Кафа Аль-зооби - Лейла, снег и Людмила
Он вернулся к дочери, убежав из коммуналки, прекрасно понимая, что ничего нельзя сделать, – он все равно не забудет Люду. Не потому, что совершенно бессилен, а потому, что сам не желает забыть ее.
Никогда прежде ему не доводилось переживать столь мучительных дней. Люда завладела его мыслями еще более жестоко, и прежние страдания казались теперь красивыми и вызывали ностальгию. Те самые страдания, когда часы были наполнены ароматом Люды, и Максим Николаевич вдыхал его, считая ее недоступной, хотя она была рядом, и он мог увидеть ее в любое время. И если бы он поборолся за нее – хотя победа казалась невозможной, – то, может быть, удостоился бы большего внимания с ее стороны. В то время, несмотря на свои «красивые» переживания, он был доволен судьбой и готов был провести остаток жизни в таком положении – влюбленным соседом, обитающим на окраине жизни Людмилы и изнывающим от жгучего желания… Мечтал, чтобы она нагрянула к нему в неожиданный момент, и, как свежий ветер, хоть на миг принесла облегчение.
Он был готов прожить так всю жизнь, но теперь Люда досталась бандиту. Максим Николаевич спал – и думал во сне о том, что она отдалась бандиту, дышал – и думал о том, что она отдалась бандиту, подолгу оглядывался вокруг себя – и, не видя ее, думал о том, что она продалась бандиту. Он ходил на работу, читал лекции и возвращался домой, осознавая лишь одну истину: Людмила теперь с бандитом. Вся его жизнь со всеми ее мелочами отошла на задний план, оставив место одной-единственной мысли, которая как яд разливалась по всему его существу: Люда теперь принадлежит бандиту. И это означало нечто, чего он не мог постигнуть окончательно: абсолютный захват, не силой оружия или любви, а силой денег, которых у него никогда не было и не будет. Максим Николаевич не видел смысла что-либо предпринимать и стал время от времени пропускать занятия в университете, перестал следить за новостями. Мир вокруг него превратился в сплошной хаос и бессмыслицу.
Однажды вечером, прогуливаясь с собакой, он остановился, пристально глядя в направлении своей коммуналки. Неожиданно почувствовал, что ветер подул туда же, развевая полы его пальто. Затем ветер усилился, деревья наклонились, словно собираясь улететь в ту сторону. Все вдруг зашевелилось и устремилось в одном направлении, и его ослабленное тело, пытавшееся устоять перед порывом, зашаталось. Ветер подхватил Максима Николаевича и понес вместе с собакой, которую он держал на поводке, по улицам и переулкам города, пока его не прибило к двери коммунальной квартиры.
Он мог стерпеть любую боль, но только не тоску по Людмиле! Максим Николаевич не представлял, что горечь возвращения в квартиру окажется сильней горечи одиночества. Ледяной февральский ветер превращал улицы в белый замерзший ад, вызывая в душе жгучую тоску по теплу.
Люды в квартире не было, и он стал жить надеждой на ее возвращение.
Но когда Люда вернулась, он испытал шок от исходившего от нее холода, напоминавшего мелкий снег, который равнодушно засыпает все живое и превращает его в холодный лед невыносимого отчуждения.
Это была другая Людмила, более жестокая в своем великолепии, преобразившаяся до неузнаваемости. На ней была роскошная одежда и дорогие украшения. Она вернулась из поездки, нагруженная чемоданами и взволнованными рассказами о другом мире, который Наталья не могла представить себе даже во сне. Максим Николаевич сидел в своей комнате, задыхаясь от тоски, пытаясь промочить пересохшую глотку холодным чаем, невольно напрягая слух и вслушиваясь не в разговор, а в голос Люды.
В дни ее отсутствия, когда этот голос не звучал, мир был немым и выражал себя одним беспорядочным шумом.
На кухне Люда рассказывала Наталье о ночных огнях Парижа и его улицах, которые во время дождя блистают, как зеркала, о красочных магазинах, чистых автобусах и обходительности парижан. Наталья же время от времени вставляла, вздыхая:
– Да, нам до них еще далеко.
Максим Николаевич не смог побороть желания ощутить дыхание Люды. Выйдя из комнаты, он прошел перед ней несколько раз. Но она его не заметила – ни взглядом, ни словом. Словно он был ничто. Иссякла даже ее всегдашняя склонность к пререканиям с ним.
Максим Николаевич чувствовал, что находится на грани краха.
На второй день после приезда пришел Виктор. Максим Николаевич видел, как Людмила встретила его с распущенными волосами, спадавшими на плечи, в розовом шелковом разлетающемся халате, распространяя в воздухе душистый аромат, будто недавно распустившийся цветок.
– Я ждала тебя, – сказала она ему, целуя в щеку.
В ту ночь, когда все остальные уже спали, а Максим Николаевич валялся без сна, посреди ночной тишины он услышал стон Людмилы, словно она изнывала под тяжелой ношей. Он поднялся и сел на кровати, задыхаясь, унылыми глазами вглядываясь в темноту, чувствуя, как ее сладострастные стенания вонзаются в него подобно мечам и разрывают душу на части.
Наутро он вывел собаку. На дворе стоял двадцатиградусный мороз.
Максим Николаевич шел, сам не зная куда, вдыхая тяжелый морозный воздух, и глаза его отказывались различать окружающий мир. Он тонул в темном тумане, сгущавшемся все больше и больше, и мир вокруг приобретал могильную черноту.
А Люда, не обратившая внимания на его присутствие, не заметила и его отсутствия. После возвращения из Парижа она стала раздражаться по поводу квартиры, будто не жила в ней никогда раньше. Привыкнув за две недели к роскошным парижским ресторанам, она теперь с отвращением смотрела на кухню, где по стенам, посуде, раковинам и старым шкафам свободно разгуливали тараканы. Она вернулась в свою комнату, обставленную ветхой мебелью, после двух недель, проведенных в пятизвездочной гостинице. Ей стало противно мыться в старой ржавой ванне, которой было никак не меньше полувека.
– Если хочешь, я куплю тебе новую квартиру, – сказал Виктор, когда жалобы ее участились.
– Нет, я хочу эту квартиру. Хочу иметь ее целиком и сделать в ней шикарный ремонт, – заявила она твердо.
– Никаких проблем! – ответил Виктор.
Он взял на себя разговор с хозяином комнаты, которую снимала Лейла, чтобы уговорить его продать комнату. Также он стал решать вопрос Ивана, который владел половиной комнаты, где жила Люда. Что касалось Наташи и Максима Николаевича, то Люда сказала:
– Этих двоих оставь мне.
Хозяин комнаты, которую снимала Лейла, попытался воспользоваться случаем и продать ее по назначенной им цене, но после встречи с Виктором подчинился и согласился на цену, названную нежданным покупателем. Люде не стоило особых усилий уговорить Наташу, особенно когда той предложили в обмен на комнату отдельную однокомнатную квартиру с удобствами.
Осуществилась ее мечта – пожить наконец в отдельной квартире, но она почему-то не испытывала никакой радости. И пока готовилась к переезду, постоянно грустила, не понимая себя. Неожиданно она обнаружила, что ей тяжело покидать квартиру, словно ее вежливо и за награду выдворяли – туда, где ее ждало одиночество и отчуждение. Наталья решила забрать с собой все до мелочей, терзаясь, что не может унести с собой самое главное – воспоминания и мелочи жизни, светлые и темные, посеянные в углах этой комнаты, ее стенах и самом воздухе. Оставшиеся два месяца она жила печальными воспоминаниями. Временами она плакала, выслушивая планы Людмилы по переделке комнаты. Перемены касались не только пола, стен и потолка, – словно кто-то разрушал дорогие годы Наташиной жизни и безжалостно выбрасывал их на помойку во дворе, где им предстояло сгнить под нетающим снегом.
Квартира, которую выбрал для нее Виктор, находилась на окраине города, – с окнами, выходящими на железную дорогу, по которой курсировали поезда, разрывая тишину грохотом, подобным ритмичному шуму мельничных жерновов, безжалостно перемалывающих время.
Когда Наташа в первый раз пришла осматривать квартиру, то сразу забылась, стоя на кухне у окна и вглядываясь в поезда, проносившиеся в разных направлениях. Она думала о том, что никогда не сядет ни на один из них, потому что поезд ее жизни остановился на последней станции – здесь, на окраине города, с видом на железную дорогу, проехать по которой у нее уже нет ни малейшей надежды.
Возле того окна на кухне Наташа будет проводить одинокие вечера, наблюдая, как печаль струится вместе с желтыми осенними листьями, разлетающимися по воздуху, с дождем, снегом и ночной темнотой, а она будет сидеть, попивая чай в таком глухом одиночестве, какого не знала никогда раньше. И будет вспоминать южные поезда, доброе время, неудачные любовные истории, коммунальную квартиру и Максима Николаевича, и задавать себе вопросы, на которые заранее знает ответ: любил ли ее кто-либо? Была ли она кому-нибудь интересна? Есть ли смысл в ее жизни – прошлой и настоящей?
Наталья будет задаваться этими вопросами не в поисках ответа, а потому, что человек, ступив ногой в море отчаяния, начинает обнажать перед самим собой все те мрачные факты, на которые долгое время закрывал глаза. Ему надо найти достаточно доводов, чтобы утонуть.
