Кингсли Эмис - Эта русская
Пора было расходиться, ему – на час-другой в кабинет, ей – в гораздо более просторную и покойную комнату на втором этаже, окнами в сад, чтобы провести там столько времени, сколько потребуют назначенные на этот день дела и заботы по дому. Прежде чем расстаться, они еще раз поцеловались, но поцелуй был исполнен совсем другого смысла, чем приветственное объятие. Он был призван напомнить Ричарду во всех подробностях, как она прекрасна и упоительна в том, далеком месте, где нет бирюзовых юбок, недолитых бело-розовых чашек, глухих и звонких согласных
Глава вторая
– А я говорю, он на ней женился из-за денег, – проговорила Фредди, она же Фредерика Радецки.
Ее супруг медленно покачал головой:
– И все-таки нет. В чем и состоит весь ужас Слушай, Сэнди, наверное, умирает со скуки от этих разговорчиков.
– Почему ты так решил? – осведомилась сестра Фредди Александра, с мужем разведенная, известная также как Сэнди. – Я его, правда, и видела-то всего несколько раз, но, по-моему, он очень ничего. И вовсе я не умираю со скуки.
– Он просто форменный книжный червь, – заявила Фредди. – Никакого чувства юмора.
– Без чувства юмора долго с Корделией не проживешь, – заметил Криспин.
– И что ты такого нашла в Ричарде? – поинтересовалась Фредди у сестры.
– Да ничего такого. Просто у него вид сексуальный.
– Ни фига себе, – удивилась Фредди.
– Да нет, ну, у него такой вид, будто он обожает это дело. Знаешь, бывают такие мужики. Ведь если он специалист по всяким там глаголам, это еще не значит, что он пропустит хорошенькую попку.
– О Господи.
– А что касается червей, книжных и прочих, у меня на этот счет свое мнение. Они такие длинненькие, влажненькие, и шевелятся, если зажать в кулачок.
– Фу, Сэнди, какая похабщина.
– А по-моему, очень смешно, – вмешался Криспин. – Ну, в любом случае надо от души любить это дело, чтобы терпеть рядом с собой Корделию. Надо быть законченным эротоманом.
– Или того хуже, – хмыкнула Фредди, заново наполняя свой бокал.
– Да брось ты, – проговорила Сэнди. – Всем известно, что она распоследняя стерва, но внешность у нее классная, не поспоришь. Ты что, никогда не замечала?
– Не замечала и не собираюсь. Ну и имечко, Господи прости, – Корделия, или, как она его, наверное, произносит, Нгоррндоуэлия. Почему не Корди? Или Дили? Пошли клюкнем, Корди. Да от нее бы небось дым пошел от такого предложения.
– Рыбка моя, ты не забыла, что мы еще собираемся в ресторан? – Сэнди была на два года старше сестры. – Может, не стоит…
– А эти ее браслеты.
– Знаю, видела. – Сэнди повернулась к Криспину – Что ты только что сказал – что Ричард женился на Корделии не из-за денег?
– Вовсе не из-за денег. Тут никаких сомнений быть не может, если все как следует просчитать. Братца Годфри Корделия довела до ручки, потому что не могла родить ребенка, – по крайней мере, так выходит по его собственным рассказам. Нашего папеньку она тоже довела до ручки – ну, он же твердолобый иммигрант, чего от него ждать. И когда моему братцу подвернулась Нэнси, этакая клуша, которая сразу начала квохтать про будущее потомство, он, конечно, тут же к ней и сбежал. А Корделия, насколько я понимаю, допекла его до такой степени, что он выделил ей мизерное содержание и устроил дело так, что обращаться в суд и требовать большего ей не имело никакого смысла. Тут я ему подсобил. Вы же знаете, какие эти иностранцы хитрюги и ловкачи. И какие вредины. Словом, когда появился Ричард, у Корделии денег было всего ничего, плюс еще какой-то мизер выдавала ей мамочка, тоже та еще скряга. Я имею в виду, как и Корделия.
– Но чем же она так разозлила нашу творческую натуру Годфри? – осведомилась Сэнди, которая и сама выглядела так, будто, того гляди, разозлится. Обычно выражение ее лица было умиротворенным, хотя и несколько голодным, вызывающим мысли о каком-нибудь симпатичном и любвеобильном зверьке, например кролике. Неудовольствие, как и любопытство, посещало ее нечасто. – Я хочу сказать, разве девушка виновата, если не может залететь? По крайней мере, в мои школьные годы было не принято ставить это девушке в вину. Напротив, таких девушек очень ценили.
Фредди, на размер крупнее, не такая блондинистая и на вид куда более женственная, может, потому, что не так сильно выпендривалась, успела выдавить: «Эта крыса уж точно сама виновата», прежде чем поперхнулась глотком водки с тоником.
– Верно, – согласился Криспин, небрежно похлопав жену по спинке, – я тоже об этом думал. Годфри разглагольствовал об овуляции и прочей ерунде, но я подозреваю, он просто хотел запудрить папочке мозги, чтобы не объявлять в лоб, как Корделия его достала. Ну, а без денег он ее оставил, видимо, просто в силу фамильной традиции.
– Я одного не понимаю, – проговорила Фредди, все еще переводя дух и откашливаясь, – почему он не послал ее подальше гораздо раньше. Ты же сказал, что надо быть законченным…
– Годфри у нас немного романтик, – заметил Криспин. – Художнику, знаешь, это простительно. Он, видимо, вообразил, что она какая-нибудь там аристократка, а аристократку так просто не пошлешь.
– О Боже. Корделия – арррринстаугррандка…
– Знаю, звучит нелепо.
– А Ричард-то куда смотрел, когда на ней женился? – вставила Сэнди.
– Понятия не имею. Он никогда об этом не говорит, по крайней мере со мной, но думаю, у него в голове было одно – как бы ее… – В дверь позвонили. – А вот и он. Сами у него и спросите.
Криспину нравилось, когда жена со свояченицей заводили такие разговоры, – окажись тут посторонний, он наверняка принял бы Фредди за старую деву или разведенную жену, а Сэнди – за семейную женщину, – однако передохнуть от их болтовни тоже было неплохо. Высокого роста, чуть ли не с военной выправкой и коротко остриженными светло-каштановыми волосами, он на первый взгляд напоминал англичанина из древнего аристократического рода, какого-нибудь потомка крупных нортумберлендских землевладельцев, во второй половине почтенной дипломатической карьеры или, что более характерно для наших дней, блистательной деловой карьеры в Сити. По крайней мере, будь он актером, именно на такую роль его бы и пригласили с его внешностью и манерой разговаривать, – да так и подобало выглядеть сыну пражского бизнесмена с примесью австрийской крови, перебравшегося в Англию не в 1956 или 1948 году, и даже не в 1938-м, а, что выглядит гораздо почтеннее, – в 1933-м. Криспина иногда принимали за еврея, на что он говорил, что предприимчивому чеху в Англии совершенно не обязательно быть евреем. После чего, или чуть попозже, он иногда добавлял, что брат его деда служил в императорской гвардии, однако никогда не упоминал о своем праве на графский титул, – с его точки зрения, графов и так хоть пруд пруди и нечего толкаться в этой компании известному адвокату, чья биография на странице «Кто есть кто» занимает добрый десяток сантиметров.
Прошагав через обставленный в строгом вкусе вестибюль своего превосходного дома возле Болтоне, Криспин лично отворил входную дверь, как делал почти всегда, когда ожидал друзей. У ожидаемого Ричарда на носу красовались незнакомые, несколько странного вида очки в тонкой оправе. Криспин отметил, что они придают Ричарду задиристое выражение.
– Ты что, на машине?
– Зная, что собираюсь с тобой ужинать, я, как всякий разумный человек, приехал на такси.
– Значит, эта примочка на носу – чтобы разобрать, о чем пишут в последнем выпуске «Вестника всемирной славистики»?
– Именно так, – в тон ему ответил Ричард, срывая и пряча обновку.
– Как дома?
– Более или менее как всегда.
– Ясно.
– Что следует понимать как: «Бедолага ты, бедолага».
– Ну…
Ричард резко уклонился в сторону, не потому что обиделся, а потому что собирался посетить уборную на первом этаже. Криспин встал у полуоткрытой двери.
– Боюсь, на нас свалилась Сэнди, Фреддина сестра.
– Ты же меня предупредил по телефону. И чего в этом ужасного? Мы с ней уже встречались, кажется, раза два.
– Насколько я понимаю, некоторые мужчины считают ее очень ничего. Я бы даже сказал, довольно многие мужчины.
– В этом уж точно нет ничего ужасного.
– А она как раз только что говорила, что, по ее мнению, ты очень ничего. Что на вид ты, э-э… даже очень ничего.
– Чем дальше, тем лучше. Ты, кажется, упоминал, что она разведена, я правильно помню? Ну да, конечно, у нее был муж, который одевался как аферистка.
– Нет, дружище, боюсь, ты ее с кем-то путаешь. Сэндин муж одевался как камеристка. А именно как ее личная камеристка. – Криспин заметил, что Ричард, пописав, сполоснул в раковине руки. – Не могу понять, почему ты так делаешь. Впрочем, не только ты. А я при случае всегда говорю: лично у меня там так чистенько, что по-хорошему стоило бы мыть руки до, а не после. Это старая…
– Криспин, мы что, весь вечер будем тут стоять и трепаться? Если хочешь занять у меня денег, то Бога ради, так сразу и скажи. Я без лишних слов ссужу тебе любую сумму, до пяти фунтов включительно.
