Энн Тайлер - Катушка синих ниток
– Как, очень даже будет! – воскликнула Линии. – Джуниор Уитшенк! Ты думаешь, я не знаю, а я вот знаю: ты закончил среднюю школу в Маунтин-Сити, и ты всегда получал только лучшие оценки. И ты плотничал с отцом с малых лет, и на лесоскладе всем известно, что ты на любой вопрос ответишь, какой тебе ни задай. Конечно же, у тебя все получится!
– Нет, – он покачал головой, – такие штуки здесь больше не проходят. – И добавил: – Ты должна уехать домой, Линии.
Она захлопала глазами:
– Домой?..
– Ты разве среднюю школу окончила, а, Линии? Нет ведь, верно?
Она вздернула подбородок, что само по себе было ответом.
– И родные твои волнуются, где ты.
– Мне все равно, пусть волнуются. Но вообще-то им наплевать. Ты же знаешь, с мамой мы никогда не ладили.
– Тем не менее, – сказал он.
– И папа не разговаривает со мной уже четыре года и десять месяцев.
Джуниор положил вилку:
– Как? Ни слова?
– Ни словечка. Вот нужна ему соль, он говорит маме: «Скажи ей, чтоб передала соль».
– Да это просто жестоко, – возмутился Джуниор.
– Джуниор, а как ты думал? Что меня застукали на сеновале с парнем, а назавтра уже все позабыли? Я тогда ждала, что ты за мной приедешь. Представляла, как это будет. Я иду по Пикрик-роуд, а ты подъезжаешь на грузовике твоего зятя и говоришь: «Садись. Я тебя отсюда забираю». Потом я ждала, что, может, ты письмо пришлешь с деньгами на билет. Я б собралась и умчалась в одну секунду! Ведь со мной не только папа не разговаривал, вообще почти никто. Даже братья вели себя по-другому, а девочки, которые стали подлизываться ко мне в школе, оказалось, просто хотели вызнать подробности. Я думала, вот перейду в старшую школу, там никто ничего не будет знать, начну с чистого листа. Но там все знали от тех, кто перешел со мной. Это Линии Мэй, говорили они, та самая, она со своим парнем разгуливала голышом на празднике в честь выпускного ее брата. Потому что к тому времени нашу историю так рассказывали.
– Ты так говоришь, будто я во всем виноват. А ведь ты сама все затеяла.
– А я и не говорю, что я ни при чем. Я была дрянная. Но я была влюблена. Я и сейчас влюблена! И знаю, что и ты влюблен.
Он начал:
– Линии…
– Пожалуйста, Джуниор, – умоляюще произнесла она. Губы ее улыбались, но в глазах непонятно почему стояли слезы. – Дай мне шанс. Пожалуйста, разве это трудно? И давай сейчас не будем ни о чем говорить, давай просто поужинаем. Правда, еда очень вкусная? Рулет замечательный?
Он посмотрел в свою тарелку:
– Да. Замечательный.
Но так и не взял со стола вилку.
Они шли домой, и она расспрашивала, чем он живет – что делает по вечерам, по выходным, есть ли у него друзья. И хотя за ужином он пил только воду, но шагал как будто навеселе, в странно приподнятом настроении. Оттого, видно, что излил все, что накопилось за долгое время. У него не осталось друзей: «Уорд Билдерз» закрылись, и контакт с тамошними рабочими утерян. Да и потом, для дружбы нужны деньги – во всяком случае, мужчине. На выпивку, гамбургеры, бензин. Нельзя же просто сидеть и болтать, как бабы. Он признался Линии, что по вечерам не делает ничего, разве что стирает в ванне свою одежду, и, когда она засмеялась, заверил:
– Истинная правда! А по выходным я отсыпаюсь.
Ему было не до стеснения, он открылся как на духу, не пытаясь казаться преуспевающим, бывалым, всеми любимым. Они поднялись на крыльцо нового жилища, открыли дверь своим ключом, миновали закрытую гостиную, где играло радио – какой-то оркестр, что-то танцевальное – и беззлобно спорили двое детей. «Ты подсматривал, я видела!» – «Ничего я не подсматривал!» Чужая гостиная, и детей этих Джуниор в глаза не видел – и все-таки почувствовал себя дома.
Несколько ступенек по лестнице – и они оказались в своей комнате (без замка). Джуниор тотчас забеспокоился: что дальше? Будь он один, сразу завалился бы спать, ведь он всегда очень рано встает, но вдруг Линии не то подумает? Она, кажется, и так думает не то: ясно по тому, как застенчиво она сняла пальто и с какой тщательностью его повесила. Сняла и шляпу, положила на полку в шкафу. Волосы Линии растрепались, и она осторожно пригладила их кончиками пальцев, держась к нему спиной, будто бы подготавливаясь для него. Пряди случайно разделились сзади, обнажив бледную, нежную шею, и ему вдруг стало ужасно ее жалко. Он кашлянул и позвал:
– Линии Мэй.
Она обернулась:
– Что? – И затем: – Снимай куртку, что же ты? Ты дома.
– Слушай, давай по-честному, – сказал он. – Я хочу, чтоб между нами не было вопросов.
На ее лбу пролегла чуть заметная вертикальная складка.
– Плохо, конечно, что ты из-за меня столько пережила, – заговорил он. – Несладко тебе пришлось. Но если подумать, Линии, как мы будем вместе? Мы же едва знаем друг друга! Встречались меньше месяца! А я пытаюсь как-то устроить свою жизнь. Здесь и одному нелегко, а вдвоем так и вовсе невозможно. Там у тебя хотя бы семья. Не дадут голодать, как бы ни относились. Я считаю, ты должна уехать домой.
– Ты так говоришь только потому, что злишься на меня.
– Что? Нет, я не…
– Злишься, что я не сказала, сколько мне лет, но почему ты сам не спросил? Почему не спросил, учусь я в школе или работаю и чем занимаюсь, когда я не с тобой? Почему ты мной не интересовался?
– Что? Я интересовался!
– Ой, мы оба прекрасно знаем, чем ты интересовался!
– Постой-ка, – бросил он, – по-моему, так нечестно. Кто первый начал раздеваться, я или ты? Кто затащил меня в сарай? Кто чуть не силой прижал к себе мою руку? Разве ты интересовалась, как я провожу свое время?
– Да, интересовалась. И спрашивала у тебя. Только ты не отвечал, потому что слишком был занят, на спину меня укладывал. Я говорила: «Ну же, Джуниор, расскажи о своей жизни, давай. Я хочу знать о тебе все». Но разве ты рассказывал? Нет. Ты в ответ расстегивал мои пуговицы.
Джуниор почувствовал, что проигрывает в споре, который не затевал. Он хотел донести до Линии совсем другое.
– Ладно, Линии Мэй. – Сжав кулаки, он глубоко засунул руки в карманы куртки и наткнулся на что-то в левом кармане. Достал, посмотрел. Половинка сэндвича, завернутая в носовой платок.
– Что это? – спросила Линии.
– Это… сэндвич.
– Какой?
– С яйцом? Да, с яйцом.
– Где ты его взял?
– Женщина, у которой я сегодня работал, угостила, – сказал он. – Половину я съел, а половину принес домой тебе, но ты уперлась с этой своей столовой.
– Ой, Джуниор, – так и растаяла она, – какой ты милый!
– Нет, я просто…
– Но ты же ужасно добрый! – И она забрала у него сэндвич вместе с платком. Ее щеки порозовели, и она вдруг сделалась очень хорошенькой. – Мне очень, очень, очень приятно, что ты принес мне сэндвич. – Она благоговейно развернула платок и долго смотрела на мятый сэндвич, а потом подняла на Джуниора мокрые глаза.
– Он, правда, немножко раздавился… – заметил он.
– Это ерунда, правда! Я очень рада, что ты думал обо мне, пока работал. Ой, Джуниор, до чего же мне было одиноко все эти годы! Ты просто не представляешь, до чего одиноко. Я всегда, всегда была одна-одинешенька!
И Линии с сэндвичем в руках бросилась к нему на шею и расплакалась.
Через пару мгновений Джуниор поднял руки и тоже ее обнял.
Работу она, естественно, не нашла. Эта часть ее плана провалилась. Зато совместное пользование кухней удалось вполне. Они с Корой Ли подружились и готовили бок о бок, болтая обо всем, о чем обычно болтают женщины, и довольно скоро обе семьи сочли разумным садиться за стол вместе. Затем настало лето, и женам пришла идея закупать фрукты-овощи у фермеров, грузовиками привозивших свою продукцию в Хэмпден, и делать консервы. Они трудились целыми днями – кухня чуть ли не взрывалась от жара, – а потом именно Линии набиралась смелости и шла продавать консервы соседям. Много денег это не приносило, но все-таки кое-что.
А Джуниор действительно починил одно-другое-третье в доме – иначе никто бы не починил, – однако платы не требовал и не пытался договориться об уменьшении ренты.
Ситуация улучшилась, и Уитшенки переехали в дом на Коттон-стрит, но Линии и Кора Ли остались подругами. Впрочем, Линии дружила со всеми подряд, так, во всяком случае, казалось Джуниору. Порой он задумывался: не те ли годы, что она провела изгоем, породили в ней это почти неестественное стремление постоянно с кем-то общаться? Он приходил домой, и в кухне вечно толпились женщины, а многочисленные их отпрыски дружно играли во дворе.
«А поужинать не дадут?» – спрашивал он, и женщины разбегались, гоня перед собой детишек, как стадо. Но Линии не лентяйничала, нет-нет. Они с Корой Ли по-прежнему занимались своим маленьким консервным бизнесом, а когда у Джуниора стало больше заказчиков, Линии отвечала на телефонные звонки, занималась счетами и тому подобным. В сущности, договариваться с заказчиками у нее получалось лучше, она никогда не жалела времени на беседы о погоде, здоровье и прочих пустяках, умело сглаживала конфликты, сочувственно выслушивала жалобы.
