Сесилия Ахерн - Клеймо
– Кто? Парень, который тебя пригласил?
– Логан Трилби. Л-О-Г-А-Н, – медленно, по буквам, повторяю я. – Т-Р-И-Л-Б-И. Не хотите записать? Ах, конечно же нет – нельзя писать о том, из-за чего меня могут пожалеть.
Ее глаза вспыхнули гневом, но сердилась она не на меня.
– Тебе не нужна жалость, Селестина.
– Вообще-то нужна, – возразила я, чуть ли не смеясь. – Я бы хотела, чтобы меня жалели, тогда я бы поверила, что люди – это люди, а не то, во что они все превратились.
Она опустилась в кресло, но не так изысканно и воздушно, как в прошлые дни, – сидит на краешке, ноги расставила, уперлась локтями в колени. Пока до самого донышка не докопается, не отстанет.
– Что они с тобой сделали?
– Хотели меня унизить.
– Им это удалось?
– Вполне.
– Расскажи мне все. – Она говорит со мной мягко, терпеливо, но подспудно в ней чувствуется необычная настойчивость.
Куда подевалось расчетливое спокойствие, не изменявшее ей в прошлые наши встречи? Когда она явилась к нам первый раз, это была Пиа с Первого канала; потом я имела дело с «неофициальной Пиа», но эта – опять какая-то новая женщина, такой Пиа я еще не видела. И хотя прежде я не раз по наивности давала себя обмануть, этой новой Пиа я верю.
– Надели мне на голову мешок, связали, били и пинали ногами, посыпали пеплом, раздели, заперли в сарае. Примерно такой отчет.
Я не стала упоминать, что мне влили в рот алкоголь: за выпитое, пусть не по собственной воле, спиртное меня бы и наказали. Не хотелось рисковать, даже с такой новой Пиа.
Она прищурилась:
– Кто это сделал? Он бы один не справился.
Я рассказала подробнее. Пиа откликалась – с гневом, огорчением, состраданием, всякий раз правильно, и в итоге я прониклась.
– И что теперь?
– Ничего. Мой отец добился, чтобы сегодня все явились в участок – Наташа, Логан, Гэвин и Колин. И их родители, за исключением Ангелины. Родители Логана поручились за него. Сказали, что он не мог быть к этому причастен, потому что провел вечер в кружке изучения Библии.
– Он им солгал, а они поверили?
– Они сами солгали. Они сказали, что он был в кружке вместе с ними.
Она на миг опешила.
– А другие ребята?
– Наташа и Гэвин свалили все на Колин, мол, это она задумала в отместку за то, что случилось с ее мамой – как она считает, из-за меня.
– Что с ней случилось? – На миг вновь включился профессионал.
– Об этом не будем. Отец Наташи – известный юрист, он пустился толковать о правах человека и том, что его дочь защищалась от Заклейменной. Полиция ничего предпринимать не будет, сказали, пусть разбирается школа. Папа чуть не рехнулся. В итоге Наташу и Гэвина отстранили от занятий на два дня, а Колин исключили из школы, но это уже все равно, потому что Боба Тиндера уволили из газеты…
– Это я знаю, можешь мне поверить! – перебила она, и я заметила, как мечется ее взгляд. Вероятно, так же метались и мысли.
– Я и забыла, он же был вашим начальником. Словом, они переезжают, это вы, наверное, тоже знаете, так что исключение ничего не значит, Колин в любом случае переходит в другую школу.
Она покачала головой, потрясенная.
– Пиа, меня еще вот что беспокоит. Вчера, когда они меня раздели… – Ком подкатил к горлу, словно я вновь пережила это унижение. – Они фотографировали. Они видели шестой шрам и располагают доказательством.
Пиа сосредоточилась, быстро обдумывая ситуацию.
– Но они перепугались, после этого они оставили меня в покое, так что, наверное, сообразят промолчать, но рано или поздно все выйдет на свет. Наташа проговорится несомненно, ей хоть заплати, она не сумеет сохранить секрет.
– Но видеосъемки у них нет, – сказала Пиа. – Нам нужна съемка. И как можно скорее обнародовать эту историю. – Она встала и вновь принялась расхаживать. – Опередить их, пока они не проболтались. Пока судья Креван не прослышал и не постарался замести следы, впрочем, он, наверное, уже и сейчас этим озабочен. – Она огляделась, как будто боясь, не подслушивают ли нас. – Сегодня я узнала, что деятельность Кревана будет расследоваться. Пока это внутреннее расследование, – почти шепотом сказала она. – Твой приговор, история Ангелины Тиндер, Джимми Чайлда, доктора Блейк – люди начинают недоумевать.
– Кто это – доктор Блейк? – Имя мне уже знакомо: дедушка упомянул его во время процесса, сказал, что мне нужно поговорить с доктором Блейк и с кем-то еще.
– Доктор Блейк – врач, которая поставила неверный диагноз его жене, – ответила Пиа. – Твой дед заговорил со мной на суде, посоветовал поднять ее дело, а я оборвала его, подумала: сумасшедший старик. Но после знакомства с тобой я все же проверила. Доктор Блейк не распознала вовремя рак у Энни, жены Кревана. И как раз перед судом над Джимми Чайлдом Креван вынес ей приговор. Ее заклеймили вовсе не за это, а за личный проступок, как и Ангелину Тиндер, то есть с виду это не имело никого отношения к смерти Энни. И я тоже не видела связи, пока твой дед не подсказал.
Мой замечательный дедушка, подумала я с гордостью. Он стоял за меня, а я, как все, считала, что уж очень он преувеличивает. Но если он прав насчет доктора Блейк – в чем еще он прав?
– Креван превратил Трибунал в свое орудие, – подытожила я.
– Видимо, он долго планировал расправу с доктором Блейк. А когда все получилось как задумано, это придало ему решимости для суда над Ангелиной и для оправдания Джимми Чайлда. И это ему тоже сошло с рук, но люди начали задавать вопросы.
– Трибунал над Трибуналом? – прищурилась я.
Она слабо улыбнулась в ответ:
– Что-то в этом роде. Частное расследование публичной деятельности.
– Заранее могу предсказать результат. Трибунал обнаружит, что Трибунал всегда действовал уместно и правильно. Та-дам! Расследование закончено.
– Расследуется деятельность только судьи Кревана. Члены правительства обеспокоены: он превысил свои полномочия. Ведь изначально Трибунал был создан как временное учреждение для исправление пороков, но он рос слишком быстро и приобрел огромную власть, правительство не успевало его контролировать. Теперь уже стираются границы между законами и правилами Трибунала, и государство хочет вернуть себе свои прерогативы.
– И такие люди, как Эниа Слипвелл…
– Вот именно. Это она добилась, чтобы была создана комиссия для частного пересмотра некоторых дел.
– Частного, – повторила я. – Умеют же заметать следы эти совестливые и рациональные люди.
– Не все так храбры, как ты.
В ее голосе, к моему удивлению, не было сарказма.
– Знаешь, – продолжала она, садясь, – в интернете появилась новая журналистка. Очень быстро набирает популярность.
– Ревнуете?
– Чуть-чуть, – улыбнулась Пиа. – Она – твоя поклонница.
Это меня удивило.
– Как ее зовут?
Она протянула мне свой планшет.
– Лайза Лайф.
Я фыркнула.
– Она на твоей стороне. Работает на новом сайте новостей X–IT. Каждый день миллионы читателей.
Пиа отыскала в планшете статью, показала мне. Заголовок: «БУДЬ Я ГЕРОИНЕЙ, СТАРИК ОСТАЛСЯ БЫ ЖИВ. Я НИЧЕГО НЕ СМОГЛА СДЕЛАТЬ». Ниже – трогательная картинка: я сижу у могилы Клейтона Берна, зажигая свечу, подпись: «Я помогла старику сесть». Я и не знала, что за мной в тот день кто-то сумел проследить. Могла бы вести себя поосторожнее, раз уж сумела удрать из школы и отправиться на поиски стражей и мистера Берри.
Дальше было о том, как мой поступок в автобусе превратил проблему Заклейменных в проблему прав человека. Смерть Клейтона Берна – первый зафиксированный случай смерти Заклейменного в результате общего невмешательства. Люди следовали правилам, но эти правила повлекли смерть человека. Процитированы слова Эниа Слипвелл: «Я не могу одобрить поступок Селестины Норт, но ее действия и ее слова поднимают серьезный и важный вопрос, на который властям следует ответить. Раз нам приходится ставить под вопрос правило, запрещающее помогать Заклейменным, значит, настала пора пересмотреть всю систему».
Я присмотрелась к фотографии Эниа и узнала в ней ту женщину с короткой стрижкой, которая кивала мне каждый день из толпы, оравшей и швырявшей в меня чем попало на пути через двор суда в замке Хайленд.
– А это Лайза Лайф опубликовала сегодня. – Пиа предъявила мне еще одну статью. «Логика и сострадание: идеальная пара. Мы нашли идеального вождя?»
На этой фотографии я, с виду сильная и решительная, стою перед судом. Не помню, чтобы я чувствовала себя так, как выглядела на этой фотографии. Такой девушке – нет, взрослой женщине – я бы и сама доверилась. Сильная, убедительная. Судя по ее лицу, точно знает, что делает. Как, однако, обманчива бывает внешность.
Пиа доставала из папки и бросала мне на колени газетные вырезки так быстро, что я не успевала читать – только выхвачу заголовок и фотографию, и уже на колени мне ложится следующая статья. Она разложила их на журнальном столике. Огромное количество. Мои фотографии, бесконечные рассуждения обо мне и мои высказывания – они мне знакомы, но я не узнаю за ними себя.
