Тиффани де Бартоло - Как убить рок-звезду

Лучше бы он не поминал аэропорт имени Кеннеди. Я сразу вспомнила о Поле.

– Элиза, мы можем поговорить серьезно?

Мое лицо непроизвольно скорчилось в гримасу.

Говорить серьезно для Лоринга означало задавать мне вопросы, честные ответы на которые не могли ему понравиться. А начинать врать было поздно: он слишком много обо мне знал.

– Ну что ты так смотришь?

– Как?

– Как будто съела лимон.

Я сидела на кровати, прислонившись к спинке, надеялась, что День независимости никогда не наступит, и пыталась изобразить нормальное лицо.

– Тебя не было почти неделю. Разве нельзя просто порадоваться?

Он закончил сортировать одежду на грязную и чистую, свалил грязную большой кучей на полу и сел.

– А что мы сейчас делаем?

Вопрос прозвучал невыразимо грустно.

И сам Лоринг как-то ссутулился. Обычно он держался очень прямо, а сейчас, казалось, вся сила ушла из верхней части тела.

– Так получалось, что я много говорил о тебе за эти дни. Обязательно кто-нибудь спрашивал, кто ты, а я не знал, что ответить. Друг? Соседка? Девушка, с которой я сплю? Как мне называть тебя?

– Мы с Верой на прошлой неделе познакомились в Проспект-парке с парнем, который исполняет рэп и за доллар использует в нем твое имя. Он сказал, чтобы мы называли его Йо-Йо. Ты тоже можешь называть меня Йо-Йо.

Лоринг не засмеялся и даже не улыбнулся.

– Помоги мне, пожалуйста.

– Извини. Как ты хочешь меня называть?

– Своей.

Я вздохнула, а лицо у Лоринга стало еще решительней.

– По крайней мере, скажи мне одно. Скажи, чего мне ждать четвертого.

– Я не пойду на концерт, если ты об этом.

– Не только об этом, Элиза. Мне надо знать, правда ли, что между вами все кончено, или я должен быть готов к тому, что ты уложишь свои сумки, вызовешь такси и, помахав рукой, уедешь из моей жизни на Людлоу-стрит к своему личному Иисусу.

Никогда Лоринг не сможет понять, какое верное слово он выбрал. Если бы он понимал, он ни за что не употребил бы его.

– «Протяни руку и дотронься до веры», – пробормотала я.

Но Иисус не жил больше на Людлоу-стрит. На следующий вечер я доехала на метро до Второй авеню и дошла до нашего бывшего дома. Минут десять я стояла и смотрела на него, и он казался таким пустым, что не верилось, что когда-то было по-другому.

Потом почти бессознательно я пошла к «Кольцам Сатурна», не обра щ ая внимания на машины и светофоры и почти надеясь, что неосторожный водитель переедет меня.

Иоанн Креститель выпрямился и замер.

– Неужели это сама мисс Американ-Пай?

Невозможно было понять, куда смотрит его единственный глаз.

– Ты со мной говоришь?

– Да. Я с тобой говорю. С кем же еще? – Он сделал мне мартини и сказал, что соскучился. – Как там наш мальчик? Не устал быть рок-звездой?

От Веры я знала, что после нашего разрыва Пол проводил немало времени в «Кольцах Сатурна», заливая горе ромом. Я не сомневалась, что Джон в курсе нашей ситуации.

– Не будь педиком, – сказала я.

– Как скажешь, мисс Американ-Пай.

– Почему ты меня так называешь?

– Подходящее имя для тебя. Знаешь, почему Дон Маклин так назвал свою песню?

– Нет.

– Американ-Пай – имя самолета, который разбился вместе с Бадди Холли.

Если это была шутка, то неудачная.

– Это ужасное имя для меня. И не понимаю, каким идиотом надо быть, чтобы сесть в самолет, названный в честь кондитерского изделия. Надо было думать, что делаешь.

– Всем надо было думать, мисс Американ-Пай.

Лейт устраивал вечеринку для съемочной группы по поводу завершения своего очередного фильма, и я обещала Лорингу, что приду туда к десяти, но, когда вышла из «Колец Сатурна» и пошла в сторону Леонард-стрит, где жил Лейт, было уже большее одиннадцати. Пройдя полдороги, я решила позвонить Лорингу и сказать, что скоро приду. Но когда достала телефон, увидела афишу, объявлявшую о концерте «Дроунс» в «Мэдисон-Сквер-Гарден», и вдруг почувствовала непреодолимое желание позвонить Полу.

Я постояла на углу Канала и Бродвея, глядя на афишу, глядя на телефон в руках, набираясь мужества, чтобы нажать кнопку, и наконец нашла вескую причину для звонка: Лоринг имеет право получить ответ на свой вопрос, а я не могу быть ни Ио-Ио, ни чем другим для него, пока все не станет до конца ясно в наших отношениях с Полом.

В последнюю секунду я почти испугалась, но потом подумала, что мне нечего терять, кроме того, что я уже потеряла, и нажала зеленую кнопку.

Пол ответил после третьего сигнала. От звука его голоса у меня остановилось сердце. Я так хотела ненавидеть его, но в голосе была сила, от которой таяла вся ненависть. Таяла и превращалась в безудержный поток желания и тоски.

Несмотря ни на что, я могла поклясться, что слышу в нем надежду, любовь и правду.

Я не сразу смогла заговорить.

– Пожалуйста, не вешай трубку.

Он откашлялся. Я слышала, как женский голос спросил: «Кто это, милый?» Пол сказал девушке, чтобы она спала, и опять заговорил со мной.

– Ты слушаешь?

– Да.

– Подожди.

Раздался звук, как будто открылась и закрылась стеклянная раздвижная дверь, и я представила, как Пол с голой грудью и завязанной на поясе простыней, похожей на саван, стоит в гостинице на балконе, перегнувшись через перила.

Я даже не чувствовала боли, думая об этом. Как будто у меня уже не было сердца.

– Что тебе надо? – спросил он холодно.

– Сама не знаю. Я просто шла по улице, увидела ваши афиши и решила позвонить и узнать, как дела.

Я слышала, как он глубоко затянулся.

– Повторяю вопрос. Какого черта тебе надо?

Я подавила желание назвать его ублюдком и крикнуть: «Я люблю тебя». Я, не отрываясь, смотрела на крышу здания на другой стороне улицы.

– Мне надо знать, что я значу для тебя сейчас. Он засмеялся, и в его смехе было презрение.

– А что случилось? Вы с Вором поссорились? – Он еще раз затянулся. – Кстати, тебя я ласково называю Дрянь.

Он не говорил, а выплевывал слова, и в каждом следующем было больше яда, чем в предыдущем.

– Ты не можешь хоть минуту поговорить нормально? – взмолилась я. – Ведь мы были друзьями, помнишь?

– Друзья не врут и не предают.

– А если я скажу тебе, что на самом деле все не так, как ты думаешь?

– На самом деле ты врала мне!

– Да, но…

– Ты можешь это изменить?

– Нет, но я могу объяснить, если ты дашь мне возможность.

– А то, что ты трахаешься с другим? Это тоже можешь объяснить?

Он загонял меня в угол. Но мне показалось, что я нашла слабое место в его позиции.

– А ты сам? Ты можешь это объяснить?

– Мы говорим не обо мне. У меня один вопрос:

можешь или не можешь ты изменить тот факт, что Лоринг Блэкман регулярно насаживает тебя на свой член? – Я молчала, и он потребовал: – Ответь мне.

Я вздохнула.

– Нет.

Раздался грохот, будто Пол ударил трубкой о стену.

– Я не могу, Элиза. Я не могу говорить с тобой.

– Я ответила на твой вопрос. Теперь ответь на мой.

– Хорошо. Знаешь, что ты значишь для меня? Ты – сестра моего гитариста. Моя бывшая соседка. И большее ничего. Ноль. Зеро. Не звони мне больше.

– Не буду, ты…

Он отключился, не дав мне договорить.

Я позвонила в квартиру Лейта.

Перекрикивая шум вечеринки, мужской голос спросил, кого мне надо, и я попросила позвать Лоринга. Я слышала, как кто-то громко выкрикивает его имя, а потом тот нее голос поинтересовался, кто его спрашивает.

– Скажите, что звонит его девушка.

Из-за усиленных мер безопасности, введенных после одиннадцатого сентября, мы приехали в аэропорт Майами намного раньше обычного. Погода была дерьмовая над всей южной Флоридой были грозы с ветром ураганной силы, и нам сказали, что рейс откладывается по крайней мере на час. Мне не хотелось сидеть в зале, и я зашел в магазин. Купил там пакетик фисташек, блок сигарет и духи для Джилл, которая вернулась в Сан-Франциско чтобы заново упаковать чемодан, и собиралась присоединиться к нам перед концертом в Гардене.

Потом подошел к киоску, торгующему печатной продукцией. Взял роман под названием «Аллилуйя», написанный парнем, который, как сообщалось на обложке, утонул за несколько месяцев до выхода книги. Я открыл ее посредине и прочитал первую фразу, попавшуюся мне на глаза:

«Я не мог дать им этого, потому что это значило отдать часть себя, которая принадлежала только ей».

Я купил роман. Еще я купил несколько журналов: «Соника», «Тайм» и, крайне неохотно, «GQ».

– «GQ»? – засмеялся Берк, когда мы сели в самолет. – С каких это пор ты читаешь «GQ»?

Я засунул журнал в середину пачки, но Берк вытащил его, а когда увидел на обложке фотографию Лоринга под заголовком «О жизни, любви и поисках счастья откровенно рассказывает Блэкман», засунул обратно.

– Послушай, ну зачем ты сам себя мучаешь?

Теперь я понимаю, почему Элизу раздражала жалость. На лице у Берка она была написана огромными цветными буквами.