Ирвин Уэлш - Сексуальная жизнь сиамских близнецов
– Ох, Джон.
Я еще крепче глажу его по спине.
Все так, и я, признаюсь, сама смотрела тот видос. Он очень качественно снят: снимал кто-то а-ля Соренсон из загоравших поблизости, причем не на телефон, а на камеру; вместо того чтобы прийти на помощь, решил понаблюдать. Самое страшное, там слышно, как люди ахают от ужаса, видя, как Джон вылезает из воды с огромной рыбиной, повисшей на гениталиях. По ногам струится кровь, он падает на песок. Рыбина слегка изогнулась, Джон держит ее за голову руками, лицо в профиль, глаза закрыты, рот открыт. Выглядит так, будто он пытается заставить барракуду сделать себе минет.
Член у Джона был довольно большой и красивый, но ему, можно сказать, еще повезло, что он у него «на вырост», а не «напоказ»: сморщился в холодной воде и рыбине меньше досталось. Придерживая барракуду, Джон с мучительной гримасой валится на песок и все твердит: «Бля-а-адь, бля-а-адь».
Женский голос за кадром кричит:
– Помогите ему!
Какой-то парень сообщает собравшимся, как экскурсовод:
– Его рыба укусила, укусила огромная рыбина!
Тут вдруг барракуда начинает биться и извиваться, как крокодил, cхвативший добычу, и отгрызает Джону кусок члена и одно яйцо. Снова крики, кто-то передает Джону полотенце, он, на удивление, не теряет сознание, просто сильно прижимает к себе быстро впитывающее кровь желтое полотенце, лицо перекошено от боли, в глазах жуткий страх. Камера дает крупный план обессиленной рыбы с окровавленным оторванным куском члена в пасти (яйцо, видимо, уже проглочено): ее хвост медленно хлопает по песку, жабры сокращаются, на зрителя смотрят хладнокровные глаза убийцы.
Видос, естественно, набрал кучу просмотров. Намного больше, чем мой.
– Ты знаешь, как выглядит половина члена, одно яйцо и сто шестьдесят три шва на гениталиях? Каково это, когда даже самые несгибаемые шлюхи отскакивают, когда видят этот пиздец? Катриона долго не продержалась. – Он фокусирует печальный и полный надежды взгляд на мне. – Жаль, что я… Жаль, что мы… – Он качает головой, не в состоянии закончить фразу, и, поерзав на стуле, снова вперивается в свой стакан.
Я съеживаюсь и опускаю руку. Мы с Джоном в последние годы трахались время от времени. Иногда этот секс почти перерастал в нечто более серьезное, и вот теперь он смотрит на меня с надеждой, но спать с мужиками из жалости – это для меня реально пройденный этап. Особенно когда половина хозяйства отсутствует. Кроме того, не хочется шлифовать бедолаге его рубцы. Я же никогда не позволяю мужикам ложиться на меня и пыхтеть сверху; сверху могу быть только я, чтобы вобрать в себя весь член и ебать его, ебать. Джон всегда это понимал. Даже Майлз тащился – хотя, надо признать, только из-за своей больной спины, – что мне надо всегда быть сверху. Но Джон… Ох, мне действительно нравилось с ним ебаться. Я с вожделением вспоминаю, как заставляла его кончать из подтянутого, сладкого ствола мне в рот, но теперь от него остался лишь обрубок, и все потому, что какая-то злоебучая отравленная рыбина вдруг проголодалась. Поэтому я извиняюсь и оставляю его один на один со стаканом, а сама отправляюсь привычным маршрутом по Вашингтон-авеню.
Захожу в клуб «Уран» под громкий бас, от которого легко могут вылететь пломбы из зубов. Фрик-фактор, который к ночи возрастает здесь по экспоненте, сегодня, похоже, вышел на новый уровень. Меня сразу вычисляет Секс-Липосакция, пьяная в хламину, и начинает что-то декламировать мне прямо в ухо. Глядя в затуманенные глаза, говорю:
– В другой раз, солнышко, – и, отбрехавшись, углубляюсь в толпу, на танцпол, потеряв ее из виду. Потом некоторое время кружусь с каким-то мускулистым черным чуваком, но он, сделав пируэт, оказывается в руках у белого педика, и тот вперивает в меня полный упрека взгляд.
Похоже, я напрасно сюда пришла, пора валить из этой клоаки к чертовой матери. Валери говорила, что из ночных клубов всегда нужно выходить только через главный вход. Любой папарацци, который не зря ест свой хлеб, и любой желающий прославиться предпочитают задний выход: из него последний вываливается пьяным и глупым прямо в лапы первому. Оба давно знают, где сделать забойный кадр.
В это время суток, когда на улице кромешная тьма, хотя формально вроде как утро, и когда идти уже некуда, все заведения битком набиты нездоровыми людьми с безумными глазами, ошалевшими от бухла и наркоты и орущими какую-то хуйню друг другу в уши, поэтому я сажусь в машину и просто еду кататься, как всегда. Обожаю кататься под музыку. И всегда ставлю Джоан Джетт: когда я впервые услышала ее еще подростком, моя жизнь будто включилась и стала реальной, как если бы меня кто-то ущипнул. А еще Motörhead, AC/DC и INXS. С недавних пор еще бешено кайфую от Pink.
Надо, наверное, заехать к Соренсон, проведать ее. Нам осталось не так много времени; мама с Либом возвращаются через десять дней. За месяц Лина сбросила 17 килограммов, всего 3 не хватило до плановых 20. За первую неделю 4, за вторую 6, за третью 5, за четвертую 2. Но самое важное: сучка наконец-то настроилась на борьбу. Она забила на Утренние страницы, сообщив мне, что ей «надоело заниматься пустым самокопанием и ломать голову над этими текстами и что она готова стараться изо всех сил без них». Жаль, что у меня нет нового мейла Мишель Пэриш, чтобы ей про это написать! Да, из-за своих последних результатов Соренсон рыдала от разочарования, и мне пришлось ее утешать, что, мол, это нормально, что организм так адаптируется и что раз вес стал меньше, то и сбрасывать надо теперь меньше. С другой стороны, все это сильно усложнило мне жизнь: из-за того что сознание заострилось вместе с фигурой, клиент стал капризнее. Такие титанические усилия нужны, чтобы сбить жир с этой жопы и спасти ее. Может, она и пошла на поправку, но это стоило такого труда, а все остальное просто пошло по пизде. Поначалу эта сука даже отказывалась есть пару дней. Я ей сказала:
– Ты объявила голодовку? Ты? Сколько же ты протянешь, интересно!
Пизда ничего не ответила, просто бросила всю жратву на пол.
Но кто бы сомневался: когда я пришла на следующее утро, паркет был вылизан так, что, казалось, на нем не осталось даже лака. Посмотрев на нее, я сказала:
– По-моему, мы оба начинаем понимать, что ты, блядь, за человек.
Она только подняла взгляд и сказала:
– Ты, наверное, имеешь в виду, что мы за люди?
– Не льсти себе, блядь, – говорю, но она наступила на больную мозоль, и мы обе это поняли.
Прошлым вечером был еще один инцидент, так что теперь я говорить с ней не собираюсь. Я отпираю квартиру и на цыпочках прокрадываюсь в спальню. Без сил, я сразу засыпаю на полу.
31
Решение в тот же день
Как бы она тебя ни успокаивала и как бы ты ни успокаивала себя сама, каждая проведенная здесь в одиночестве ночь, когда ты смотришь в свое отражение в большом окне и оцениваешь, насколько еще ты скукожилась, дается с неимоверным трудом, и все это страшно заебало.
Боль и отчаяние от изоляции разъедают, как будто сверху каплет кислота. Всякий раз, когда я слышу, как наручник и цепь звякают по стальной колонне, я немножечко умираю. И никуда от них не деться: даже когда я лежу на матрасе и смотрю портативный телевизор, который принесла Люси, меня не покидает это ощущение ни внутри, ни снаружи.
Я раньше не понимала, насколько маленьким может быть угол в комнате, какой безбрежной прерией может казаться остальная ее площадь, как дверь может находиться будто в километре, и все из-за этой тяжеленной цепи, которая жутко бесит. Раньше я могла сбежать: в Миннесоту, Чикаго, Майами, Нью-Йорк. Я могла спрятаться в «Доритос», «Кей-Эф-Си», «Бостон-маркете», «Тако-Белл». Теперь я делаю только то, что мне скажет Люси. И еду ем только ту, которую она мне принесет.
Моя единственная отдушина – это беговая дорожка и «Тотал-джим». В итоге я таки подсела на Люсину программу. Организм избавляется от жира и закаляется. Закаляется и сознание. Я начала думать о своей работе менее абстрактно и более практично. Умозрительные проекты, которые были в планах, отпали сами собой, отслоились, обнажив свою пустоту и надуманность. Реальные же идеи еще больше зацементировались в сознании, стали четче. Я бросила Утренние страницы. Польза от них была, но одновременно они давали Люси еще больше власти надо мной. А я не хочу, чтобы кто-то имел надо мной власть. Я чувствую себя сильной. Просто дай уже мне спать в своей постели и работать в мастерской!
СУКА ЕБАНУТАЯ!
Я по-прежнему все время хочу есть, но кулинарные фантазии теперь совсем другие. Я больше не мечтаю о яичнице с хрустящим жареным беконом, теперь такая еда мне кажется слишком жирной, ядовитой и гадкой. Вместо нее я воображаю овсяные хлопья крупного помола и мед, стекающий на них в четко предписанном количестве из маленькой пластиковой бутылочки в виде медведя, которую Люси держит в руке, а еще чернику, взрывающуюся своим соком во рту. Напитанные солнцем натуральные флоридские фрукты – сочные апельсины, мягкий нектар персиков, короче, базовые здешние продукты – вот, что теперь будоражит воображение. Еще одно лакомство – Люсин цельнозерновой завтрак с бейглом; обычно она приносит вместе с ним арахисовую пасту и бананы.
