Дэвид Кроненберг - Употреблено
35-миллиметровый объектив дает не самый большой угол обзора – для архитектурной съемки он, конечно, не годится, поэтому Юки, которая хотела запечатлеть каждый кубический метр и ничего при этом не тронуть, стала склеивать кадры в режиме панорамы, пытаясь хоть отчасти передать ощущение тесноты и ограниченности пространства, а время от времени переключалась, проворачивая среднее кольцо великолепного объектива Carl Zeiss, на режим макросъемки и фиксировала малейшие детали в надежде, что, придя домой, рассмотрит все повнимательнее и сможет приблизиться к разгадке непостижимого исчезновения двух таинственных гайдзинов. Не похоже, чтобы в доме проводили профессиональный обыск, хотя беспорядок, конечно, был полнейший: выдвинутые ящики, открытые банки и тюбики, повсюду книги, бумаги, пустые пакеты из-под лапши и чипсов. С другой стороны, никаких электронных устройств в доме не нашлось, за исключением простенького телевизора с пультом ДУ и приставки к нему. Никаких компьютеров, айпадов, мобильных телефонов, жестких дисков, ноутбуков, никаких кабелей, зарядных и внешних устройств к ним, и вот это уже казалось ненормальным: выходя из дома, можно, конечно, взять с собой парочку электронных устройств, но не настольный компьютер, не факс (который все еще использовался в Японии в отличие от западных стран), не принтер.
Поднимаясь по лестнице, похожей на шкаф с выдвинутыми ящиками, Юки не могла унять паранойю. Вдруг сейчас из дверного проема на втором этаже выскочит Наоми и кинется к ней, зажав в поднятой руке разделочный нож, и вопли скрипок пронзят тишину хищными клювами, или выскочит сам Аростеги, втиснувшийся в платье Наоми, в съехавшем набок, как у безумной старухи, парике? И лучше бы уж так, подумала Юки, не обнаружив наверху никого и ничего. Благополучно добравшись до второго этажа, она сразу почуяла запах Наоми, увидела следы ее пребывания – нижнее белье и косметика валялись повсюду; то же самое Наоми оставила в квартире Юки – частички самой себя, и оставила неслучайно: она заявляла о своем существовании, метила территорию. Она говорила: я еще вернусь. Не забывай меня.
Юки ничего не знала о районе, где жил Аростеги, – сама по себе незапертая дверь могла быть делом обычным, однако, если принять во внимание паранойю, которая, судя по электронным письмам, охватила Наоми и с каждым днем усиливалась, это все-таки удивляло.
Выйдя из дома, Юки обернулась в последний раз, чтобы сфотографировать его с улицы, обнаруживавшей, как и сам дом, лишь дразнящие следы человеческого присутствия – велосипеды на откидных подножках с корзинками из проволочной сетки над передним колесом, связки деревянных досок разных размеров у дверей, растения в горшках, стоявшие тут и там вдоль узкой обочины, – но самих людей и след простыл.
Может быть, все дело было в доме – доме, принадлежавшем японским энтомологам и взятом в аренду беглым французским философом. Может быть, все дело было в нем.
“Хочу спросить тебя: где левая грудь Селестины? Оми”.
Сообщение Наоми плавало в бледно-зеленом диалоговом облаке в цепочке все более грозных серых туч, заключавших сообщения от Натана, желавшего знать, где именно она находится и кому принадлежит незнакомый японский номер, с которого она пишет. Наоми писала с мобильного – как-то она уже звонила ему с похожего номера, с телефона Аростеги (81 – код Японии, 090 – код оператора), и, вероятно, это тоже телефон Аростеги или, может быть, подруги Наоми Юки, но пока Натану не написали ничего более конкретного, он не был уверен, что эсэмэска действительно от Наоми.
Что бы это значило? Он изучил фотографии с места преступления в Сети – левая грудь у Селестины и правда отсутствовала, ни на одном снимке он ее не увидел, однако в этом диком l’affaire Arosteguy[38]дело шло о людоедстве, к тому же фотографий было совсем немного, поэтому странно, что кто-то мог задаться таким вопросом. Тем более Наоми. Неразговорчивый айфон Натана лежал на пластиковой столешнице с рисунком под дерево, рядом стояли белая тарелка с двумя пережаренными свиными отбивными, горсткой кукурузы, тремя дольками помидора и гофрированный бумажный стаканчик с яблочным соусом. Небольшой столовый нож со щербатой ручкой в серых разводах, появившихся после многочисленных моек в машине. Стеклянная миска с зеленым салатом. Он пришел в “Дилижанс” с некой смутной символической целью, но не сел в глубине ресторана, как тогда, в первый раз, с Ройфе, а расположился в передней части зала, у окон, чтоб наблюдать за неспешной жизнью улицы Спадина-роуд. С этой точки район Виллидж[39] действительно казался деревней или центром маленького двухэтажного городка где-нибудь в Индиане. Через дорогу – ресторанчик Edo-ko (японская сеть), кафе What A Bagel!, итальянский ресторан средней руки Primi и магазин One Hour MotoPhoto, никак не желавший примириться с тем, что на пленку давно уже никто не снимает. Натан ясно различал интерьер “Дилижанса”, еду на тарелке, улицу за окном, но сам он находился не здесь. Его реальность заместилась реальностью Наоми – ничего удивительного вообще-то, да и не в первый раз. Или просто ее нарратив оказался более захватывающим, чем его, и Чейз теперь – фигурантка в деле Наоми, а не Натана. Он, конечно, сам этому поспособствовал, посвятив Наоми в парижское прошлое Чейз. Но разве он мог этого не сделать? Она бы сделала то же самое для него. Натан не понимал, что означает пропажа левой груди Селестины Аростеги, но если сообщение действительно от Наоми, то она, конечно, поручит ему осторожно расспросить обо всем Чейз, и он, конечно, это сделает. Когда Натан приступил к еде, уже смеркалось. И чего он тут сидел?
Только он положил в рот кусочек отбивной, которая снова напомнила ему о первой встрече с Ройфе, как тут же материализовался и сам доктор, будто вызванный одним лишь усилием мысли. Доктор шел торопливо, сгорбившись, поправляя нелепую соломенную шляпу на голове (на этот раз не Tilley) – ее нужно было покрутить, чтоб села как надо, – взглядом упершись в асфальт, и только у дверей ресторана резко выпрямился, картинно развернулся и вошел. Натан как во сне наблюдал приближение Ройфе, продолжая есть, и вскоре понял, что доктор ищет его. Войдя, Ройфе сразу взял курс направо, сделал несколько шагов к своему любимому столику в глубине зала, щурясь в свете тусклых ламп – дешевой имитации экипажных фонарей, затем обернулся, тщательно просканировал зал сквозь большие искажающие лицо очки и наконец засек цель. Поскольку Натан занял столик на одного – и сиденье было одноместное, обитое тканью с зелено-розово-черным цветочным рисунком, как и остальные сиденья в кафе, – Ройфе пришлось пристроиться боком на диванчике, стоявшем у окна, и развернуться к Натану вполоборота. Наверняка Ройфе тоже вспомнил их первую встречу, подумал Натан, и сейчас отпустит какую-нибудь едкую шуточку по поводу того, что он ест, а то и пустится в пространные рассуждения о евреях, питающихся свининой, но доктор был серьезен и весьма взволнован.
– Чейз очень расстроена, – сказал он. – Ты, наверное, в курсе.
Прежде чем ответить, Натан дожевал. Однажды он видел, как Ройфе с трудом пережевывал свиные отбивные – похоже, ему мешала вставная челюсть. Теперь, когда вслед за Наоми и доктор стал изъясняться загадками, Натану показалось, что вставная челюсть слетает у него. Говорить было нелегко.
– Чейз? В курсе? Нет. А что случилось?
Ройфе снял шляпу, принялся ее теребить. Свет падал на доктора сзади, и его редеющая шевелюра выглядела совсем уж жалкой, легкой, как облако.
– Это все ее французский профессор. Аростеги. Не слышал? В интернете только о нем и пишут. Скоро и до газет дойдет.
– А что… с ним?
Натану стало как-то нехорошо. Не хочет он ничего слышать, любые новости, скорее всего, означают, что загадочно молчащая Наоми попала в беду, хоть Ройфе вряд ли заговорит о Наоми, он ведь не знает о ее существовании. Натан не рассказывал доктору о токийских событиях, о Наоми: он слишком активно стал бы интересоваться ее делами с Аростеги, может быть, находя в этом какое-то утешение.
Ройфе покачал головой: да, странно, мол, это все, необъяснимо.
– Его наконец нашли. Его тело.
Натан отложил вилку и нож.
– Тело? Что это значит?
Кондиционеры в ресторане не работали, и Ройфе принялся обмахиваться шляпой. Свет, пробивавшийся сквозь ее соломенные поля, мигал, и у Натана в конце концов разболелась голова.
– Он мертв. Вот что это значит. Где-то в центре Токио свалился прямо посреди дороги, на перекрестке. Видели, что из ушей у него кровь текла. По мне, так это кровоизлияние в мозг, хотя черт его знает.
– Но постойте, вы сказали: тело нашли. А его пришлось искать?
– То ли скорая его куда-то не туда отвезла, то ли полицейские забрали втихаря, чтобы сделать вскрытие, не сообщив об этом прессе. Что-то такое. Темная история, короче. Свидетелям сначала тоже велели помалкивать. Он же сбежал. И французские копы хотели заполучить его обратно. Может, дело в этом. В общем, ситуация щекотливая.
