Курт Брахарц - Исав насытившийся. Записки циничного гурмана
Не то чтобы в этом мусорном потоке не встречалось по-настоящему полезных вещей, но в общем хаосе они безнадежно тонут, теряются, гибнут (в точности картина аморфной свиной жижи, сквозь которую мы все бредем, утопая по подбородок). Особенно яркие примеры – наша еда и наши книги. Сейчас не только невротики от гастрономии считают все выставляемое на продажу в супермаркетах в лучшем случае бесполезным, а большей частью и вовсе ядовитым. Никогда еще не производилось столько мяса, как сейчас, и никогда его качество не было настолько скверным. Никогда еще не выращивалось столько фруктов, и никогда они не были настолько безвкусными. И так далее. И тому подобное, и все та же старая шарманка. Как написал Черонетти: «Для здоровья человека полезно все, чего он не ест».
А книги? Поразительнейшая инфляция! От спортсменов до серийных убийц, от строительных подрядчиков до распоследних журналистишек, – каждый норовит излить свое блеяние на бумагу и сунуть в печатный станок. Изрыгнутое станком развозят по книжным магазинам, где оно, провалявшись неделю в новинках, отправляется в общую мусорную кучу современного антиквариата. Какому читателю не знакомо чувство экстатического восторга, буйная радость старателя, отыскавшего клад: нужную книгу в огромном развале макулатуры?
Инфляция всего и вся – главная примета Цукоглупий. Инфляция вещей, информации, денег, даже власти. К каждой мало-мальски значащей цифре прямо на глазах цепляются все новые нули. Инфляция эта и есть предсказанная «переоценка ценностей». Но происходит она не из-за идейных штурмов и натисков, а исключительно из-за перепроизводства хлама. Свиного навоза до подбородка.
И где искать спасения? В стоицизме ли, у циников ли? А может, в снисходительном, безразличном добродушии?
Кто по-настоящему и жил в стране молочных рек и кисельных берегов, так это знаменитый Диоген, писавший своему ученику Мониму Сиракузскому: «Чашки для питья у нас должны быть из самой плохонькой глины и самой дешевой выделки. Питье наше – вода из ручья, еда – хлеб, приправленный солью и жерушником. Так учил меня Антисфен, говоря: приучаться есть и пить подобным образом нужно не ради упражнения в смирении, а потому, что грубая пища лучше прочей и ее легче найти на той улице, что ведет к счастью… Я так ел и пил, и было мне не в тягость, а в удовольствие».
Приведенный выше текст носит название «О Цукоглупия, ты где?». Я сочинил его когда-то для театральной постановки «Пресыщение и агония».
7
Сегодня мне прислали меню дорнбирнского ресторана «Гютле». Вот оно:[18]
Простосполечные кивбаски-сосисочки – «пальчики облызись» от господаря Гютле
Дудики
Штудня яркавая з воцатам да цыбуляй
Ярачкавыя ножачки
Шашлычик ярачкавы з гароднинай да бульбачка
Да таго ж «Езуицки пробируй»
Яблапрысмаки ды з халодним ябла-вареннем
Бэлагарэлачка
Несалодкий сыр
* * *Ох, как захотелось мне сочинить соответствующую застольную речь, да не одному, а подключив к этому делу Петера Жирака, Ренату Бройсс и Эдельберта Кёба!
И не важно, что я так и не смог понять, почему «кивбаски-сосисочки» вдруг стали «простосполечными» (это с тремя-то переменами мясного!) и чьи пальчики имелись в виду под «пальчики облызись». Не важно, что я обхожу ресторанчик «Гютле» за три версты, что там на табличках «столик заказан» напечатаны молитвы и завсегдатаи там – дремучие до настоящей классовой сознательности активисты Народной партии. Но жаль, конечно, что я так и не сподобился постичь высокое искусство диалекта и не причастился, замерев в благоговении, «Езуицким пробируном».
* * *Встретил сегодня около полудня на дорнбирнском вокзале Жирака и отвез его в Шварценберг, где Жирак собирался поселиться у какого-то крестьянина. Мы пообедали в «Орле», потом отыскали живущего неподалеку Пауля Реннера и с удовольствием договорились, как сообща повозиться на его кухне.
А вот вечернее мероприятие, на котором и произошло оглашение вышеупомянутого меню, прошло не блестяще. Публика больше слушала собственные челюсти, чем нас, и смеяться не торопилась, а мне еда показалась так себе, телевизор надоел до крайности, жарко было, да и накурено до темноты. И выпивки было чересчур.
Моя речь прозвучала примерно так:
О, если б нашими прапредками мы стали,Комками слизи на болоте сонном!Безбедно бы, безгрешно прозябалиТепло и немо, благостно и сыто…
Дамы и господа, всем вам, конечно же, понятно, на что намекает поэт Готфрид Бенн.[19] Да, на то самое древнее проклятие: «За то, что ты послушал голоса жены твоей и ел от дерева, о котором я заповедал тебе, сказав: не ешь от него, проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей; терния и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травой; в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься».
Сегодня и сейчас пот на ваших лицах, глубокоуважаемые дамы и господа, выступает главным образом как раз от обильного и непосильного съедения хлеба и сопутствующих ему продуктов. А полевая трава уже давно в сравнении с напичканным химикатами ядовито-зеленым тепличным салатом – непозволительно дорогая роскошь. Но до сих пор блаженную страну комков слизи на болоте охраняют от нас ангелы с огненными мечами.
Инфузория в теплой луже, глист в пульсирующем сумраке хозяйского тела, червь в яблоке, зародыш в материнском чреве – всех их не мучают страсти и сомнения, все они живут в однородном мире сумрака и тепла. Потребность их в пище удовлетворяется даже до того, как успевает почувствоваться. В животном царстве многие весьма любопытные виды (в основном паразиты, конечно) раз и навсегда избавились от забот поддержания собственного обмена веществ. У одной разновидности морских червей самец в сравнении с самкой микроскопических размеров и сидит внутри самки этаким дилдо, подключившись к ее кровеносной системе. Она кормит его всю их совместную жизнь, а он всегда готов к половым услугам. Все естественно, натурально, сообразно и целиком логично, – не потому ли подобную форму сосуществования мы частенько встречаем и среди людей?
Примечательнейший образчик мужской доли демонстрируют клещи. У одной из их разновидностей самец вообще не рождается на свет. Он оплодотворяет самку прямо в материнской утробе. Самка рождается, а самец остается во чреве матери и погибает вместе с ней. В сравнении с жизнью этого клеща, еще в материнской утробе инцестирующего свою сестру, борющегося с ней и гибнущего, не бросив ни единого взгляда на холодный мир за материнским панцирем, драма Эдипа мне кажется по меньшей мере пошлой. Если бы Кафка лучше знал членистоногих, быть может, он сделал бы своего Грегора Замзу клещом, а не неопределенным насекомым монстром? Замза питается отбросами, а умирает от райского яблока, загнившего в его хитиновой скорлупе, – разве не прекрасный пример в подтверждение представления о грязи как о чем-то попросту оказавшемся не на своем месте? Впрочем, фантазии с клещами и сестрами – это скорее в духе Тракля.
Я не буду распространяться о прочих представителях эволюционного древа, уместившихся между упомянутыми тварями и человеком. Нынешнее массовое вымирание происходит прежде всего из-за человека, отнимающего у всех прочих тварей жизненное пространство, разрушающего среду их обитания и лишающего их пищи.
Тут к месту вспомнить о бабочках. Исчезают они вовсе не из-за обилия набоковоподобных эксцентриков в коротких гетрах и с сачками, а потому, что культивируемые нами растения и прочее производимое нами «окультуривание» окружающей среды лишает их цветов, к которым они приспособлены.
Мы объедаем землю догола.Венец творенья. Человек. Свинья.
(Я снова цитирую Бенна.)
Заодно с крысами и свиньями мы всеядны. Мы поедаем и плоть мертвых зверей, и растения. Наши далекие предки ели вообще всё – от трупных червей до себе подобных. Может быть, нам бы больше подошел фотосинтез? Да вряд ли. Мы – прирожденные пожиратели живого и такими пребудем.
В нашем мире существующее пожирает себя. Придумали это не мы, и мы не в силах что-либо с этим поделать, не в силах от этого убежать – разве что в Цукоглупию наших утопий.
Соблюсти меру во всежорстве нам нелегко. Мы неразборчивы и безудержны. Продолжая уже цитировавшееся стихотворение:
О если б ветер только породилХолмов и трав земные чудеса…Но жвалы, когти, мах орлиных крыл —Зачем же смерть он поднял в небеса?
Обедали с Жираком в «Хёрлингене», потому что Петер – истый фанатик супа с требухой. В свое время он собрал для Споерри[20] шестьдесят рецептов супов с требухой. Сидели мы в саду – в этом году, наверное, в последний раз; кислую требуху Петер всецело (но неразделенно) одобрил, а ресторанное здание, шедевр архитектурно-тектонического стиля, в дюмонтовском путеводителе[21] мы так и не нашли. А жаль.
