Барбара Пим - Замечательные женщины

– Ах да. – Елена встала. – Вы бы очень мне помогли. Как, по-вашему, священник не пригласит меня выпить? Он сказал, чтобы я дала ему знать, если он может что-то для меня сделать, ведь правда?

– Сомневаюсь, что он именно это имел в виду. Хотя, если он водил выпить Роки, почему бы ему не повести и вас? Но, кажется, сегодня у него вечер молодежного клуба.

Глава 20

Список мебели – не самое удачное начало для письма, хотя рискну сказать, что человек, склонный к полетам фантазии, даже список белья в прачечную способен превратить в поэму.

Я долго сидела за столом, не в силах взяться за карандаш и праздно переворачивая страницы блокнота, в котором вела счета и составляла списки покупок. «Какими увлекательным они были бы, будь это средневековые списки покупок, – думала я. – Но, возможно, и в этих тоже есть пища для поэзии – столько здесь сомнений и знаков вопроса». «Паек по карточкам, зелень, сухое мыло, почтовые марки» казались вполне рациональными и легко объяснимыми, но откуда запись «Красная ленточка?» Зачем мне понадобилась красная ленточка? Какая-то рискованная идея для перелицовки старой шляпки? Но если да, то идея была мертворожденная, поскольку я точно знала, что не покупала ленточку, и вообще маловероятно, что когда-либо стану носить шляпу, отороченную красной лентой. А «пашотница»? Это невоплощенная мечта или амбициозное стремление купить кухонное приспособление, позволяющее изготовить аккуратное, искусственное с виду яйцо-пашот? Но ничего такого я не купила, и казалось вполне вероятным, что в тех редких случаях, когда у меня заведется свежее яйцо, чтобы сварить его без скорлупы, я и дальше буду ловить его в кипящей воде, где белок отделяется от желтка и колышется, как актиния. Иногда я помечала места или магазины, в которые надо заглянуть. Я наткнулась на название известного римско-католического книжного, опять же со знаком вопроса. Кажется, я там ничего не покупала, но помню, как заходила туда под Рождество, когда подвальное помещение с ярко раскрашенными гипсовыми фигурами манило обещанием тихой гавани среди суеты толп.

Я все листала страницы, пока не дошла до изучения старых счетов за газ и электричество, понимая при этом, что невозможно оттягивать до бесконечности, и в конечном итоге после нескольких фальш-стартов вымучила письмо, начинавшееся со слов «Дорогой Роки», перечислявшее факты, приводящее список мебели и заканчивающееся так: «Надеюсь, вы хорошо обустроились, всегда ваша Милдред». Окончание стоило мне больше тревожных мыслей, чем мог бы оправдать результат, но мне представлялось, что «всегда ваша» – корректный способ завершить дружеское письмо человеку, к которому, как предполагается, никаких особенных чувств не испытываешь. Рискну сказать, не лишним было бы написать «с любовью», но я не смогла себя на это подвигнуть.

Ответ Роки был совершенно в его духе и, судя по всему, никаких тревожных мыслей ему не стоил.

«Дражайшая М., – писал он. – Елена совершенно заблуждается, и то, что я забрал, определенно МОЕ. Что до голубой формы для запеканки, то признаю: да, действительно это она ее купила, но только для того, чтобы заменить мою, которую разбил Иврард Боун. Поэтому оставим эту чепуху.

Надеюсь, вы здоровы и церковь процветает, и отец Мэлори тоже – или следовало бы написать «о. Мэлори»? Уйма воскресений после Троицы, наверное, сплошная скука, но всему рано или поздно наступает конец!

Обязательно приезжайте как-нибудь меня проведать, и (если погода будет ясная) я угощу вас ленчем с премилым вином в моем заросшем саду.

В спешке и с большой любовью

Я сидела над письмом со смесью удовольствия и грусти, но и после того, как выучила его содержание почти наизусть, основным впечатлением от него оставалось удивление. Я не могла себе представить, чтобы Иврард Боун разбил форму для запеканки! Глупый пустяк, но всякий раз, думая об этом, я улыбалась, иногда даже на улице или в автобусе.

Как я и ожидала, Елену письмо возмутило, и она решила не иметь больше никаких дел с мужем и поехать домой к матери в Девоншир. Я не ожидала, что она поведет себя так традиционно, и от этого она почему-то стала мне больше нравиться. Казалось, моя роль в этой злополучной истории подошла к концу, и я могла только надеяться, что случится нечто, что заставит их образумиться. Я начала подумывать… вот если бы снова увидеть Роки, то я могла бы их свести… Мысленно я играла благородную роль на заднем плане сцены их воссоединения и тихонько удалялась приготовить чашку чая. Или постирать. Или погладить. Но хотя Роки писал, что я должна как-нибудь его навестить, определенной даты он не предлагал, а мне не хотелось навязываться.

Стояла середина августа, трудное время в церкви. Череды одинаковых воскресных служб после Троицы не могла избежать даже самая «высокая» церковь, и иногда трудно было упомнить, какая Троица у нас по счету – восьмая, девятая или десятая. Потом и Джулиан Мэлори тоже уехал, оставив вместо себя отца Грейторекса, и наша маленькая община плыла, как корабль без ветрил. По утрам в воскресенье проповеди не было, зато то и дело случались неприятные происшествия: то из кадильницы посыпались искры и напугали стариков, а то один маленький алтарник споткнулся, наступив на полу слишком длинного стихаря, и скатился по ступенькам, от чего остальные мальчики захихикали. В одно воскресенье отсутствовал Тедди Лимон, поскольку поехал с семьей на уик-энд в Маргейт, и подменить его вызвали мистера Конибира, вид у которого сразу сделался, как у рассерженной птицы. У органиста тоже был отпуск, и хотя сестра Блэтт предприняла доблестную попытку занять его место, с хоров то и дело доносились странно нервирующие звуки, произвести которые способен только церковный орган.

Джулиан и Уинифред поехали отдыхать с Аллегрой Грей на ферму в Сомерсете. Я невольно думала, что трио подобралось не самое удачное, но, возможно, Джулиан счел, что духовному лицу не подобает ехать в отпуск одному с невестой, к тому же оставалась еще проблема, что делать с Уинифред. Я могла бы предложить сама с ней куда-нибудь съездить, если бы не договорилась поехать с Дорой Колдикот в сентябре, как делала это каждый год. Я ждала отдыха как никогда раньше. Мне надо было уехать от всех проблем (по большей части чужих), которые донимали меня последние несколько месяцев. Вдруг, если взглянуть на них издали, они рассеются сами собой? Елена забудет про мебель, Аллегра Грей обернется идеальной женой для Джулиана, Уинифред выйдет замуж или вступит в религиозную общину. Даже древоточцы в тумбах стола Роки вымрут, а последствия их жизнедеятельности устранит чудодейственная мазь, о которой говорила миссис Боун.

Как-то под конец августа, выйдя в час дня на ленч, я увидела, как Иврард Боун рассматривает витрину в некотором расстоянии от нашей конторы. Я тут же испытала острое раздражение. Зачем он тут? Если он хотел меня повидать, то почему не мог, как обычные люди, позвонить и договориться? Мне вспомнилась последняя наша встреча: я в старом хлопчатом платье, без чулок, с кардиналом Ньюменом и буханкой хлеба в холщовой сумке. Сегодня на мне хотя бы был респектабельный костюм, и никакие хозяйственные покупки меня не обременяли. Я планировала поспешить домой и закончить платье, которое шила к отпуску, поэтому, понадеявшись, что он меня не заметил, развернулась и быстро пошла в противоположную сторону. И не оглянулась, даже услышав позади торопливые шаги. Потом меня окликнули по имени, и мне пришлось остановиться и разыграть удивление.

– А, это вы… – нелюбезно сказала я.

– Да, я вас ждал. Я надеялся, вы пойдете со мной на ленч.

– Тогда почему вы не написали и не позвонили?

– Мне это только сегодня утром пришло в голову. Я был в отъезде. Небольшая археологическая экскурсия в Дордонь.

– Прятались в пещере? – спросила я.

– Да, в кое-каких пещерах я побывал. Но ума не приложу, с чего вы взяли, что я прятался.

– Не важно, – ответила я, несколько пристыженно. – Просто шутка. Но я думала, ваша специальность – антропология.

– Да, но, понимаете, все взаимосвязано. Археология лучше подходит к отпуску.

– В Бретани ведь каменные круги, да? – Я постаралась проявить научный интерес. – И опять же, есть еще Стонхендж.

Я вспомнила, что папа интересовался Стонхенджем, и словно бы увидела, как все мы сидим вокруг обеденного стола: мама: папа, младший священник (не помню, который именно) и каноник с женой. Мы говорили о Стонхендже, и вдруг погас свет. Помощник священника издал испуганный возглас, но голос каноника продолжал без тени дрожи (он до сих пор звучит у меня в ушах), как ни в чем не бывало. Мама стала собирать и зажигать свечи, а каноник продолжал развивать свою теорию о том, как именно огромные камни перенесли на равнину Салисбери. Выступление было впечатляющим и вскоре было вознаграждено (так мне, во всяком случае, чудилось) епископским саном. Вспоминая об этом после стольких лет, я улыбнулась.