Кафа Аль-зооби - Лейла, снег и Людмила
Она хорошо сознавала, что если даже они оба забудут о двадцати годах, разделявших их, то время не забудет ни в коем случае.
В итоге рукой, опустившей меч, стала ее собственная. Не потому, что она перестала его любить, а потому, что однажды постигла тайну, как сохранить эту любовь навеки. И пришла к убеждению, что именно ей надлежит погасить это пламя прежде, чем его потушит ветер времени. Или его задует Андрей. Или оно угаснет само, когда иссякнут питающие его силы. Прежде, чем оно превратится в холодный пепел. Чтобы эта связь осталась в памяти Андрея живой и пылающей, ее следовало погасить самой.
Нелли Анатольевна нашла подходящий случай, когда Андрей решил посоветоваться с ней по поводу своей дальнейшей учебы и получения звания специалиста. Она поддержала идею и обещала посодействовать.
За короткий срок главврач помогла Андрею получить направление на учебу в Московский медицинский институт.
– У меня там есть старый друг, Леонид Борисович, заведующий кафедрой терапии. Он обязательно тебя поддержит. Я редко обращаюсь к нему с просьбами.
И действительно, Леонид Борисович откликнулся неожиданно быстро, и за считанные недели все вопросы с поступлением Андрея были решены.
– Я уеду, но мы сохраним наши отношения. Ты будешь приезжать ко мне, когда будет время. Я тоже буду приезжать сюда на каникулы и на праздники, и мы будем проводить их вместе, – сказал Андрей перед отъездом.
Она грустно улыбнулась:
– Мы будем сидеть на кухне, пить чай и беседовать, как близкие друзья.
Несмотря на то, что решение далось ей нелегко и причинило большую боль, она не собиралась отступать – желание, чтобы их отношения остались живы в памяти Андрея, превосходило ее страсть к нему. Глубокая печаль овладевала ею, и она опасалась, что не в силах будет подарить ему то удовольствие, которое он ожидал. И даже в последний вечер перед его отъездом Нелли Анатольевна отказалась принять его, как обычно, у себя дома и назначила встречу в кафе. Они вместе поужинали, и Андрей все ждал, что после ужина и двух выпитых ею рюмок коньяка она пригласит его к себе домой на чашку кофе. Но она не сделала этого, а настояла, после дружеских объятий, чтобы они расстались у порога кафе. И тогда Андрей понял, что их любви действительно пришел конец. И в тот же момент осознал, как сильно любит эту женщину. Он никогда не забудет ее, всю жизнь будет признателен ей за любовь и за все, что она дала ему со щедростью настоящей матери и преданной любимой. Она прекрасная женщина!
Москва встретила Андрея туманным утром. Видимость на улицах была плохая, высокие здания, расположившиеся в ряд по сторонам дороги, тонули в густом облаке тумана. Андрей не любил такие дни. Прильнув к оконному стеклу автомобиля, он изо всех сил пытался разглядеть приметы города.
Его знание Москвы ограничивалось теми двумя днями, которые они провели здесь вместе с Сергеем и Владимиром, в переездах между железнодорожным вокзалом и домом их возлюбленной – юной актрисы. Но он хорошо помнил те два дня, и воспоминание о них внушало оптимизм. Приятели тогда приехали в Москву, не зная в ней ничего и никого, с небольшой суммой денег. И Москва распахнула им свои объятия и проводила – эта сцена была еще жива в памяти Андрея – тысячами огней, которые задрожали, когда поезд стал отдаляться, словно это девушки махали вслед платками в знак верности и обещания ждать.
– Не думаю, что Москва сейчас – это та Москва, которая была десять лет назад. Теперь, дружище, ты будешь чувствовать себя так, будто оказался на поле битвы. Если вдруг замешкался или споткнулся и упал, никто не протянет тебе руку помощи. Спроси у меня. Ну, да ты сам все увидишь, – предупредил его Владимир.
Владимир тоже перебрался в Москву, основав здесь свое частное дело. Он открыл магазин одежды. Владимир предложил другу забыть о медицине и войти с ним в дело, но Андрей отказался, сказав, что не намерен бросать профессию медика.
Они оба верили в неизбежность перемен, но каждый из них различал в шуме времени свои звуки. В то время как Владимир вдыхал на заре перестройки лишь аромат денег, в глазах Андрея эта заря имела почти романтическую окраску. Он не осуждал любовь друга к деньгам, но был настроен оптимистически в отношении собственного будущего, уверенный, что наступающая эпоха будет держаться не только на людях бизнеса, как утверждал Владимир, но и на людях интеллигентных и образованных, которых социализм не жаловал. Андрей считал, что эти люди, наконец, займут достойное место в обществе и получат подобающие им блага, как происходит на Западе.
Так или иначе, но Москва, как и говорил Владимир, оказалась совсем иной, чем десять лет назад. Андрей словно попал в другое измерение. Это была шумная эпоха. Эпоха настоящей перестройки.
Он окунулся в водоворот московских дней, которые пробегали с молниеносной быстротой. Утром выходил из общежития и бежал на автобусную остановку. Выйдя из автобуса, вливался в людской поток, устремлявшийся к станции метро. Запыхавшийся, прибегал на работу. Таким же образом возвращался по вечерам в общежитие. В этой нескончаемой суете Москва казалась похожей на прозрачную стеклянную колбу, внутри которой химические реакции протекали так быстро, что за ними нельзя было уследить. В любой момент человека поджидали перемены, вплоть до самых неожиданных. Андрея захватили сверкающие огни и восторженный гул времени, когда люди с удивлением и радостью обменивались друг с другом новостями из прессы, заговорившей с ними на другом языке. Вместо рассказов о подвигах партии, рабочего класса и крестьянства, когда действительность рисовалась яркими красками, увенчанная звучными лозунгами, газеты заговорили о коррупции и бюрократии, по телевидению пошли необычайно смелые репортажи о предприятиях, изделия которых залеживаются в магазинах и не пользуются спросом, хотя фабрики продолжают выпускать ту же самую продукцию с неимоверными ежегодными убытками. Впервые люди увидели крестьян в ветхих одеждах, жалующихся на плохое положение в колхозах. В обществе тут и там, как грибы после дождя, стали рождаться вопросы по поводу значительных и малозначимых моментов отечественной истории. Был ли Сталин диктатором или народным героем? Красные ли были героями или белые? Целесообразно ли допускать частную собственность?
Этими и многими другими вопросами и новостями, бередившими старые раны, обменивались теперь повсюду. Помимо того, передавали другие новости и рассказы, больше похожие на вымысел, и никто не знал, откуда они появились. Поговаривали, будто бывшие партийные руководители (которые впоследствии получат в свои руки власть) отказались от партийных привилегий и присоединились к народу, и вроде где-то видели, как некоторые руководители ездят на метро вместе с простым людом, а жены других из них стоят в очередях за хлебом и молоком.
Однако события, к которому привел в итоге перестроечный хаос, не мог предугадать никто – ни поддерживавшие перестройку, ни настроенные против нее, – неожиданный распад Советского Союза.
В те дни Андрея мучила мысль, что хотя случившееся затрагивало напрямую всех, но Нелли Анатольевна, вероятно, восприняла его намного острее, чем остальные. Он стал искать, кто бы из друзей мог одолжить ему несколько рублей на короткий телефонный разговор с Нелли Анатольевной. Ему удалось наскрести денег всего на пять минут разговора. В первые же минуты она вылила все свое негодование на политиков-предателей, толкавших страну в пропасть, а затем добавила:
– Мне очень грустно, Андрей. Я готова плакать, глядя, как рушится страна, которую мои родители защищали на фронте. Мне всегда было жаль, что они погибли на войне, не увидев победы. Теперь я думаю, что не стоит об этом жалеть. Если бы они дожили до сегодняшнего дня, то умерли бы от горя.
Последняя минута разговора прошла в ужасном молчании, и эхо его печально повторялось в душах обоих, и они не находили больше слов, пока тишину не оборвал прерывистый гудок.
– Разговор окончен! – крикнула из-за стойки телефонистка.
Когда Андрей клал трубку, ему привиделось, будто вместе с прерывистым гудком рядом с Нелли Анатольевной встал другой человек, образ которого внезапно всплыл из коридоров памяти. Перед мысленным взором Андрея стоял грустный, с разбитыми мечтами и надеждами, Рашид.
Рашид
В те дни Рашид напоминал птицу, потерявшую направление, заблудившуюся и растерянную.
Он, как пораженный громом, не мог поверить, что эта великая страна могла развалиться с такой быстротой и легкостью, и приверженцы коммунистических идей даже не попытались встать на ее защиту. Выходило, что коммунизм представлял собой сплошной обман, он же, дурак, наивно поверил в него, последовал за ним с невиданным энтузиазмом и преданностью.
Действительно ли всему пришел конец? – спрашивал он сам себя, мечась, словно подхваченный ветром бумажный листок, готовый приземлиться где угодно, поскольку весь мир стал вдруг чужим и мрачным.
