Орхан Памук - Снег
Видя образ Ипек, стоявший у него перед глазами и призывавший его бороться за счастье, плести интриги и лгать, он быстрыми шагами пошел к отелю. Снег вновь падал большими хлопьями. На улицах Ка заметил обычную беспорядочную вечернюю спешку. На углу улицы Сарай-Йолу и проспекта Халит-паши, который сузился из-за появившегося у обочины снежного наноса, груженная углем телега, которую тащила усталая лошадь, закупорила дорогу. Дворники грузовика, ехавшего за ней, едва успевали чистить лобовое стекло. В воздухе стояла грусть, свойственная свинцовым зимним вечерам его детства, когда все бежали с полиэтиленовыми пакетами в руках в свои дома, к своему замкнутому счастью; но Ка чувствовал себя таким решительным, как будто только начинал новый день.
Он сразу поднялся в свою комнату. Спрятал ксерокопии писем Неджипа на дно сумки. Снял и повесил пальто. Со странной тщательностью вымыл руки. Машинально почистил зубы (он делал это по вечерам) и, решив, что подступает новое стихотворение, долго смотрел из окна на улицу, заодно греясь у расположенной под окном батареи. Вместо стихотворения ему в голову приходили некоторые забытые воспоминания детства и юности: «скверный человек», который увязался следом за ними в одно весеннее утро, когда они пошли с мамой в Бейоглу, чтобы купить пуговицы… На углу в Нишанташи исчезло из виду такси, которое увезло папу с мамой в аэропорт, в путешествие по Европе… Как у него несколько дней от любви болел живот, после того как он много часов протанцевал с зеленоглазой, длинноволосой высокой девушкой, с которой познакомился на одной вечеринке на острове Бююк-Ада, и не смог узнать, как найти ее еще раз… Между этими воспоминаниями не было никакой связи, и Ка сейчас очень хорошо понимал, что его жизнь, кроме тех моментов, когда он был влюблен и счастлив, представляет собой цепочку обычных бессмысленных событий, никак не связанных между собой.
Он спустился вниз и с решимостью человека, который наносит важный визит, планировавшийся много лет, и хладнокровием, которое его самого поразило, постучал в белую дверь, отделявшую квартиру хозяина отеля от вестибюля. Ему показалось, что курдская служанка встретила его совсем как в романах Тургенева – «полууважительно-полузагадочно». Входя в зал, где они вчера ужинали, он увидел, что на длинном диване, спинкой повернутом к двери, перед телевизором сидят рядом Тургут-бей и Ипек.
– Кадифе, где ты была, уже начинается, – сказал Тургут-бей.
В бледном снежном свете, струившемся снаружи, эта просторная комната с высоким потолком в старинном русском доме выглядела совершенно иначе, не так, как вчера.
Отец и дочь, заметив, что вошедший – Ка, внезапно забеспокоились, словно пара, близость которой нарушил посторонний. Сразу после этого Ка увидел, что глаза Ипек сияют каким-то блеском, и обрадовался. Сев в кресло, обращенное и к отцу с дочерью, и к телевизору, он с изумлением увидел, что Ипек гораздо красивее, чем он помнил. Это усилило его внутренний страх, но сейчас он также верил, что в конце концов они с ней будут счастливы.
– Я каждый вечер в четыре сижу здесь со своими дочерьми и смотрю «Марианну», – сказал Тургут-бей с некоторым смущением, но в этих словах звучало: «Я ни перед кем не собираюсь отчитываться».
«Марианна» – мексиканский мелодраматический сериал, который пять раз в неделю показывал один из крупных стамбульских каналов и который очень любили в Турции. Марианна, милая кокетливая девушка невысокого роста с большими зелеными глазами, по имени которой был назван сериал, несмотря на свою белоснежную кожу, была бедной девушкой из низшего класса. Когда она попадала в трудные ситуации, когда ее несправедливо обвиняли, когда она была безответно влюблена или ее неправильно понимали, зритель вспоминал бедняцкое прошлое длинноволосой Марианны с невинным лицом, то, что она была одинокой, сиротой, и тогда Тургут-бей, сидевший в кресле, сжавшись, как кошка, и его дочери крепко обнимали друг друга, и, когда дочери с двух сторон прислонялись головой к груди и к плечам отца, у них всех капали слезы. Так как Тургут-бей стеснялся такого увлечения мелодраматическим сериалом, он то и дело подчеркивал бедность Мексики и Марианны и говорил, что эта девушка самостоятельно устроила войну против капиталистов, а иногда кричал в экран: «Потерпи, доченька, из Карса идет подмога». Тогда его дочери слегка улыбались со слезами на глазах.
Сериал начался, и Ка улыбнулся краешком рта. Но, встретившись взглядом с Ипек, он понял, что ей это не нравится, и нахмурил брови.
Во время первой рекламной паузы Ка быстро и уверенно рассказал Тургут-бею о совместном обращении, и ему удалось за короткое время вызвать у него интерес к этой теме. Больше всего Тургут-бей был доволен тем, что с ним считаются. Он спросил, кому принадлежит мысль написать это обращение и почему вспомнили о нем.
Ка сказал, что он самостоятельно принял решение, о котором идет речь, в свете встреч, которые он провел с демократическими журналистами в Германии. Тургут-бей спросил, каким тиражом выходит «Франкфуртер рундшау», является ли Ханс Хансен «гуманистом» или нет. Ка, чтобы подготовить Тургут-бея к разговору с Ладживертом, рассказал о нем как об опасном стороннике религиозных порядков, который осознал важность того, что необходимо стать демократом. Но тот не обратил на это никакого внимания и сказал, что религиозный фанатизм – одно из следствий бедности, а затем напомнил, что с уважением относится к борьбе его дочери и ее друзей, хотя и не разделяет их убеждений. Тем же тоном он объяснил, что чувствует уважение к молодому курдскому националисту, кем бы он ни был, и если бы он сам был в настоящее время молодым курдом, то сам бы, по своей воле, стал националистом. Он разволновался, будто сейчас был один из тех моментов, когда Марианне была нужна подмога, и воскликнул:
– Это ошибка – говорить столь опрометчиво, но я против военных переворотов!
Ка успокоил Тургут-бея, сказав, что это заявление не выйдет в Турции. А затем сказал, что собрание можно провести в безопасности только в неприметной маленькой комнатке на самом последнем этаже отеля «Азия», а в отель можно войти никем не замеченным со двора, куда ведет задняя дверь лавки по соседству с пассажем.
– Необходимо продемонстрировать миру, что в Турции существуют настоящие демократы, – ответил ему Тургут-бей. Так как началось продолжение сериала, он заговорил торопливо. Еще до того, как Марианна показалась на экране, он, посмотрев на часы, спросил: – Где Кадифе?
Ка не ответил, и все продолжили молча смотреть «Марианну».
В какой-то момент Марианна, сгорая от любовных мук, поднялась по лестнице и, убедившись, что ее никто не видит, бросилась на шею своему возлюбленному. Они не поцеловались, но сделали то, что произвело гораздо более сильное впечатление на Ка: прижались друг к другу изо всех сил. В долгом молчании Ка понял, что этот сериал смотрит весь Карс, мужья и их домохозяйки-жены, вернувшиеся домой с рынка, девочки из средней школы и старики-пенсионеры, и еще понял, что сериал – причина того, что в этот час совершенно пусты не только печальные улицы Карса, но и улицы всей Турции, и в тот же момент понял, как глуп он был, ведь из-за насмешек интеллектуалов, из-за политических невзгод и утверждений о культурном превосходстве он прожил свою жизнь совершенно всухую, без переживаний, вдали от страстей, которые показывал этот серил. Он был уверен, что Ладживерт и Кадифе сейчас, после минут любви, где-нибудь лежат, обнявшись, и смотрят на Марианну и ее возлюбленного.
Когда Марианна сказала своему любимому: «Я ждала сегодняшнего дня всю жизнь», Ка почувствовал, что эти слова выражают его собственные мысли, и это не случайно. Он попытался встретиться взглядом с Ипек. Его возлюбленная положила голову на грудь отцу и вперила огромные, затуманенные грустью и любовью глаза в экран, желая предаться тем чувствам, которые показывали там.
– И все-таки я очень беспокоюсь, – сказал красивый, с открытым лицом, возлюбленный Марианны. – Моя семья не позволит нам быть вместе.
– Пока мы любим друг друга, ничего не нужно бояться, – сказала оптимистка Марианна.
– Дочка, ведь этот тип и есть твой настоящий враг! – вмешался Тургут-бей.
– Я хочу, чтобы ты любил меня, не боясь ничего, – сказала Марианна.
Ка настойчиво посмотрел в глаза Ипек, и ему удалось встретиться с ней взглядом, но она сразу же отвела глаза. А когда показывали рекламу, она повернулась к отцу и сказала:
– Папочка, по-моему, вам опасно идти в отель «Азия».
– Не беспокойся, – сказал Тургут-бей.
– Это же вы уже много лет говорите, что выход на улицы Карса приносит несчастье.
– Да, но если я туда не пойду, то из принципа, а не из-за того, что боюсь, – сказал Тургут-бей. Он повернулся к Ка. – Вопрос вот в чем: я, как коммунист, сторонник модернизации, светский человек, демократ и патриот, должен прежде всего верить в просвещение или в волю народа? Если я до конца верю в просвещение и европеизацию, то должен поддерживать военный переворот, совершенный против сторонников религиозных порядков. А если воля народа прежде всего и я уже стал демократом «чистой воды», тогда я должен пойти и подписать это заявление. А вы во что верите?
