Кафа Аль-зооби - Лейла, снег и Людмила
Лейла молчала, уставившись в пол, преодолевая острое желание заплакать. Она часто плакала в минувшие дни, и все это время перед ее глазами стоял отец. Был ли это страх перед ним или за него, или раскаяние, или гнев из-за отсутствия права самой принимать решения? Возможно, все вместе. Она спросила, не поднимая головы:
– Ты собираешься сообщить моему отцу?
– Нет. Не волнуйся. Я не сообщу ему и никому, но не ради тебя, а ради него самого. Тебе не нужно падать передо мной на колени и умолять не выдавать тебя. Я знаю, что ты и не сделаешь этого. И не из страха перед унижением, а потому, что потеряла благородство. Ты пала. Я сделаю это ради него. Я не выдам его позор!
– Но…
– Послушай меня хорошенько, – перебил Рашид резко. – У меня есть одно условие.
– Какое?
– Ты должна отказаться от продолжения, раскаяться в содеянном и обещать хранить честь отца!
– Она волнует тебя до такой степени?
– Тебе, которая плевала на эту честь, видимо, трудно поверить, но мне действительно она дорога.
Помолчав немного, Лейла ответила:
– Хорошо. Я согласна на твое условие.
Разговор был окончен. Оба молчали. Но Рашид не знал, почему во время этого тяжелого молчания на его глаза внезапно навернулись слезы, и он не смог справиться с нахлынувшей грустью. Он опустил голову, подпер лицо руками и отдался своему горю. Лейла увидела, как плечи его затряслись от рыданий.
Это было самое худшее из того, что она могла ожидать. Более того, в глубине души она боялась этого момента. Даже когда Рашид ударил ее и оскорбил, Лейла испытала скрытое облегчение и стала отвечать ему. Когда она узнала, что Рашид сделал с Игорем, она расстроилась и ругала его про себя. Но уверенность в том, что ее поведение оправдано, крепла в ней с каждым днем. И даже когда Рашид пригрозил отцом, Лейла почувствовала, будто он бросил ей спасательный круг, и согласилась на его условие. Тем самым он представил последнее доказательство своей власти и в то же время навязал решение, к которому ей самой трудно было прийти.
Когда Рашид заплакал, Лейла вся сжалась, глядя на него и не в силах сказать что-либо. Его плач словно заставил ее почувствовать: она совершила ошибку. Если бы она могла извиниться, повернуть время вспять, протянуть руку и утешить его…
Всего несколько минут назад Рашид виделся ей ужасно далеким. Лейле казалось, что их разделяет не два шага, а огромное расстояние, словно они находились на разных полюсах: она пыталась объяснить ему, что имеет право на собственный выбор, он же пытался доказать отсутствие у нее такого права. В то же время она чувствовала, что колеблется и готова сдаться, принять его сторону, попросить у него – своего отца – и себя самой прощения, но Лейла держалась и сопротивлялась с упрямой гордостью.
Но когда случилось то, чего она боялась, и боль Рашида прорвалась наружу, Лейла почувствовала, что у нее нет больше сил сопротивляться.
Она поднялась, протянула руку и дотронулась до его плеча. Но он резко стряхнул ее руку и, заметив, что плачет в ее присутствии, быстро взял себя в руки и вытер глаза. Затем встал и ушел.
Слушая его удаляющиеся шаги, стихавшие постепенно, Лейла понимала, что он больше не вернется.
Все следующие дни Рашид смотрел вокруг невидящими глазами, словно очнувшись и оказавшись перед множеством вопросов, на которые ему следовало найти ответы. Что у него осталось? Что он будет делать завтра? И кем он стал теперь?
Весь мир внезапно опустел. Жизнь потеряла свою святость, мечты утратили блеск, мир лишился содержания и стал пустынным и безлюдным, в нем не за что было ухватиться, чтобы не раствориться в этой дремучей пустоте. Даже Лейла потеряла чистоту. Как ему пережить этот крах?!
Несмотря на глубокую обиду, Рашид не мог забыть Лейлу. Любовь к ней поселилась в душе, как хронический недуг, пробуждающий тайный страх перед смертью. Любовь особенно терзала Рашида по пятницам, когда стрелки часов приближались к пяти – обычному часу их встречи: в это время она по обыкновению ждала его, и он стучал к ней в дверь. Каждую пятницу в этот час Рашид начинал блуждать в тумане печали и отчуждения, не находя себе места.
Любовь к Лейле вскипала каждый раз, когда он случайно проходил вечером мимо общежития и видел свет в окне ее комнаты, расположенной на седьмом этаже. Из воспоминаний прошлых лет на него обрушивался ее милый раскатистый смех, надолго посеявший в его сердце тихую розовую радость.
Любовь к ней поднималась в душе каждый раз, когда разговор заходил о родине, и тогда на Рашида веяло запахом жасмина. Этот запах соединился в его сознании с вечерами тех незапамятных дней, когда он был еще юношей. Он возвращался домой после партийных собраний переулками, радостный, нисколько не сомневаясь в том, что будущее целиком в его руках, и он может вылепить его, как сам того пожелает. Потом, приехав в Россию и встретив Лейлу, он не представлял своего возвращения на родину иначе, как с ней. Родина в его сознании все более принимала облик Лейлы.
Часто его любовь вскипала сама по себе, как неотпускающая боль, скрытая во всем сущем: в воздухе, небе, дожде, снеге, вкусе мяты, добавленной в чай.
Однажды, спустя несколько месяцев, Рашид вернулся домой после двухдневного отсутствия. Галина, как обычно, встретила его разъяренная. Более того, в тот день она объявила о своих сомнениях:
– Скажи мне, кто она?! Немедленно назови ее имя!
Рашид молчал.
– Возвращайся к ней. И не смей больше приходить в этот дом! – крикнула жена, грубо толкая его в сторону двери.
– Ты ошибаешься … – пробормотал Рашид. – Я никогда тебе не изменял.
– Послушай, у меня нет больше сил терпеть это положение. Ты уходишь, ночуешь неизвестно где, а сюда приходишь только поесть и поспать! Ты не думаешь ни обо мне, ни о том, кого я ношу в животе.
– Ты беременна? – перебил Рашид удивленно.
– Не знаю, заслуживаешь ли ты, чтобы я родила тебе ребенка. Но это случилось помимо моей воли. А что теперь? Смогу я его выходить или он умрет от голода?
Некоторое время Рашид смотрел на Галину, а потом поймал себя на том, что с силой обнимает ее. Жена вновь доказывала ему, что она достойная женщина, и это помогало ему сносить все ее пороки.
С новостью Галины в его душе воцарился некоторый мир. Он собрал все свои силы и стал готовиться к возвращению в Иорданию вместе с женой. Он убедил ее, что им лучше уехать туда, и обещал ей лучшую жизнь.
Несмотря на перемены последних лет, родина для Рашида оставалась воплощением некоей непорочности. Она избежала разрушения и олицетворяла для него последнее убежище, где ему хотелось укрыться в уверенности, что здесь он найдет спасение.
Но и там Рашид вскоре почувствовал себя чужим. Он был случайным человеком в стране, переставшей принадлежать ему. Он обнаружил, что его представления о родине не более чем романтическое кружево, сплетенное из мечтаний и долгих лет жизни на чужбине. Рашид обернул этим кружевом понятие родины, и оно оказалось вырванным из реальности и стало абстрактным, парящим в пространстве, отделенным от места и времени символом всего того, по чему он тосковал, находясь вдали.
Но понемногу это понятие спускалось с высоты и обретало реальные черты настоящей родины.
Рашид не ожидал, что его душу так быстро переполнят отчаяние и разочарование.
Отчаяние стало жечь его немилосердно. Оно обожгло его впервые, когда он встретился со старыми друзьями и увидел, как их партию разорвало на мелкие клочья, и она гибла, увязнув в бессилии и разногласиях. Рашид удивился, как он мог раньше верить в мощь этой партии, силу ее видения и глубину.
Отчаяние охватило его из-за засухи. Не было воды. Ни дождя, ни надежды – ничего, кроме молитвы.
Приступы отчаяния нападали на Рашида, когда он, изнывая от жары, обливаясь потом, проводил большую часть времени в разъездах, обходя в поисках работы одно за другим все государственные и негосударственные учреждения. Он уже стыдился брать деньги на расходы у отца – обычного служащего, тем более что эти расходы не покрывали нужд двоих. Отчаявшись найти место врача, Рашид был согласен пойти на любую работу.
Что касается Галины, то ее жалобы раздавались все чаще. Жизнь в комнате у родителей Рашида стала надоедать ей. Ее раздражала постоянная нехватка воды, горячий ветер, приносивший с собой запах пустыни и проникавший в окно, стоило его открыть, гости, приходившие без предупреждения, которых следовало встречать с приветливой улыбкой. Еще больше ей надоело молчание, так как она наотрез отказалась выучить арабский. Она не могла выносить больше заунывный напев муэдзина, особенно когда этот голос, будто исходивший из мифической трагедии, своим печальным призывом к молитве нарушал на рассвете ее сон.
А когда Галина родила, то совсем обезумела от потока гостей и множества женщин, окруживших ее и малыша, и больше не скрывала раздражения по поводу матери Рашида, настойчиво пытавшейся оставить невестку в постели и взять на себя заботу о ребенке. Терпение Галины лопнуло, когда свекровь попыталась натереть кожу несчастного младенца солью, и она крикнула по-русски непонятные слова, смысл которых, однако, был ясен по тону и взгляду, которым она наградила мать Рашида: Галина прогоняла ее и, может быть, даже бранила[7].
