Дональд Маккейг - Путешествие Руфи. Предыстория «Унесенных ветром» Маргарет Митчелл
В день казни Джеху утром в разбитую голубую дверь домика Руфи деликатно постучали дозорные. Чарлстонские расчётливые власти вознамерились компенсировать издержки, в связи с чем конфисковали инструменты Джеху и забрали его служанку с ребёнком. Рубанки, стамески и измерительные приборы были проданы какому-то строителю, а живой Капитал отправили на аукцион в работный дом.
Руфь утаила от Мартины бесславную кончину отца, но каждый раз, когда её глаза закрывались от усталости, в голове вставала картина его казни.
Власти решили провести показательную казнь, но, поскольку деревянные подмостки не могли выдержать двадцати четырёх человек за раз, их выстроили у длинной каменной стены, которая защищала город от британцев в 1812 году. Сверху свешивались двадцать четыре пеньковые верёвки, привязанные позади стены. А впереди стояли низкие скамьи, на которые должны были взобраться осуждённые. Волнующаяся, разноцветная толпа налегала на милицейский заслон, пока палач надевал на головы петли. Он выбил из-под ног скамейки, но не настолько резко, чтобы шеи переломились, и двадцать четыре человека начали задыхаться. Они крутились, били ногами, дёргались и корчились в судорогах. Бахус Хаммет поднял ноги, чтобы ускорить агонию, и палач постарался поскорее отправить на тот свет задержавшихся. Молодой сын Джереми Клемента, Цицерон, попытался прорваться к отцу, но попал под копыта милицейской лошади и к вечеру того же дня скончался.
Аукционер, к которому попала Руфь, бородатый джентльмен в льняном пиджаке и широкополой шляпе без единого пятнышка, внимательно изучал документы о продаже, пока его товар рассматривали покупатели и праздные любопытные. Какой-то плантатор заставил одного негра бегать на месте, вращать руками и прыгать вприсядку, чтобы проверить, подходит ли он для тяжёлых полевых работ. Молодой темнокожей девушке, стоявшей рядом с Руфью, заглядывали в зубы и вертели её так и сяк. Какой-то парень попросил её поднять рубашку, но аукционер пресёк его словами:
– Так ты покупаешь, сынок? Или просто хочешь бесплатно поглазеть?
После этого он сложил бумаги стопкой и, откашлявшись, начал нараспев расхваливать товар:
– Этот паренёк принесёт вам деньжат! Это М-А-Н-И: он приманивает деньги! Он умеет сажать, полоть, жать и молотить. Парень работал на плантации Андерсона, поэтому он знает всё, что нужно знать о золотистом каролинском рисе.
Руфь не чувствовала ничего. Этот день в отличие от ада когда-нибудь закончится.
После того как полевой работник и девушка с кофейной кожей были проданы, помощник аукционера завёл на помост Руфь с Мартиной. Несмотря на то что она была собственностью Форнье, Эвансов и Джеху, она на самом деле им не принадлежала. Она была Руфью или няней Руфью, а это совсем иное, чем принадлежать. От этой мысли ей полегчало.
Всего в двадцати шагах от себя Руфь увидела плантатора, который вошёл в Обменный дом. Проверив ведомость, он вложил её в дело; может, ему надо было отправить письмо. Он не заметил Руфь с Мартиной. Если бы она окликнула его, он, наверное, удивился или разозлился, что его отрывают от дела. Руфь, Джеху, малышка Мартина: разве они вообще существовали? Если не для людей, то занимали ли они хоть какое-то крохотное местечко в душе Господа?
– Джентльмены, – продолжал аукционер, – прошу внимания. На продажу выставляется домашняя прислуга! Около двадцати лет от роду, опытная няня и служанка с отменным здоровьем, послушная и работящая. Читать не умеет, посему не прочла ни одного мятежного слова ни на одном языке, джентльмены! За всю жизнь ни дня не болела. Имеется ребёнок пяти лет, хорошо воспитан, без шрамов и болячек, что доказывает здоровую производительность матери. По одной или вдвоём: сколько за пару? Двести пятьдесят долларов? Очень хорошо, сэр, начнём с двухсот пятидесяти. Мистер Смоллс предлагает двести пятьдесят. Выгодная покупка, джентльмены. Двести пятьдесят? Посмотрите на эти глаза, на это стройное тело. Кто больше? Двести шестьдесят? Эта девица украсит вашу спальню, э-э, наводя там порядок.
Раздались понимающие смешки.
– Вы, сэр! Двести шестьдесят. Кто больше? Кто даст двести семьдесят пять? Джентльмены, да эта служанка стоит все пятьсот! Итак! Двести восемьдесят за лучшую няню в Низинах! Только представьте, как ваши жёны будут благодарны за её услуги!
Он сделал выразительный акцент на последнем слове, вызвав очередной приступ сального смеха.
– Продать их за двести восемьдесят? Триста! Благодарю вас, сэр, триста…
В этот момент вперёд выдвинулся какой-то мужлан.
– Она из банды мятежников. Её мужа во вторник повесили. Эта сучка спала с ним, обдумывая, как бы перерезать глотки белым! Они вместе с сатаной Веси только и думали об этом. Вы считаете, сэр, что моя жена скажет мне спасибо за то, что эта гадюка сомнёт белоснежные манишки наших невинных малюток?
Позади толпы показались всадники. Больше настроенные развлечься, чем торговаться, они то и дело прикладывались к фляге и на всякий случай прижимались к седлу.
– Сэр! – рявкнул аукционер на простоватого нарушителя спокойствия. – Будьте так любезны! Цена триста долларов…
– Чёрта с два! – выкрикнул высокий покупатель. – Почему вы не сообщили, что она из шайки Веси?
– Сэр, я только что продал двух послушных рабов, замешанных в том ужасном деле. Все рабы были тщательно проверены, и их непричастность к заговору Веси доказана. Не считая их собственных соображений – без всякой агитации, – наши негры всем довольны и почтительны. Эта женщина прислуживала в лучших домах Саванны и Чарлстона. Она не Иуда! Ни одна женщина не была замешана в заговоре Веси! Как бы их допустили? Разве женщины – не слабые существа?
Покупатель, предложивший триста долларов, развернулся и пошёл прочь. Один из новоприбывших всадников спешился, чтобы вытряхнуть камешки из сапога, пока его приятели наперебой давали советы.
Аукционер не первый раз сталкивался с обвинениями в причастности рабов к Веси. Он поджал губы.
– Женщина, повернись спиной и сними рубашку.
Тонкая рубашка соскользнула с тела Руфи, словно лёгкий ветерок. Рабы, стоявшие к ней лицом, потупились.
– Вы видите хоть один шрам на её спине? – выкрикнул аукционер. – Её хоть раз секли? Нет! И я скажу вам почему. Потому что мятежником был её муж, а эта женщина знает своё место! Оборотись-ка к нам лицом.
Какие-то юнцы захихикали. Кто-то грубо расхохотался.
– У этой девки, может, недостаточно светлая кожа для привередливых покупателей, но я наслышан от искушённых джентльменов, что во тьме черноты не видать. Я остановился на трёхстах. Начнём сначала. Кто даст двести пятьдесят долларов за эту молодую негритянку с ребёнком? Двести пятьдесят? Кто?
– Даю сорок за девчонку! – выкрикнул тот самый докучливый мужлан. – Моя кухарка потеряла ребёнка, а мне надоело слушать её вой по этому поводу.
– Итак, сорок, сорок. Вы, сэр, там, позади. Даёте сорок пять? Ну тогда сорок. Продано номеру шестнадцать. Сэр, мой помощник, мистер Маллен, возьмёт деньги и выпишет вам чек.
У Руфи онемела рука, и она даже не почувствовала, как ручонка Мартины выскользнула из ладони. Она не слышала плач Мартины. Не видела, как она уходит. Руфь научилась держать себя: все чувства застыли внутри настолько, что она ничего не ощущала, не слышала и не видела.
За несколько страшных мгновений сердце её навсегда покрылось рубцами.
– Уже полдень, мистер Смитерс! – выкрикнул какой-то белый господин. – Я пришёл купить себе лошадь. Когда, чёрт побери, приступим к лошадям?
– Спокойно, Джек. Продам негров, потом займёмся лошадьми.
– Что за чёрт! Проклятье! – Полковник Джек слез с седла и пробился сквозь толпу. – Смитерс, ты самый что ни на есть… Руфь! Бог мой, это ты! Что здесь творится, чёрт возьми?
– Мартина, – прошептала Руфь.
– Проклятье. Проклятье. Фрэнсис знает об этом?
Руфь помотала головой.
Джек, открыв кошелёк, сунул пальцы меж банкнот.
– Смитерс, сколько у меня там по кредиту?
– Джек…
– Сколько я тебе должен?
– Ты же так и не уладил вопрос с той гнедой кобылой. Помнишь? С белыми передними ногами. И за того чёрного жеребёнка, которого ты купил в декабре, не расплатился. И ты, и я отлично знаем, что ты украл того жеребца.
– Украл? Смитерс, ты называешь Джека Раванеля, – полковник ткнул себя в грудь, – конокрадом?
Приятели Джека рассмеялись, а тот, кто держал его лошадь, заметил:
– Да провалиться мне на месте, если это не так.
После нескольких вопросов выяснилось, что платить в кредит Джек не может, пока не будут уплачены предыдущие долги или не заложены определённые участки с рисом, которые Смитерс и сыновья, торговцы рабами, лошадьми и сопутствующим товаром, охотно, даже радостно переписали бы на себя.
– Фрэнсис убьёт меня, – пробормотал Джек.
«Как много ненужных слов, – подумала Руфь. – Зачем их столько?»
