинчон - Край навылет
– Ты публично выступаешь, типа, в клубах?
– Ну. Скоро сейшен на самом деле, во, зацените. – Откуда-то он достает клон «ТБ-303» со встроенными динамиками, который и подключает, раскочегаривает и принимается набирать мажорную пентатонную басовую партию. – Врубайтесь,
Стараюсь лепить Тупака и Больша не мало Красными копилками Председа Мао, как Оручего Джея в его Гонконге несут, как в гонке, к поспешным выводам киношные гниды, чёза наброс визиготов на Азию, ты гля, эта фря Сигрид, ваще хана, дочь самого Кублая-Хана, Варнер Оланд, Чарли Чань, Генерал Янь, горький чай, за базары надо отвечать Бетти Дейвис, почикала тушку Гейл Сондергаард ей, как будто у них шум на ломбарде или в кандее забыл их кот далеко, далеко от угла Пелл и Мотт…
– Да, и о, Дэррен, – Чандлер Плэтт, перевходя несколько бесцеремонно, – когда у тебя будет возможность, не мог бы ты принести мне те экземпляры дополнительного соглашения «Бурая, Скрапинга»? И пригласи ко мне сюда Хью Златмана?
– Офигеть круто, ё, – отсоединяя свой цифровой бас и направляясь к двери.
– Спасибо, Дэррен, – улыбается Максин, – приятная песенка – судя по тому немногому, что мне дал услышать мистер Плэтт.
– Вообще-то он необычайно толерантен. Не все в его демографике подрубаются по тому, что нам нравится считать Гонгста-Рэпом.
– Т… мне показалось, что я смогла уловить один-два, я не знаю, расистских обертона.
– На опережение. Они мне точно залудят про рисовых негритосов и прочую срань, а так я их опережу. – Он ей протягивает диск в прозрачном пластиковом футляре. – Мой микстейп, наслаждайтесь.
– Он их раздает, – Чандлер Плэтт, моргая с регулярными интервалами и немотивированно, как лица в низкобюджетных мультиках. – Однажды я совершил ошибку – спросил у него, как он рассчитывает зарабатывать деньги. Он ответил, что суть не в этом, но так и не объяснил, в чем. Меня, к вящему ужасу, это поражает в самое сердце Обмена. – Он протягивает руку к и сидит, созерцая, печеньку с шоколадной крошкой. – Когда я только входил в бизнес, «быть республиканцем» означало всего лишь некую принципиальную алчность. Обустраивалось все так, чтобы тебе и твоим друзьям что-то мило перепало, ты себя вел профессионально, превыше прочего вкладывал в работу и забирал деньги только после того, как заработал их. Ну, для партии, боюсь, настали черные дни. Это поколение – тут же сейчас почти религия. Тысячелетие, дни конца, больше нет нужды нести ответственность перед будущим. С них сняли бремя. Младенец Иисус управляет портфелем дел земных, и никто не завидует его фиксированной доле вознаграждения… – Внезапно и с точки зрения печенюшки, грубо чавкая ею и разметывая крошки. – Уверены, что не хотите, они вполне… Нет? Ладно, спасибо, а я вот не прочь… – Схватив другую, на самом деле две или три: – Я только что беседовал кое с какими людьми. Разговор меня весьма озадачил, вынужден признать. По меньшей мере они уловили.
– Нестандартный корпоративный треп, значит.
– Нет, кое-что иное, что-то… причудливое. Не вслух, не так красноречиво, но будто…
– Постойте. Если не хотите мне рассказывать…
– …как будто они уже знают, что произойдет. Это… событие. Они знают и ничего не собираются делать по этому поводу.
Это еще одно упражнение на доведение простого люда до психоза, чтоб мы и дальше блеяли и молили о защите? Насколько Максин должна сейчас пугаться?
– Из-за меня у вас не было неприятностей, я надеюсь.
– «Неприятностей». – Ей кажется, что она уже повидала все выражения отчаяния, доступные людям такого тарифного разряда, но для того, что сейчас кратко возникает на его лице, нужно завести новую папку. – Неприятностей с этой шарашкой? Никогда с ходу не скажешь вообще-то. Даже если и возникнут недоразумения, я всегда могу, вне всякого сомнения, положиться на юного Дэррена, который сертифицирован комиссией во всем, от нунчаков до… ну, ракет «Стингер», я уверен, и больше того. О моей безопасности, девушка, не беспокойтесь, лучше позаботьтесь о своей. Постарайтесь избегать сколько-нибудь террористической деятельности. О, и если не против, выходите отсюда через заднюю дверь? Вас здесь не было, видите ли.
Задний выход, так уж вышло, располагается у загончика Дэррена. Максин бросает взгляд и обнаруживает, что он стоит у окна, отвернувшись в четверть профиля, глядит, нацеливаясь, на Нью-Йорк полусотней этажей ниже, в эту особенную пропасть, с той напряженностью, которую она узнает по заставке ПодБытия. Вбежать ли ей, нарушить его сосредоточенность вопросами вроде: Ты знаешь Кэссиди, ты позировал для Бойца, – спровоцировав его тем самым на кто знает какое гонгстовое недовольство не-лезь-ко-мне-сука… Так ли отчаянно хочется ей установить буквальную связь между этим пацаном и каким-то экранным образом? когда она все это время знает, что никакой связи там нет, что фигура была там, всегда там была, вот и все, что Кэссиди благодаря какому-то вмешательству, которое никто и не знает, как назвать, нащупала тропку к безмолвному растянутому присутствию на краешке мира и скопировала то, что запомнила, и тут же забыла путь к нему…
Позвякивая неспокойными мыслями, Максин выныривает на улицу и замечает, что до «Сакса» идти совсем недалеко. Может, с полчаса примодненной фуги, не стоит звать это шопингом, ненавязчиво продадут ей недавнее прошлое. Она спрямляет путь на Пятую авеню по Сорок седьмой улице. Раз это Алмазный район, кто поступил бы иначе? Не только при возможности, сколь отдаленной ни была б, углядеть в точности те камешки, оправу, которых искала всю жизнь, но и из общего духа интриги, чувства: ничто и никто в этом квартале не размещено случайно, и, пропитывая пространство, незримые, как длины волн, что несут в дома мыльные оперы, вокруг повсюду кишат драмы граненой запутанности.
– Максин Тарнов? Не так ли? – Похоже, это у нас Эмма Левин, преподаватель Зигги по крав-маге. – А я тут с мол-челом своим встречаюсь на ланч.
– Так вы с ним что, бриллианты покупаете? может, тот самый брильянт? О! Что это… за перезвон я слышу? Неужто… – Нет. Этого на самом деле вслух она не сказала. Или как? она и впрямь превращается в Элейн, без согласия потерпевшего, как Лэрри Толбот в Человека-Волка, к примеру?
Нафтали, экс-Моссадовский мол-чел, работает на этой улице охраной у алмазного торговца.
– Вы бы решили, что много лет назад мы встретились на работе, полевой агент в контору заглянул, тарах! Магия! но нет, то был мастер на все руки. Однако тот же гром средь ясного неба…
– Зигги приносит в дом истории про Нафтали с тех пор, как начал крав-магу. Большое впечатление, какое на Зигги обычно трудно произвести…
– Вот он, пароход моей мечты. – Нафтали делает вид, будто валандается у витрины, фланёр, которого можно безмолвно, мгновенно запустить в действие, превратить в гнев божий. По словам Зигги, когда Нафтали впервые зашел в студию, Найджел без промедления спросил, сколько народу он убил, и тот пожал плечами:
– Со счета сбился, – а когда Эмма на него зыркнула, добавил: – То есть… не помню? – Может, случай шутки над шутником, однако Максин не хотелось бы это выяснять. Обезжиренный и коротко стриженный, в черном костюме, лицо дружелюбное с полуквартала, а когда в фокус стягивается вся его история рваных ран и переломов, и чувств, удерживаемых на профессиональной дистанции, с ним знакомишься заново. Хотя для Эммы Левин он делает исключения. Они улыбаются, они обнимаются, и на секунду они – два ярчайших брильянта на весь квартал.
– А, вы мама Зигги. Крутой парнишка. Как у него лето?
Крутой? ее маленький Зиггурат?
– Он где-то в Айове, Иллиное, где-то там. Движения отрабатывает каждый день, я уверена.
– Там неплохо, – Нафтали немного пришпоривает подачу, и Эмма мечет в него взгляд.
Как бывший фуфломет, Максин его понимает, но все равно, недоумевая, что именно он чуть не говорит, пытается на ощупь:
– Хорошо бы и мне как-то найти способ хоть ненадолго смотаться из города.
Он следит за нею пристально, не вполне улыбаясь, как человек, присутствовавший на стольких допросах, что способен оценить этикет.
– Тут на воздухе, знаете, всякое поговаривают. Беда в том, что это по большей части мусор.
– Что не сильно помогает, если ты паникер.
– Вы – паникер? Я бы не подумал.
– Нафтали Пёрлман, – рычит Эмма, – а ну хватит ее прибалтывать, она замужем.
– В разъезде, – Максин, хлопая ресницами.
– Видите, какая собственница, – Нафтали, просияв. – Мы на ланч идем, хотите с нами?
– Мне нужно вернуться на работу, но спасибо.
– У вас работа… вы… модель?
Очень высокоточным манером, Эмма Левин отводит одну ногу чуть в сторону, выставляет локоть, натягивает на себя лицо кунг-фу.
– Вот так женщина у меня! – Явный мац, который Эмма нельзя сказать чтоб избегала.
– Ведите себя прилично, ребята. Шалом.
27
Мальчишки как-то вечером звонят из Преридушина или Фондулака, в общем, откуда-то, сообщить, что через два дня будут дома.
