Самюэль Бьорк - Сова
– Да?
– Я к тому, что должен быть какой-то смысл, ее ведь не просто так положили в такую позу, ты не согласен? Если никто не хочет навести нас на ложный след?
– Согласен, да, – заинтересованно сказал Мунк. – И что ты выяснила? Беременность?
– Не совсем так, но близко: помнишь, как расположены ее руки?
– Да.
– Они указывают на две точки пентаграммы.
– Да?
– У этого есть значение, – продолжила Миа. – Пять точек: душа, вода, огонь, земля и воздух.
– Ну и? И при чем тут беременность?
– Есть еще одно толкование.
Миа увидела, что Мунк ее не слушает.
– Вот как? Не земля, вода и остальное, что ты сейчас сказала?
– Душа, вода, огонь, земля, воздух, – повторила Миа. – Но более глубокая символика говорит, что поза ее рук указывает на нечто другое.
– На что же?
– Мама. И рождение.
– Однако, – сказал Мунк, нахмурившись. – Но она ведь не была беременна?
– Нет, но я подумала, вдруг в этом что-то есть. Мне нужно немного времени, чтобы углубиться в это. Посмотреть, смогу ли я найти что-нибудь полезное, связанное со всем остальным, что у нас есть. Я подумала ненадолго уединиться, посмотрим, что удастся найти.
– Делай, как считаешь нужным, только держи телефон под рукой, – вздохнул Мунк, надевая пальто. – Мне надо поспать, я все еще верю, что мы сможем вытянуть что-то из этих двоих завтра. Возьмем такси на двоих?
По его взгляду Миа увидела, что это не был вопрос. Сейчас он «папа Холгер». Он хочет проследить, чтобы она хорошо отдохнула.
– Да, было бы неплохо, я очень устала, – улыбнулась Миа, притворившись, что зевает, встала и надела кожаную куртку.
48
Миа Крюгер подождала, пока красные фонари такси исчезли из виду, затем надвинула шапку на уши и пошла по Хегдехаугсвейен. Мысль о холодной пустой квартире ее не прельщала. Она на секунду нащупала ключи от дома в кармане, бессмысленно, конечно, она все равно сейчас не уснет, нужно еще выпить. Еще выпить. Что-нибудь покрепче. Ей нужно исчезнуть.
Вечер пятницы в Осло. Она плотнее укуталась в куртку и пошла по улицам, склонив голову, не в силах видеть взгляды вокруг, ей никогда нельзя будет стать частью этой «нормальности». Кучки людей, веселых и шумных, вокруг нее, они не волнуются о мире. Она коротко кивнула охраннику в «Лорри», к счастью, это оказался не тот, кто уложил Карри на пол. Бар был почти полон, но столик в самой глубине за углом, где она любила прятаться, был свободен. Почти символично. Заказав «Гиннесс» и «Егермейстер», она опустилась на красный диван. Все остальные вместе. Она в углу, одна. Вне мира. Улыбающиеся лица с бокалами в обеих руках, тусуются с друзьями, друг с другом, а она сидит тут одна, в уголке, ответственная за них всех.
Соберись.
Миа осушила «Егер» и запила его глотком «Гиннесса», помотав головой.
Жалеешь себя?
Нет, сейчас, черт возьми, надо взять себя в руки. Это на нее не похоже. Она достала из сумки блокнот и ручку и положила их на стол перед собой. Кто она такая? Разве она не Миа Крюгер? Сидеть, склонив голову? Что это за фигня такая? Миа открыла блокнот, сняла колпачок с ручки и нашла чистую страницу.
Мне кажется, ваша работа делает вас больной.
Чушь собачья. Она жалела, что вообще допустила это. Согласилась ходить на терапию. Позволила какому-то идиоту копаться в ее голове, заставляя ее поверить, что это правда и с ней что-то не так. Она держала дистанцию, это бесспорно. На каждом приеме. Говорила «да» там и «нет» тут, когда было нужно, и все равно оно пробралось к ней.
Что с ней что-то не так.
К черту. Она решилась, не без помощи алкоголя, пусть думают, что хотят. Миккельсон, Маттиас Ванг, Мунк, в этом отношении, он прекрасно знает, кто она такая, и сколько бы они ни пытались манипулировать ею, права была она.
Какой ад.
Как она ослабела от этого. Мелкие шепчущие голоса слева и справа, но теперь все, с нее, черт подери, хватит. Она помахала официанту, показав на пустой стакан из-под «Егера», и очень скоро на столе появился новый. Какого хрена, да что они вообще знают? Каково быть на ее месте? Новое сообщение от психолога Маттиаса Ванга. Мне назначить новый прием, думаю, было бы неплохо. Взгляд Мунка напротив, думаю, тебе нужно отдохнуть. Миа осушила пол-«Егера», и ее осенило. Она позволила им пробраться к себе в голову, заставить усомниться в самой себе, но довольно. Дальше они не пройдут.
Миа улыбнулась про себя, сделала глоток «Гиннесса» и положила ручку на белую бумагу.
Чистый лист.
Это важно. Посмотреть на все заново.
Сильная. Она снова почувствовала себя сильной. Повлиял ли на это алкоголь или нет, теперь уже не имело никакого значения. Она осушила «Гиннесс» как раз вовремя, когда подоспела новая порция. Миа улыбнулась. Шум бара больше не мешал. Ручка забегала по бумаге.
Камилла. Избранная. Мама. Рождение. Семнадцать лет. Рассеянная. Сама по себе. Перья. Сова? Смерть? Задушена. Почему задушена? Зачем что-то на шее? Дыхание? Дыхание жизни? Руки. В лесу? Почему на ней не было одежды?
Миа сделала большой глоток темного пива, не замечая происходящего вокруг. Она написала ритуал над последними записями, переместив ручку на другую сторону блокнота, добавила сверху подвал, быстро опорожнила стакан и продолжила водить ручкой по бумаге.
Темно. Темнота. Животное? Что с животным? Почему ты – животное? Еда. Корм. Почему тебе не дают есть, Камилла? Кто на тебя смотрит? Почему он на тебя смотрит? И почему на тебе нет парика? Когда ты бежишь в колесе? Когда он наблюдает за тобой? Почему он смотрит на тебя такую, какая ты есть? На саму тебя? Без парика? Почему в подвале ты такая, какая есть? А не когда ты лежишь в лесу?
Миа попросила повторить порцию, хотя еще даже не допила свой «Гиннесс». Она допила его ровно к тому моменту, когда принесли новый, приложила стопку «Егера» к губам, откинувшись на спинку красного дивана, бросила беглый взгляд на написанное.
Здесь что-то есть.
Миа взяла ручку в рот, сама того не заметив. На одной стороне: Такой ты лежишь перед нами, новая, другая. В лесу. На перьях. Защищенная? Новорожденная? На другой стороне: Когда ты животное там, в подвале, бежишь в колесе, должна показывать себя. Ты должна показывать себя, Камилла? Показывать, что ты умеешь?
Миа перелистнула страницу, и ручка снова забегала по новым белым листам.
Мама? Ты хотела стать мамой, Камилла? Ты хотела ребенка? Избранная. Почему ты стала избранной? Ты собиралась стать мамой? Ребенка?
Миа заметила, что у ее столика стоит человек, наверное, официант, она попыталась отмахнуться от него, в бокалах пока достаточно, но он не хотел уходить.
– Миа Крюгер? – спросил человек, и хотя Миа не хотела, она оторвала взгляд от листов.
– Да?
Перед ней стоял парень. В черном костюме и свежевыглаженной белой рубашке, в большой шапке, надвинутой на лоб.
– Я занята, – сказала Миа.
Парень снял шапку, и показались взъерошенные волосы, черные с обеих сторон с белой полоской посередине.
Миа почувствовала раздражение. Здесь что-то было. Она была там. Она была недалеко от цели. Разгадка где-то поблизости, на листах перед ней.
– Я Сканк, – сказал парень.
– Что? – переспросила Миа.
– Меня зовут Сканк, – повторил парень, криво улыбнувшись. – Вы все еще заняты?
49
Суннива Рёд работала в вечернюю смену и устала больше обычного. В последнее время она плохо спала. Ворочалась всю ночь в кровати. Видела странные сны. Она не совсем понимала, почему. Может быть, потому, что он перестал звонить? Сначала звонил постоянно, один звонок за другим, сообщение за сообщением, а потом прекратил. Ничего. С Карри что-то случилось? Произошло несчастье? Надо позвонить и проверить? Вздохнув про себя, она вошла в последнюю комнату перед тем, как уйти домой. Турвальд Сунд, сумасшедший приходской священник. Обычно она на две секунды останавливалась перед дверью перевести дыхание, прежде чем войти, но сегодня она так устала, что была не в силах об этом думать. Хотелось скорее домой. Поспать немного.
Войдя в комнату, она вздрогнула, увидев, как он сидит с огромными выпученными глазами и странной улыбкой на губах. Как будто он ждал, когда она придет.
– Я скоро умру, – улыбнулся приходской священник.
– Не надо так говорить, Турвальд, – сказала Суннива и подошла к его ночному столику, чтобы убрать остатки от ужина, который принесли сестры с кухни, но еда оказалась нетронутой.
– Вы не голодны? Не хотите поесть? – спросила Суннива, чувствуя себя неловко от того, что приходится переводить разговор на будничные темы.
– На небе мне не понадобится еда, – улыбнулся священник, не отрывая от нее глаз.
– Не говорите так, – сказала Суннива. – У вас еще много хороших дней впереди.
– Я скоро умру, – повторил священник, на этот раз решительнее. – Но ничего страшного, ведь теперь я все-таки попаду на небо. Бог сказал, что я могу искупить свои грехи.
