Барбара Вайн - Ковер царя Соломона
Путь к счастью оказался таким простым. Лори сидел, смотрел на птицу и смаковал принятое решение. По прошествии довольно долгого времени Абеляр открыл один глаз. Тогда Джед встал, подошел к шкафу и достал мясо, которое собирался сам съесть на ужин.
В школу Олдебурга Алису не приняли. Ей это сообщили, даже не дослушав до конца ее выступление. Сотрудники школы вели себя вежливо, но довольно холодно.
С чего ей вообще пришло в голову, что любовь сделала ее игру лучше? Теперь это казалось забавной иллюзией, возникшей в момент умопомешательства. Скрипачка попыталась также поступить на мастер-класс в Бриттен-Пирс, но во время исполнения вдруг позабыла все технические приемы и в какой-то момент сфальшивила так, что почувствовала, как кровь прилила к лицу.
Она стыдилась себя, стыдилась того, что размечталась о несбыточном, совсем как Том. Алиса представила себя ученицей Макса Росталя[30], на творческом вечере в концертном зале Снейпа. Вообразила Акселя, сидящего в первом ряду, увидела, как скептическое выражение на его лице сменяется гордостью за нее.
И скрипачка подумала, что ради его улыбки, ради удовольствия играть для него она вытерпит все замечания, которые сделает ей великий маэстро.
Глава 20
– Мне сообщат.
Том уже привык слышать от Алисы эти слова. Она говорила их каждый раз, возвращаясь с очередного прослушивания. А потом безжизненным голосом признавалась, что ее не приняли. Или отказали ей в стипендии. Или не намеревались содействовать ей в получении места.
Молодой человек ничего не мог с собой поделать – он радовался. Теперь-то любимая вернется к нему и будет снова играть в его уличном оркестре! Когда все ее бесчисленные попытки провалятся, она бросит свою ненужную работу. Жестокость экзаменаторов только к лучшему, пора уже ей прекратить тратить впустую время и деньги. Ведь всем известно: если ты хочешь сделать карьеру в музыке, надо начинать учиться еще в раннем детстве. Поступить в Гетхэм или в школу Йегуди Менухина и упражняться день и ночь.
И нужно трезво смотреть на вещи. Не каждый может достичь вершины, большинство эту дорогу осилить не способны. Удобнее всего было бы представлять себя исполнителем второй категории. Мюррей именно так и предпочитал думать о себе с Алисой: они – исполнители среднего уровня. По его мнению, это было здорово – такое положение позволяло извлечь из игры максимум удовольствия. И то, что подруга воспринимала это все так болезненно и трагично, приводило флейтиста в ярость, хотя любить ее он не переставал. Поэтому и теперь он обнял ее, прижал к себе, шепча какие-то ласковые глупости и гладя по голове. Скрипачка приникла к нему как потерявшийся ребенок, и Том подумал: «Амбиции оттолкнули ее от меня, но совсем скоро она вернется».
Позже, когда он сказал, что идет с Акселем в паб, Алиса так яростно замотала головой, что ему не понадобилась заранее подготовленная речь о том, почему ей лучше остаться дома. Она вечно таскалась с ними, из-за чего Мюррею никак не удавалось поговорить о ней с Акселем, а ему этого очень хотелось.
– Знаешь, как только у Алисы пройдет это разочарование, она сама поймет, что все к лучшему, – сказал он своему новому другу, когда они оказались в пабе.
– Почему? – не понял тот.
– Куча людей была бы просто счастлива играть в моем оркестре. А Алиса никогда не станет концертирующей солисткой. Смешно, но, видишь ли, люди у нас в Британии, заканчивая музыкальную школу, умеют исполнять сольные партии в концертах Моцарта, но понятия не имеют о самодисциплине, необходимой для работы в оркестре. Алиса же сможет этому научиться, точнее, мы с ней научимся вместе.
Заметив безучастное выражение на лице Акселя, Том вздохнул:
– Извини, я тебе надоел.
– Ничего подобного, – возразил его собеседник. – Что будешь пить?
– Как обычно, – ответил Мюррей. – Пинту светлого.
Он специально позволил Джонасу оплатить первую пару и тем самым – третью. Таким образом, на его долю осталась только оплата второй пары. Разговаривать с Акселем было на удивление легко. Наверное, потому, что он мог по-мужски молчать и только слушать, глядя прямо в глаза и время от времени кивая.
– Что ты вообще думаешь об Алисе? – задал флейтист новый вопрос. – Давно хотел спросить тебя об этом, но она все время была с нами.
– Что я о ней думаю?
– Да.
– Очень красивая девушка, – безразлично произнес Джонас, и пренебрежительный тон его голоса странно контрастировал со словами. – Думаю, ты совершенно прав.
– В каком смысле?
– В таком, что не одобряешь ее… как бы это сказать… Ее чрезмерные музыкальные претензии. Особенных способностей у нее нет.
– Откуда ты знаешь? – изумился Том.
– Да ничего я не знаю. Я не знаток. Просто один раз слышал ее игру. Попросил ее, она и сыграла для меня. Я тогда совершенно разочаровался. Ничего, что я так откровенен?
– Ничего, – ответил Мюррей.
– Именно поэтому я и думаю, что для вас двоих будет лучше, если вы создадите, ну, что-то вроде собственного оркестра. Если тебе это нравится, конечно. Ну, и если понравится ей. Почему нет?.. Хотя лично я больше представляю Алису в качестве хранительницы вашего семейного очага. Ты должен увезти ее отсюда и подыскать какой-нибудь дом, чтобы ей было чем заняться.
Аксель держал бокал с бренди обеими руками и, улыбаясь, смотрел поверх его края на собеседника. Тому вспомнилась одна реклама. То ли какого-то ликера, то ли бокалов, а может быть, таких вещей, которые вообще не продаются: хитрости, или даже коварства, или умения читать в человеческих сердцах. Но через мгновение его друг снова глядел на него весело и дружелюбно.
– Но как я это сделаю? – спросил музыкант.
– Попробуй получить государственную субсидию на развитие малого бизнеса. Разве оркестр нельзя считать бизнесом?
– Всего сорок фунтов в неделю. Какой же это бизнес? – горько протянул флейтист.
– Да я шучу.
Выражение лица Акселя внезапно изменилось: оно посуровело, сделалось жестким и деловым, а зубоскальство и хитринка исчезли.
– Том, – спросил он, – ты не хочешь подзаработать?
В январе 1902 года на Северной линии между станциями «Слон и замок» и «Бюро» в поезде вспыхнул пожар, и оттуда пришлось эвакуировать всех пассажиров.
В августе 1910 года в поезде на перегоне между «Бейкер-стрит» и «Свисс-Коттедж» стреляли в мужчину. Однако он выжил. Следствием этого происшествия стала установка в вагонах устройств, позволяющих пассажирам сигнализировать о чрезвычайных ситуациях.
Двадцать четыре года спустя груженный щебнем состав сошел с рельсов и разрушил здание поста электроцентрализации около станции «Рейнерс-лейн» линии Пикадилли. В следующем году самолет Королевских Вспомогательных ВВС упал на пути Северной линии близ Колиндейла, что спровоцировало короткое замыкание. Возникший пожар также полностью уничтожил здание поста электроцентрализации.
В 1944 году, прямо в Сочельник, на станции «Пэддингтон» возник серьезный пожар в эскалаторной шахте, но жертв не было.
В январе 1917 года полностью сгорела станция «Стоунбридж-Парк» линии Бейкерлоо. Двадцать восемь лет спустя она сгорела снова. В 1958 году один пассажир задохнулся, когда загорелся поезд на станции «Холланд-Парк» Центральной линии.
В 1985-м в подземке запретили курить. Однако это не защитило метро от самой страшной, за исключением взрыва бомбы в Белхэме, трагедии, когда в ноябре 1987 года вспыхнул пожар на станции «Кингс-Кросс».
Мысль о том, что она должна вернуться на виллу «Сирени» и ухаживать за Сесилией, ужасала Тину. Она утратила свои обычные спокойствие и безмятежность. В тот миг, когда она узнала от Дафны печальную новость, исчезли главные черты ее характера: флегматичность, беззаботность и умение принимать жизнь такой, какая она есть.
Она этого не хотела. Просто не могла. В ее голове теснились многочисленные отговорки. Молодая женщина пыталась отобрать самые убедительные, чтобы высказать их миссис Блич-Палмер, как вдруг та, словно по мановению волшебной палочки, произнесла:
– Тина, если ты не против, я бы хотела поухаживать за твоей матерью. Если она сама согласится, естественно. Доктор сказал, что в больницу ей не надо, она ведь не полностью парализована.
– Боже, конечно же, я не против! – воскликнула мисс Дарн. – Дафна, вы просто чудо!
Облегчение сделало ее великодушной.
– Вы не возражаете, если мы с детьми завтра приедем ее навестить? – спросила она. – Можно?
Сесилия лежала на диване-кровати в гостиной. Лестницы на вилле были крутыми, и ей не стоило даже пытаться карабкаться по ним. Опираясь на руку Дафны и палку, ей удавалось кое-как дотащиться до уборной. Через день-два она уже могла сидеть в кресле, и физиотерапевт начал учить ее делать упражнения, рассчитанные на то, чтобы восстановить левую половину тела.
