Лиана Мориарти - Три желания
Кэт почувствовала знакомые удовольствие и гордость, которые охватывали ее всякий раз, когда она с сестрами оказывалась на публике. «Смотрите на них! – хотелось сказать ей. – Смотрите на моих сестер! Разве они не великолепны? Разве от них не сойдешь с ума?»
Сестры заметили Кэт и, не поздоровавшись, расположились на двух занятых ею табуретах.
Это был один из их ритуалов – никогда не здороваться и делать вид, что они незнакомы. Люди находили это странным, а они – прикольным.
– Я сейчас хожу обедать в это новое кафе, – сказала Джемма. – Что бы я ни заказала, любой мой заказ – любой! – как будто шокирует женщину за прилавком. Говорю, например: «Фруктовый салат», а она делает такие круглые глаза и повторяет: «Фруктовый салат?» Так смешно!
– Я думала, ты терпеть не можешь фруктовый салат, – заметила Лин.
– Да. Это я так, для примера, – отозвалась Джемма.
– А чего бы тогда не привести в пример то, что ты на самом деле заказывала?
Кэт посмотрела на сестер и почувствовала, что ноги у нее стали ватными. Она испытала огромное облегчение.
Проведя пальцем по краю пустой пивной кружки, она начала:
– Я должна вам кое-что рассказать.
Трюк с капустным листом
Знаете, всякий раз, когда я вижу капустный лист, то вспоминаю о грудном молоке.
Интересно, его все еще делают? Я имею в виду этот трюк с капустным листом. Сейчас расскажу, когда в первый раз его увидела. Лет тридцать тому назад или даже больше, когда я только начала работать помощницей медсестры, вся больница стояла на ушах, потому что молодая девушка родила тройню. Все приходили смотреть на тройняшек. Даже корреспонденты из местной газеты!
Я перестелила койки в отделении для молодых мам, когда в палату вкатили этих самых тройняшек, чтобы положить их в кроватки. Всем руководила медсестра Малвейни – такую жесткую женщину вы вряд ли встречали. Я вытаращила глаза, когда медсестры расстегнули лифчик молодой мамы и вытащили из него мокрые капустные листья! Когда только начинаешь кормить, груди, бывает, болят и опухают, и почему-то именно сырой капустный лист приносит облегчение.
А этой бедной молодой матери было очень больно. Прямо очень! Лицо у нее было изнуренное, бледное как полотно. Ее тройня мирно спала, но тогда все были просто помешаны на строгом расписании. Хоть застрелись, а корми каждые четыре часа. Первая малышка никак не желала просыпаться. Как только ее ни будили – раздевали, тормошили, в конце концов сестра Малвейни принялась брызгать ей в лицо водой. От этого-то она и проснулась. Но как только она заплакала, проснулись и две другие. И как же все трое заголосили!
Двух взяли на руки и показали матери, как правильно прикладывать их к груди. Но у нее все не получалось пристроить их. Сестра Малвейни рычала свои указания, а молодая мать очень старалась их выполнять. К тому времени девочки уже просто вопили. Поднялся такой шум и гам! Все отделение сбежалось посмотреть.
Наконец врачи и сестры сдались и принесли молокоотсос, чтобы у нее пошло молоко. Тогда это были ужасно неуклюжие агрегаты. Понятно, что бедная женщина была вне себя – дети визжат, сестра Малвейни сердито бухтит, все на нее пялятся. Неожиданно для всех молодая мать разразилась слезами. Очень опытная сестра, под началом которой я работала, сказала: «Это всегда так, на третий день все плачут». И я, помню, подумала: «А как же тут не заплакать?»
Глава 2
– Сдохни, сволочь! – с этими словами Лин опустилась на корточки в кухне и, как пистолет, направила на таракана распылитель баллончика.
– Следите за своим языком, юная барышня!
Лин подняла голову и увидела свою падчерицу Кару. Та в притворном ужасе втянула щеки, изображая сердитую родительницу.
– Я думала, ты ушла. – Лин почувствовала неловкость оттого, что девочка застала ее за таким гангстерским делом.
Обычно она не бросалась словами вроде «сволочь». Честно говоря, ругалась она только на тараканов или сестер.
– Убегает! – заметила Кара.
Лин взглянула на пол и увидела, как таракан устремился по плиткам к микроскопической трещине под раковиной. Несомненно, теперь он будет жить долго, счастливо и произведет на свет тысячи чудесных коричневых маленьких тараканчиков.
Лин встала и посмотрела на часы. Было ровно девять.
– Не опаздываешь?
Кара преувеличенно тяжело вздохнула, показывая, что еще одного дебильного вопроса она не выдержит.
– Так не опаздываешь? – повторила Лин, не зная, как выйти из положения.
– Лин, Лин, Лин… – печально покачала головой Кара. – И что мне с тобой делать?
Каре было шесть лет, когда Лин увидела ее впервые. Тогда это была образцово-показательная маленькая девочка с заколками-бабочками в курчавых черных волосах и с тонкими ручками, на которых позвякивали блестящие розовые браслетики. Самым ценным ее достоянием был необыкновенного размера пенал, который она называла сумочкой для рукоделия; в нем лежали блестки, клей и короткие пластиковые ножницы. Лин получила привилегию пользоваться сумочкой для рукоделия, и они проводили целые воскресенья за изготовлением всяких штучек из картона и цветной бумаги. Когда у Кары все-таки появились другие интересы, Лин упорно держалась за старое, предлагая идеи для все новых проектов. Сдалась она в тот решающий и постыдный день, когда Кара торжественно вручила ей сумочку для рукоделия и произнесла: «Можешь теперь делать с ней что хочешь».
Теперь Каре было пятнадцать лет; она выпрямила волосы и начала густо подводить глаза черным. Бывали дни, когда она часами напролет сидела на балконе, зевая во весь рот, как после многочасового перелета. Бывали дни, когда она вся оживлялась, глаза у нее загорались и она выглядела маниакально счастливой. Самой ценной вещью сейчас у нее был мобильник, гудевший в любое время дня и ночи, когда приходили сообщения от ее друзей.
Кара, открыв дверцу холодильника, застыла перед ним, отведя одну ногу в сторону. Она долго смотрела, покачивала дверцей, а потом неожиданно спросила:
– Ты когда потеряла девственность?
– Не твоего ума дело, – отрезала Лин. – Есть хочешь? Завтракала?
Кара с воодушевлением обернулась:
– Поздно, да? В смысле, когда уже стыдно в этом признаваться? Почему? С тобой что, никто не хотел спать? Не стесняйся. Мне ты можешь рассказать все!
– Яблоки вот хорошие. Съешь яблоко!
Кара взяла яблоко, захлопнула дверцу и плюхнулась на стул.
– А с кем у папы был первый секс? С мамой, как думаешь?
– Не знаю.
Кара хитро, искоса посмотрела на нее, откусывая яблоко:
– Я планирую потерять девственность к концу следующего года.
– Неужели? Молодец.
Лин не особенно волновалась насчет Кары и секса. Девушка была крайне привередливой и легко выходила из себя даже по мелочам. Не далее как вчера вечером Майкл сказал за обедом: «Лин, я хочу тебя немного поэксплуатировать», и Кара просто взорвалась, закрыла лицо рукой и взяла с него торжественную клятву никогда и ни за что не говорить такие ужасные слова, как «поэксплуатировать».
Конечно, ей не может быть интересно что-то такое низменное, как пенис.
Лин открыла посудомоечную машину и начала споласкивать посуду, оставшуюся после завтрака. Из-за шокирующей новости об измене Дэна вчерашняя встреча с Кэт и Джеммой затянулась и продолжалась часа на три дольше, чем предполагалось. А это значило, что сегодняшний список дел удлинился. В половине шестого утра она была уже на ногах.
Дэн оказался ужасным обманщиком… Напомнить Майклу, что нужно позвонить его матери поздравить ее с днем рождения… Зачем Дэн во всем признался Кэт? Чего он этим добился?.. Если бы Мэдди поспала лишний часок, она бы лучше подготовилась к завтрашней встрече в кондитерской… Кэт может быть такой сумасбродной. Не повредит ли это их браку?.. По десять рождественских открыток ежедневно, начать сегодня же…
А за всеми этими мыслями зудело беспокойство, свербела давно похороненная тревога, которую она упорно отказывалась извлечь на свет.
– Я пообещаю себе это на Новый год, – гнула свое Кара, жуя яблоко. – Покончу с девственностью в будущем году. Отцу расскажешь?
– Хочешь, чтобы я об этом рассказала?
– Мне все равно.
– Отлично. Тебе не пора?
– Так что ты думаешь насчет того, что в этом году я потеряю девственность?
– Я думаю, это очень личное дело.
– Значит, думаешь, что можно. Вот подожди, я скажу отцу, что в следующем году потеряю девственность. Он будет рвать и метать.
– Я этого не говорила.
– Из всех своих любовников как бы ты оценила отца? У него, вообще-то, как – хорошо с этим делом? – Лицо Кары исказилось смесью отвращения и восхищения, и она продолжила: – Ну, хоть в первую десятку входит? А у тебя есть первая десятка? Сколько их у тебя было? Десять? Больше?
