Пьеро Дельи Антони - Блок 11
– Но как же я могу не думать о прошлом? Прошло уже более пятидесяти лет, а я все равно думаю о тогдашних событиях – думаю о них каждый день. По его словам, я должен забыть о том, что, хотя мне удалось выбраться из лагеря живым, пользы я своим побегом никому не принес… Мне так и не удалось спасти ни одного из венгерских евреев, а все из-за… все из-за…
– Успокойся. Не думай об этом.
– Все мои усилия, документы, которые я привез, копии списков, письменные свидетельства… Все это не принесло никакой пользы! Ты и сама знаешь, что раввины и руководители общин целыми неделями читали и перенаправляли друг другу мое письменное обращение к ним… Они даже собирались отправить его Папе Римскому – вот уж где смех-то! Могу себе представить, как бы он с ним поступил…
– Не проявляй неуважения к…
– А немцы тем временем начали проводить облавы на евреев по всей Венгрии. Те из евреев, у кого хватило денег, сумели откупиться и удрать в Швейцарию. Убежали, как крысы, бросив остальных! Да и мы тоже…
– Не заводись опять, libling, прошу тебя…
– Да-да, и мы тоже!.. Мы – уцелели, и я себя за это никогда не прощу.
Он замолчал, сердито сверкая глазами от ненависти к самому себе. Женщина начала нежно его гладить. Она гладила его медленно и долго, потому что знала, что это единственный способ его успокоить.
– Уже скоро время обеда.
Мужчина фыркнул и повернулся к пазлу.
– Мне, наверное, следовало купить пазл для детей – знаешь, такой из двадцати пяти большущих деталей. А то я уж почти ничего не вижу. Как, по-твоему, бывают пазлы для слепых – с выпуклым узором?
Женщина, тихонько хихикнув, отправилась на кухню.
Ее муж, сдвинув очки на кончик носа, снова занялся разложенными по периметру стола фрагментами. Взял один из них и начал изучать с вниманием камнереза, затем попытался его куда-нибудь пристроить, но так и не найдя подходящего места, отложил в сторону, тяжело вздохнув. Провозившись минут десять, он увеличил готовую часть пазла всего лишь на пять фрагментов.
Вдруг раздался звонок в дверь.
– Кто это? – громко спросил мужчина у жены, продолжая сидеть на стуле.
– Не знаю, – ответила женщина слегка встревоженным голосом, заходя в гостиную. – Сегодня мы никого не ждем.
– Мы теперь уже никогда никого не ждем.
– Я пойду посмотрю, кто пришел.
– Будь поосторожнее. Говорят, что здесь скоро начнет шататься всякое отребье.
– Ты и в самом деле думаешь, что наше с тобой жилище представляет какой-то интерес для грабителей?
– Я говорю не о грабителях, а о политиках. Надвигаются выборы, и мне сказали, что всякие политиканы и их приспешники станут ходить по домам. Так что будь поосторожнее, не ввязывайся с ними в политические дискуссии.
Женщина украдкой усмехнулась – так, чтобы этого не заметил супруг – и направилась к двери.
– Если они станут просить тебя за них проголосовать, – продолжал говорить муж, – скажи им, что мы с удовольствием бы это сделали, но наши внуки нам запретили.
– Не переживай, я посмотрю, кто за дверью, не снимая цепочки.
Женщина закрыла дверь на цепочку и, повернув ключ в замке, слегка приоткрыла ее. Через просвет она увидела мужчину лет шестидесяти, высокого, крепко сложенного, с умными и проницательными голубыми глазами, светловолосого, с залысинами. Он был одет в легкий светло-синий костюм.
Женщина бросила на него удивленный взгляд:
– Что вам угодно?
Незнакомец отреагировал на ее слова совершенно неожиданным образом: его лицо покраснело, и он – высокий и крепкий мужчина – стал вдруг похож на перепуганного мальчика.
– Я… прошу прощения… – Он, похоже, не мог подобрать нужных слов. В его голосе чувствовался легкий южноамериканский акцент.
Женщина посмотрела на него с полным равнодушием: она была уверена, что этот мужчина ошибся адресом.
– Я могу войти? – наконец спросил незнакомец.
Женщина, пару секунд посомневавшись, ответила:
– Извините, но я вас не знаю. А что вам нужно?
– Я ищу… – Он сделал паузу, собираясь с духом. – Я ищу Моше Сировича и его супругу Мириам. Это вы?
Женщина удивленно подняла брови:
– Да, но…
Они в течение нескольких секунд выжидающе смотрели друг на друга.
– Я могу войти? – снова спросил затем светловолосый. – Я по важному делу.
– Libling, что там такое? – послышался из гостиной голос Моше. – Кто пришел?
Мириам, обернувшись, ответила:
– Тут один незнакомый господин… Он хочет с нами поговорить…
– Ну тогда, если он не налоговый инспектор, пусть заходит.
Мириам сняла цепочку и широко открыла дверь.
– Пожалуйста, проходите…
Светловолосый чувствовал себя очень неловко: он то и дело нервно потирал руки.
– Проходите вот сюда, в гостиную… А это мой муж…
Моше повернулся к вошедшему незнакомцу.
– Извините меня за то, что встречаю вас сидя, но в моем возрасте приходится экономить силы…
Незнакомец, сделав пару шагов, в нерешительности остановился.
– Вы что, ждете, когда вам вручат пригласительный билет? Садитесь. Каких-либо угощений мы вам предложить не можем – ну, разве что чашечку чая…
Незнакомец отрицательно покачал головой, отказываясь от чая, и сел напротив Моше в кресло с потрескавшейся кожаной обивкой. Мириам – по знаку своего мужа – тоже села за стол. Выражение ее лица стало встревоженным.
– Ну что ж, – сказал Моше, – кем бы вы ни были, добро пожаловать в наше жилище. По крайней мере развеете немного скуку. Что вам от нас нужно?
Светловолосый взволнованно смотрел на старика, все никак не решаясь заговорить.
– Да не волнуйтесь вы так, – попытался подбодрить его Моше. – Давайте начнем с чего-нибудь простого. Ну, например, скажите нам, как вас зовут.
Светловолосый, сделав над собой усилие, заставил себя заговорить:
– Я – Брайтнер. Феликс Брайтнер.
Выражение лица Моше тут же сменилось с добродушного на настороженное. Улыбка с его лица исчезла.
– Мы не знакомы ни с одним человеком по фамилии Брайтнер.
– Мой отец – Карл Брайтнер.
Моше помрачнел. Мириам еле удержалась от того, чтобы не ахнуть.
– Какой Брайтнер? Тот самый Брайтнер?
Моше аж затрясся от негодования. С трудом поднявшись на ноги, он посмотрел сверху вниз на светловолосого, который, казалось, весь сжался и стал каким-то маленьким. Сухожилия шеи и лица старика натянулись.
– Уходите… – сказал Моше. – Уходите из этого дома немедленно.
Светловолосый, сильно смутившись, открыл было рот, чтобы что-то ответить, но так ничего и не сказал. Он поднялся с кресла и в воцарившейся гробовой тишине направился к выходу. Моше продолжал абсолютно неподвижно стоять на ногах. Мириам нашла в себе мужество проводить светловолосого – все-таки гость! – до входной двери.
Феликс Брайтнер сам открыл дверь и, выходя на лестничную площадку, обернулся и посмотрел на Мириам. Затем он поспешным движением вытащил из внутреннего кармана пиджака какой-то конверт и протянул ей.
– Я всего лишь хотел передать вам вот это, – пробормотал он.
Мириам взяла конверт, но открывать его не стала. Она отвела взгляд в сторону, не желая смотреть на этого человека.
– Уходите, – еле слышно сказала она. – Уходите отсюда немедленно.
Закрыв входную дверь, она прислонилась к ней спиной и тяжело вздохнула. По ее щекам потекли слезы. Затем она заперла дверь, повернув ключ на все три оборота, тыльной стороной ладони вытерла глаза и пошла обратно в гостиную.
Моше стоял там все в той же позе, как будто волею какого-то колдуна он вдруг превратился в каменную статую. Мириам обняла его, и это разрушило колдовские чары. Моше зашевелился, однако говорить ничего не стал.
Только лишь когда он заметил в правой руке супруги конверт (о котором Мириам уже забыла), он показал на него пальцем и спросил:
– Что это?
– Мне это дал он, – ответила Мириам.
Моше взял конверт и стал вертеть его в руках, не решаясь открыть. Он боялся того, что он мог внутри этого конверта обнаружить. Прошлое и так уже давило на него непосильным грузом.
В конце концов он набрался мужества и, засунув палец внутрь (тот не был запечатан), заглянул в него.
В конверте лежала фотография.
Моше выдвинул фотографию из конверта на один сантиметр. Мириам наблюдала, не отрываясь, за движениями его пальцев. Он ухватился за край фотографии большим и указательным пальцами и полностью вытащил ее.
От одного только взгляда на нее у них обоих перехватило дыхание.
Это был сделанный с близкого расстояния фотоснимок могилы.
Могила была простенькой, с незатейливой надгробной плитой из светлого камня, и располагалась на каком-то кладбище, которого на фотографии почти не было видно. В глубине можно было различить дорожку из белого гравия и черную ограду. Перед надгробной плитой стояла большая банка с красными цветами. На самой плите виднелась фотография.
