Барбара Вайн - Ковер царя Соломона
По пути миссис Дарн собиралась зайти к Тине. Было уже позднее утро, и пожилая дама не опасалась никаких неприятных открытий. Она не думала, что застанет дома внуков, которые так и так приходили к ней на чай за день перед этим. Сегодня они должны были отправиться на прогулку с Брайаном. Сесилия собиралась спросить дочь, что ей купить, а на обратном пути занести чего-нибудь «вкусненького», как выражалась Тина. По дороге она вспоминала о том погибшем ребенке. Подозрительное молчание Джаспера его бабушка приписывала тому, что он тоже прочитал в газетах о своем ровеснике.
У ворот «Школы» стоял автомобиль Брайана. Дети, а точнее, один Джаспер, категорически отказывались спускаться в метро после той трагедии с мальчиком, упавшим с крыши вагона. Сзади был припаркован фургон, но Сесилия не обратила на него особого внимания, рассматривая рано зацветшие кусты, посаженные еще ее братом и до сих пор росшие в школьном саду среди сорняков, разросшейся бузины и побегов платана. Это были крупные, красные, похожие на розы цветы камелии, «эффектные», как было написано в каталоге. Она помнила, как много лет назад приобрела куст для Эрнеста, а потом, спустя год, – еще одно растеньице с розовато-лиловыми цветами, названия которого она никогда не смогла бы забыть – дафна. Они с подругой покупали саженец вместе, найдя подобное совпадение занимательным. Открыв ворота, миссис Дарн пошла по дорожке. Едва она приблизилась к входной двери, как та распахнулась, и на пороге показались Брайан, Джаспер и Бьенвида.
Бабушка немного поговорила с ними, не сводя глаз с мальчика. Волнуясь за внука, она пыталась отыскать малейший признак того, что к нему вернулась обычная деловитость, неважно, серьезная или веселая. Может быть, именно из-за этого особенного внимания лицо Джаспера словно отпечаталось у нее в памяти. Оно стояло у Сесилии перед глазами, пока она шла по вестибюлю, мимо двери раздевалки. Пусть она уже и не вздрагивала каждый раз, но не могла заставить себя делать вид, будто там ничего не произошло.
Затем пожилая женщина постучала в дверь Тины.
– Привет, мам, – открыла ей дочь, а потом добавила: – Познакомься, это Дэниэл. Он пришел за своими шмотками.
И это было чистой правдой, а не уловкой, чтобы заставить Сесилию поверить, что дела обстоят именно так, а не иначе. На словах Тина никогда не врала – только в делах. Дэниэл Корн оставил у нее CD-плеер, кое-какую одежду, тостер и решетку для барбекю. Сейчас он снимал целую квартиру, а не одну-единственную комнату, как прежде, поэтому взял напрокат фургон и приехал забрать свои вещи. А мисс Дарн по-дружески предложила ему чашечку кофе.
– Привет, – поздоровался Корн с пожилой гостьей.
– Приятно познакомиться, – церемонно ответила Сесилия и подняла взгляд.
Перед ней было то же лицо, которое только что запечатлели ее глаза, только крупнее и старше. Словно она вновь увидела Джаспера, точнее, выросшего Джаспера: невысокого коренастого опрятного мужчину с мягкими чертами лица, с хорошей кожей, как говорили во времена ее молодости, с черными, как у китайца, волосами, яркими, четко прорисованными черными глазами и бровями вразлет.
– Мам! – окликнула гостью Тина и, не получив ответа, позвала громче: – Эй, мам! С тобой все в порядке? Что-то ты побледнела…
– Со мной-то все хорошо, – ответила наконец Сесилия и даже повторила для пущей убедительности: – Все хорошо.
Беседа вновь пошла по накатанной колее: что купить Тине в «Селфридж»? Будет ли она дома, если мать зайдет к ней, ну, скажем, в пять? Но Сесилия говорила медленно и как-то рассеянно. Каждый раз, прежде чем она произносила какую-нибудь очередную фразу, у нее мелькала мысль: «Этого не может быть». Но подобные мысли не помогали, и миссис Дарн замолчала. «Мне нужно побыть одной, мне нужно все обдумать», – вертелось у нее в голове.
Потрясение принудило ее сесть – она словно была сбита с ног неожиданным ударом. Потом Сесилия снова встала, продолжая тем не менее держаться за стол.
– Ты разве не выпьешь кофе? – спросила ее дочь.
– Не хочется опоздать на встречу с Дафной, – ответила та.
От нее не ускользнуло то, как переглянулись Тина с Дэниэлом. Точнее, она заметила многозначительный и ласковый взгляд дочери, обращенный на ее приятеля. Это нисколько не тронуло миссис Дарн: она не испытала ни гнева, ни стыда, ни смущения. Она была выше всего этого. Но в ее голове что-то монотонно стучало. Это не было привычными уличными звуками. Благодаря недавно прочитанной книге и увиденному фильму, этот гул напомнил Сесилии звук взрыва, который миссис Мур слышала в Марабарских пещерах. В ее случае, конечно, это был самый банальный шум крови, но ее реакция на него оказалась весьма сходной. Миссис Дарн посетило совершенно четкое понимание того, что жизнь не имеет никакого смысла, раз в мире больше нет ни морали, ни этики, ни нравственных ценностей. Да и существовало ли все это когда-нибудь?
В том, что Дэниэл Корн является отцом Джаспера, у пожилой женщины не было ни малейшего сомнения. А Тина все эти годы получала деньги от Брайана, наивно верившего, что это его ребенок… Его обманули, точно так же, как и детей, и саму Сесилию. Теперь она не сомневалась, что и Бьенвида тоже родилась от другого мужчины. Сама же мисс Дарн, похоже, ничуть насчет этого не волновалась. Если бы ее мать позволила себе сказать что-нибудь по этому поводу, Тина бы только улыбнулась, пожала плечами и спросила: «А какая, собственно, разница?»
Никакой разницы не было. Теперь уже – никакой. По дороге к станции Сесилия, механически переставляя ноги и, не глядя, куда ступает, пересекла железнодорожный мост. Она проделывала этот путь десятки тысяч раз и сейчас шла как автомат, вспоминая свою юность и все свое прошлое и размышляя о том, что в действительности имеет значение в этой жизни. Неужели правда ни в чем нет никакого смысла? В годы ее молодости такую женщину, как Тина, затравили бы, а во времена ее собственной матери женщина, ведущая себя подобным образом, стала бы презираемым всеми изгоем. Теперь же те, кто знал мисс Дарн, только улыбались. Не то чтобы они ее прощали – нет, никто просто не видел в ее поведении ничего предосудительного. Совершенно ничего.
Апрельским вечером 1951 года на перегоне Центральной линии между станциями «Лейтонстоун» и «Снейрсбрук» были сброшены на пути три велосипеда. Возникло короткое замыкание, в результате которого движение задержалось где-то на полчаса.
За полвека до этого происшествия из поезда, направляющегося из Сити в Южный Лондон по Северной линии, выпал пассажир. Поезд как раз проходил по туннелю на полной скорости, и мужчина погиб.
В ноябре 1927 года на станции «Пикадилли» один из контролеров хотел закрыть дверь движущего поезда. Его затянуло в туннель, и он тоже разбился насмерть. Двадцать лет спустя между станциями «Ливерпуль-стрит» и «Банк» один из охранников погиб, упав с шедшего на восток поезда. В том же году на «Ланкастер-гейт» лишился жизни еще один мужчина: его рука застряла в дверях, когда он попытался их закрыть, и его утащило в туннель.
Поднявшись по чуть скользким, покрытым плесенью деревянным ступеням на мост, Сесилия замерла на секунду, глядя невидящим взором вниз, на паутину серых проводов и серебряные линии рельсов, уходящих в сторону Финчли-роуд. Что станет с детьми, когда Брайан все узнает? Кто будет их содержать? Тина – ее единственная наследница. Дом, естественно, отойдет ей. Хотя теперь миссис Дарн подумала, что обязана позаботиться о Джаспере и Бьенвиде, оставив дом им. Не для того, чтобы наказать дочь, а чтобы защитить внуков от нищеты. В ближайший понедельник нужно пойти к адвокату и переписать завещание.
Очнувшись, пожилая женщина спустилась на другую сторону станции и, предъявив пенсионный проездной, прошла на платформу. В ее в голову закралась ужасная мысль. Если даже мораль времен ее молодости, столь жесткая, прочная и неотвратимая, что люди уверены были в ее вечности и неизменности, если даже она исчезла, то что же останется, скажем, лет через двадцать от морали нынешней? Неужели тоже ничего?
То, как ведет себя Тина, во времена Сесилии считалось худшим поведением для женщины. Теперь же это расценивается как абсолютно нормальный образ жизни. Раньше печать «незаконнорожденного» оставалась на тебе всю жизнь, пусть люди и признавали, что твоей собственной вины в этом нет. А теперь? Разве это кого-нибудь волнует? И еще: то, чем занимается сейчас Питер, практически в порядке вещей, а отец миссис Дарн полагал это величайшим грехом, о котором в их доме нельзя было не то что упоминать напрямую, но даже намекать. Таким образом, вполне может статься, что вещи, считающиеся сегодня преступлениями, например насилие над детьми или детская порнография, завтра тоже могут стать нормой? И когда-нибудь потом, когда ее самой уже не будет в живых, люди будут со снисходительной улыбкой смотреть на то, что для Сесилии было худшим из грехов?!
