Давид Маркиш - Тубплиер

Руководство отдела во главе с майором Гаджимагомедовым потянулось к двери. Кабинет начальника РО КГБ послушно опустел.

– Пообедаем и можем ехать, – услышал Шумяков бодрый голос капитана. – К вечеру будем в Самшитовой роще, там все под рукой. Место сброса будем осматривать?

– Нет, – сказал полковник Шумяков. – Мой штаб будет действовать здесь. Кого надо, вызовем, кого надо, привезем. Ясно?

– Так точно, товарищ полковник! – не замешкался с военным ответом Андрей Зворыкин.

Московский начальник круто брался за дело, такой кожу сдерет, если что. Сразу чувствуется: центральная власть! А ведь вся разница между ними только в двух звездочках: майор, потом подполковник, и все. И это даже хорошо, что не надо тащиться в Самшитовую рощу и сидеть там посреди заразы. Умное решение, кто бы спорил. И больше никаких советов – ехать, не ехать – полковнику давать нельзя ни при какой погоде, а то он может неправильно подумать.

– Вызови на завтра… – Шумяков полистал бумажки в папке. – …Быковского Семена и этого нашего человека, Лобова. Проследи, чтоб они тут не пересеклись.

– Сюда или на квартиру? – уточнил капитан Зворыкин. – Вызвать?

– Сюда, – сказал Шумяков. – И подписку о неразглашении отбери.

Полковник Шумяков, как и абсолютное большинство офицеров его ведомства, был уверен в незыблемой крепости советской власти. Вся государственная система, по его разумению, держалась на густо внедренной в поднадзорное общество сети стукачей, как тяжкая масса бетона держится на арматуре. Ничто, таким образом, не могло представлять реальной угрозы высшему партийному руководству и его передовому отряду – Комитету государственной безопасности. Отлично отработанная система вербовки добровольных помощников – лишь единицы выскальзывали из рук – обеспечивала приток новых сил. Люди испытывали животный страх перед Большим домом и зачарованно шли на контакт. Случались и исключения из правил, ничтожные, впрочем, по масштабу, и тогда высококлассные специалисты из КГБ брали этих моральных инвалидов, этих уродов под колпак и тем или иным способом отсекали их от послушного общества.

Тяга советских людей к настойчивому потреблению веселящих напитков, прежде всего водки и самогона, учитывалась комитетчиками в их работе с населением. «Кто не пьет? Кому не наливают» – этот идущий от души, хрустально прозрачный двучлен комитетчики трактовали куда шире, чем доходчивую картинку: бутылка, яма рта, стакан. Действительно, виночерпий в погонах может налить, а может и не налить. И вовсе не о содержимом бутылки идет речь, а об иных поощрительных благах: повышении по службе, получении дополнительной жилплощади, разрешении на турпоездку в Болгарию, на морской курорт Золотые Пески. Мы – вам, вы – нам. Мало ли что… Но и задушевная беседа за рюмкой способствовала успешному решению комитетской задачи: известно даже сопливым подросткам, что сорокаградусная сближает и укрепляет доверие, а доверившегося человека вербовать приятно и легко. Главное, чтоб арматура общества – добровольные помощники-осведомители – не ржавела, тогда советский народ навсегда сохранит крепость железобетона. И в этом случае полковнику КГБ Николаю Шумякову можно смело выходить на пенсию – враги не потревожат заслуженный отдых военного пенсионера на его подмосковной дачке.

Туберкулезная шатия-братия с ее нелегальной организацией не вызывала у Шумякова ничего, кроме брезгливого удивления. Он не исключал, что эти больные доходяги могли распространять идеологическую заразу – да еще как, на такое ведь каждый способен! – и даже науськать кого-нибудь из местных спихнуть с кручи Владимира Ильича, но прямой угрозы существующему строю он в их действиях не находил. Ученые, интеллигенты! Надо, раз уж он сюда приехал в командировку, прижать их покрепче, напугать и взять на заметку. При Сталине их всех, конечно, мигом бы пересажали, включая медперсонал, а санаторий прикрыли – показали бы им, как профсоюз организовывать! Ну да что прошлое вспоминать… Осведомитель Лобов, как видно из донесений, толковый парень, просигнализировал вовремя, вот он и поможет осветить создавшуюся ситуацию в правильном свете. И мы, как говорится, без большого скандала и не гоня волны, задушим гада в зародыше.

Беседа с осведомителем Лобовым по агентурной кличке Хобот получилась задушевной. Для начала полковник попугал Хобота – кричал на него и бил кулаком по столу, и испытанный прием сработал безотказно: Лобов раскис от страха и на наводящие вопросы следователя отвечал должным образом. Картина вырисовывалась самая что ни на есть подходящая: ядро подпольной организации состояло сплошь из придурков, плохое здоровье подействовало на их психическое состояние, другими словами, все они съехали с катка и поэтому затеяли борьбу с руководством санатория, а никак не с родной советской властью. Требуя американские капиталистические лекарства вместо отечественных, они проявляют буржуазную слабину. Никаких связей с другими санаториями у них нет. Газету пишет Влад Гордин, журналист, он с Чижовой гуляет, Валькой. С местными тоже связей нет, на кой они кому сдались, эти местные. Название «тубплиеры» придумал Гордин, а главный начальник там кавалер Семен Быковский. Почему кавалер? Ну, это как генерал или даже царь – сумасшедшие же не соображают, что говорят. Не называл ли он себя Наполеоном? Называл, называл! Вообще моральный облик этих тубплиеров очень плохой, они по всякому случаю выпивают спиртные напитки и его, Мишу Лобова, принуждают с ними пить, хотя это запрещено и перешибает силу выдаваемых лекарств. Нет, против руководителей государства они не высказываются, антисоветские анекдоты рассказывают, но редко. Полет Гагарина их очень обрадовал, как и весь советский народ и прогрессивное человечество, они даже пьянку вечером закатили. Игнатьев? А он у них вроде библиотекаря – ученый человек, рассказывает интересные истории про древний мир. Нет, библиотеки у них пока нет, но, если б была, они обязательно назначили бы этого Игнатьева библиотекарем. Ходит ли он, Лобов, на проверку к психиатру? Нет, не ходит, потому что психиатр у них в «Самшитовой роще» не полагается. А если б был, то обязательно бы пошел к нему на проверку: по ночам мыши все время снятся, прямо замучили. И психиатр выписал бы ему, Лобову, спецпитание: полстакана сметаны на завтрак, две порции второго на обед.

Мыши замучили… Таким образом, с Лобовым по кличке Хобот все было ясно.

15

Вернувшись из Эпчика поздним вечером, Семен Быковский отправился на поиски Влада. Найти Влада Гордина было нетрудно, мест, где он мог оказаться в этот темный час, во всей Самшитовой роще всего раз-два и обчелся: чебуречная, беседка, считаные лавочки в парке. «Стекляшка» была уже закрыта, дорожки парка пусты, поэтому Семен, подойдя к стене женского корпуса, к окну палаты на втором этаже, позвал:

– Влад! Выходи!

За два часа езды в тряском автобусе из Эпчика в Рощу Семен, казалось бы, успел присмотреться и принюхаться к разговору с московским кагэбэшником со всех сторон. Привольно сидя в кресле против съежившегося на стуле Семена, москвич слово за слово тянул из собеседника жилы: что за профсоюз, да как звали дедушку по материнской линии, да зачем прикрываться древними монахами, и как собирались выстраивать связи с туберкулезной больницей номер три в Кисловодске. Не собирались? А с какой собирались? С номер два? А почему не с номер три? Вообще не собирались? Ну как же так, мы ведь все знаем: намеревались, просто еще не успели. Преступное намерение, за это у нас тоже по головке не гладят.

Горбясь и ерзая на своем стуле, Семен Быковский почти не вслушивался в вопросы Шумякова. Ответы – Семен уверенно это чувствовал – скорее развлекали следователя, чем настораживали его. А оправдываться перед ним было бессмысленно, да и не в чем было Семену Быковскому оправдываться. Вот он и говорил легкие слова, какие послушно приходили в голову и, ничего не веся, не означали ровным счетом ничего. Не рассказывать же этому вкрадчивому костолому о душной тоске туберкулезного мира или о последнем магистре ордена тамплиеров, сожженном на костре! И полковник, кажется, был вполне удовлетворен ходом беседы – не кричал, не ругался и не грозил посадить за решетку. Вдруг, без перехода, он заговорил о «Туберкулезной правде», газетная тема интересовала его острей, чем профсоюз. «Этот Гордон („Гордин, – поправил Семен Быковский. – Не Гордон, а Гордин“. И полковник кивнул без всякого раздражения) – профессиональный журналист, мы же, как вы понимаете, проверили, а взялся выпускать подпольное издание, это уже не в монахов играть, это государственное преступление. У нас же монополия на газетные издания! Стенгазета? Но газета же, а не обои! Тем более в санатории уже есть одна стенгазета, вот туда бы и писал этот Гордин (учел все-таки полковник поправку!) свои статейки». Под конец полковник спросил, кто, по мнению Семена, совершил вандалистские действия по отношению к бюсту Владимира Ильича Ленина на перевале, и, получив ответ: «Какие действия? Впервые слышу…» – улыбнулся довольно-таки иронически и убрал блокнотик, лежавший перед ним, в ящик стола.