М. Стедман - Свет в океане
– Спокойной ночи, Ханна, – произнесла тетушка Гвен. – А теперь мы пойдем навестить маму в парке.
– Чмок-чмок, – поцеловались две другие прищепки, прижимаясь друг к другу.
– Моя любимая Люси. Пойдем, моя радость. Пора возвращаться на Янус. – И две прищепки дружно потопали по ковру.
Свист вскипевшего чайника заставил девочку вздрогнуть от неожиданности, и она, обернувшись, увидела в дверях Ханну. Малышка бросила прищепки и ударила себя по руке:
– Плохая Люси!
Ужас, который охватил Ханну во время этого представления, сменился отчаянием. Так вот, значит, как она выглядела в глазах дочери – не любящей матерью, а настоящим тираном. Пытаясь сохранить самообладание, Ханна лихорадочно думала, как лучше поступить.
Трясущимися руками она приготовила какао и принесла в гостиную.
– Милая, в какую интересную игру ты играла, – сказала она, пытаясь подавить дрожь в голосе.
Девочка не шевелилась, молча застыв с чашкой в руке.
– А у тебя есть секреты, Грейс?
Она медленно кивнула.
– Наверняка очень интересные секреты.
Маленький подбородок снова качнулся вверх-вниз, а в глазах читалась неуверенность, по каким правилам играть дальше.
– Давай с тобой поиграем?
Не зная, как реагировать, девочка начала выписывать на полу дугу носком туфельки.
– Давай сыграем с тобой в игру, где я попытаюсь угадать твой секрет. Он все равно останется секретом, потому что ты мне ничего не сказала. А если я угадаю, ты получишь в награду леденец на палочке. – Ханна неловко улыбнулась, а малышка совсем растерялась. – Мне кажется… ты ходила навещать ту леди с Януса. Я угадала?
Девочка начала кивать, но тут же остановилась.
– Мы ходили к дяде в большой дом. У него было розовое лицо.
– Я не буду на тебя сердиться, милая. Иногда так приятно встретить знакомых, правда? А эта женщина крепко тебя обнимала?
– Да, – медленно подтвердила девочка, пытаясь сообразить, было ли это тоже секретом или уже нет.
Когда час спустя Ханна снимала с веревки высохшее белье, она все еще никак не могла успокоиться. Как могла ее собственная сестра так поступить? Перед глазами возникли лица всех, кто тогда был в магазине Мушмора, и ей показалось, что все они, включая Гвен, смеялись за ее спиной. Оставив юбку висеть на одной прищепке, она бросилась в дом и ворвалась в комнату Гвен.
– Как тебе не стыдно?!
– Ты о чем? – спросила Гвен.
– Как будто ты не знаешь!
– Да что случилось, Ханна?
– Мне известно, что ты сделала! Я знаю, куда ты водила Грейс!
Увидев на глазах сестры слезы, Ханна растерялась.
– Мне ее так жалко, Ханна.
– Что?!
– Она такая несчастная! Да, я водила ее повидаться с Изабель Шербурн. В парке. И позволила им поговорить друг с другом. Но я это сделала ради нее! Ребенок совсем запутался и ничего уже не понимает! Я сделала это ради нее, Ханна, ради Люси!
– Ее зовут Грейс! Ее зовут Грейс, и она моя дочь, и я хочу, чтобы она была счастлива, и… – Она запнулась и всхлипнула. – Мне так не хватает Фрэнка! Господи, как же мне его не хватает! – Она посмотрела на сестру. – А ты водила ее к жене человека, который закопал его в яме! Да как ты могла?! Грейс нужно забыть о них! О них обоих! Это я – ее мать!
Гвен, поколебавшись, подошла к сестре и ласково ее обняла.
– Ханна, ты же знаешь, как сильно я тебя люблю. Я старалась изо всех сил, лишь бы тебе хоть чуть-чуть стало легче… После того самого дня. И я продолжала делать все, что от меня зависит, когда она вернулась домой. Но в том-то и проблема! Ее дом не здесь! Я не могу видеть, как она страдает! И не могу видеть, какую боль это причиняет тебе!
Ханна с трудом сделала вдох между рыданиями.
Гвен обняла ее за плечи:
– Мне кажется, ее нужно вернуть обратно. К Изабель Шербурн. Другого выхода просто нет. Ради ребенка, Ханни. И ради тебя самой, дорогая, ради тебя самой!
Ханна отстранилась и произнесла твердым голосом, не допускавшим никаких возражений:
– Пока я жива, она никогда больше не увидит эту женщину! Никогда!
Ни одна из сестер не заметила маленького личика, подглядывавшего за ними в дверную щель. В этом непонятном доме маленькие уши слышали все-все и ничего не пропускали.* * *Вернон Наккей сидел за столом напротив Тома.
– Я считал, что меня уже ничем не удивить, пока не столкнулся с тобой. – Он снова взглянул на лежавший перед ним лист бумаги. – Ялик прибивает к берегу, и ты говоришь себе: «Какой замечательный ребенок! Оставлю-ка я его себе, и никто ничего не узнает».
– Это вопрос?
– Ты не хочешь отвечать?
– Отнюдь.
– Сколько детей потеряла Изабель?
– Троих. И вам это известно.
– Но оставить ребенка решил ты! А вовсе не женщина, потерявшая троих детей? И решил так, чтобы не выглядеть в глазах людей слабаком, потому что не можешь иметь детей? Ты что – принимаешь меня за полного кретина?
Том промолчал, и Наккей продолжил, но уже совсем другим тоном:
– Я знаю, что такое потерять малыша. И я знаю, как восприняла это моя жена. Она чуть с ума не сошла! – Он подождал, но ответа не последовало. – К ней отнесутся с пониманием.
– Ее никто не посмеет тронуть!
Наккей покачал головой:
– На будущей неделе в город приезжает окружной судья Бик и состоится предварительное слушание. А потом тобой займутся в Албани, где тебя ждет не дождется Спрэгг, и бог еще знает что! Он решил на тебе отыграться по полной, и там я уж ничем не смогу ему помешать.
Том снова промолчал.
– Сообщить кому-нибудь о слушании?
– Нет, спасибо.
Наккей смерил его взглядом и уже собрался уходить, как Том вдруг спросил:
– А можно мне написать жене?
– Конечно, нельзя! Никаких контактов с возможными свидетелями! Если уж ты решил держаться этой линии, будь готов к последствиям, парень.
Том испытующе посмотрел на полицейского.
– Всего лишь лист бумаги и карандаш. Можете прочитать письмо, если хотите… Она же моя жена!
– А я полицейский, черт тебя подери!
– Только не говорите, что никогда не нарушали правил и не жалели бедняги, попавшего в переделку… Всего лишь лист бумаги и карандаш!
После обеда Ральф принес Изабель письмо. Она неуверенно взяла его дрожащей рукой.
– Я пойду, а ты почитай, – сказал он и добавил, дотронувшись ей до локтя: – Ему нужна твоя помощь, Изабель.
– Как и моей малышке, – ответила она со слезами на глазах.
Когда он ушел, она прошла к себе в комнату и долго разглядывала конверт. Она поднесла его к лицу и даже понюхала, надеясь уловить что-то знакомое, но ничего такого не почувствовала. Изабель взяла с туалетного столика ножницы для ногтей и начала вскрывать конверт, но остановилась. Перед глазами вдруг возникло искаженное горьким плачем лицо Люси, и Изабель содрогнулась от осознания, что все это дело рук Тома. Она отложила ножницы и убрала конверт в ящик, медленно и беззвучно задвинув его обратно.* * *Наволочка вся промокла от слез. Ханна разглядывала в окно тусклый серп луны, света которой не хватало даже на то, чтобы осветить себе путь по небосводу. Как же много в мире вещей, которыми ей хотелось поделиться с дочерью, но у нее отобрали и дочь, и мир.
Ни с того ни с сего ей почему-то вспомнилось, как в детстве она обгорела на солнце: отец уехал по делам, и она слишком долго пробыла на солнцепеке, плескаясь в море. Английская гувернантка, которая понятия не имела ни о солнечных ожогах, ни о том, как их лечить, засунула девочку в ванну с горячей водой, чтобы «снять жар» с обгоревшей кожи.
– И нечего плакать! – сказала тогда гувернантка десятилетней девочке. – Боль говорит о том, что организм борется, и это хорошо!
Ханна продолжала истошно орать, пока на крики не прибежала кухарка выяснить, кого убивают, и не вытащила ее из горячей воды.
– Это же надо до такого додуматься! – не могла успокоиться кухарка. – И не нужно быть Флоренс Найтингейл [25] , чтобы понимать – ожог не лечат ожогом!
Но Ханна помнила, что она не сердилась на гувернантку. Она искренне верила, что поступает правильно, и хотела сделать как лучше. Она причиняла боль исключительно ради того, чтобы ей помочь.
Неожиданно разозлившись на бледную луну, Ханна запустила подушкой в окно и в отчаянии заколотила кулаками по матрасу.
– Я хочу обратно свою Грейс! – сквозь слезы беззвучно шептала она. – Это не моя Грейс!
Выходит, что ее малютка Грейс все-таки умерла.
* * *Том услышал бряцание ключей.
– Доброе утро! – поздоровался Джеральд Фицджеральд, появившийся в сопровождении Гарри Гарстоуна. – Прошу извинить за опоздание. Поезд задержался из-за стада овец, которые перекрыли железнодорожный путь.
– Я никуда не тороплюсь, – пожал плечами Том.
Адвокат разложил на столе бумаги.
– Предварительное слушание состоится через четыре дня.
Том кивнул.
– Так и не передумали?
– Нет.
Фицджеральд вздохнул:
– И чего вы ждете?
Перехватив непонимающий взгляд Тома, адвокат повторил:
