Тим Тарп - Захватывающее время
– Нет.
– Ну, значит, ты ее не разглядел. Ее можно разглядеть только после того, как немного поговоришь с ней. У нее чистое сердце. Кроме того, я просто даю ей возможность приобрести кое-какой опыт в общении с парнями. В том смысле, что максимум через месяц она устанет от меня и решит, что ей гораздо лучше с каким-нибудь первым тромбоном в школьном оркестре.
– А если не устанет?
– Это же я. Ты знаешь хоть одну девчонку, которая не устала бы от общения со мной?
Он качает головой.
– Вынужден признать, что в этом есть смысл. Хотя, кто знает, может, она хорошо повлияет на тебя.
– Ага, как же.
Я вообще не понимаю, чем Рикки недоволен. В последнее время после его знакомства с Бетани, мы вообще редко видимся. После той недоделанной вечеринки в мотеле он меня никуда с собой не берет. Естественно, у меня есть другие приятели, и последние две недели я разграничиваю свое общение: пятницы провожу с Эйми, а по субботам тусуюсь с Коди Дэннисом и Броуди Муром. Я даже пустился в загул с шайкой Джереми Хольтца, но вынужден был покинуть сцену, когда им вздумалось устроить налет на Епископальную церковь.
После этого я задался вопросом, а почему я вместо этого не встретился с Эйми. Я даже представил, как гуляю с ней в выходные по вечерам. Очень интересно наблюдать, как она учится быть непринужденной. Дело в том, что она гораздо глубже, чем все эти научно-фантастические книжки, НАСА и коневодческое ранчо. Между прочим, у нас даже есть кое-что общее.
Во-первых, старая музыка нам обоим нравится больше, чем тот мусор, что крутят на радио. Я верный поклонник Дина Мартина, а Эйми нравится музыка хиппи шестидесятых. У нее есть весь саунд-трек к фильму «Вудсток». Она напевает мне песню шестидесятых под названием «Куда исчезли все цветы», и, хотя ее голос слабоват, она закрывает глаза и пропускает мелодию прямо через сердце. А такое нужно ценить. Две с половиной минуты я чувствую себя практически настоящим хиппи.
Она очень отличается от других девчонок, с которыми я встречался. Она не устает от моих историй и шуток и не рассчитывает, что я научусь читать ее мысли. Она не требует, чтобы я лучше одевался, или подкрашивал пряди волос, или становился серьезным. Я для нее не стильный аксессуар. Я для нее жизненная необходимость. Тот, кто открывает ее кокон. Она не стремиться изменить меня, ей нужно, чтобы я изменил ее. Во всяком случае, до тех пор, пока крылья ее маленьких бабочек не окрепнут для полета.
А еще кто бы мог подумать, что этот очкарик ростом пять футов и три дюйма может так бухать. Выясняется, что виски – это не ее, зато она может запросто высосать огромное количество кулера. Я беру инициативу на себя и покупаю ей бутылку водки «Грей гуз» с лимоном и смешиваю ее с яблочно-клюквенным соком, на что она восклицает:
– Ого! Это нечто! Ничего вкуснее не пила!
Как-то во второй половине дня мы заходим в гастроном, предварительно приняв немалую дозу на грудь, и кого, как вы думаете, там видим? Кристал Криттенбринк! Мы бродим по отделу «мусорной» еды, в каньоне из шоколадных батончиков и кокосовых шариков, и Кристал говорит:
– Эйми, разве ты не видела табличку на входной двери? Сюда запрещено приходить с домашними животными.
Естественно, она имеет в виду меня. Это старая шутка, и я не настроен обращать на нее внимание, но тут Эйми заявляет:
– Ах, Кристал, разве тебя не предупреждали, что если ты съешь еще одну коробку «Динь-дон»[36], твоя жирная задница треснет?
Ну, это не самый оригинальный вариант подкола, но все равно его следует считать серьезным достижением для Эйми.
– Ты пьяна? – спрашивает Кристал, оправившись от изумления – надо же, маленькая робкая Эйми дала ей отпор.
– Да, я выпимши, – гордо отвечает та. – И мое опьянение прекрасно.
Кристал впивается в меня взглядом.
– Потрясающе. Ты, наверное, горд собой. Если ты продолжишь в том же духе, ты, наверное, превратишь ее в такую же непроходимую идиотку, как и ты сам.
Она резко поворачивается и шагает прочь, а Эйми начинает хохотать.
– Смотри, как у нее задница ходит ходуном. Колебания не меньше восьми баллов по шкале Рихтера. А может, и все девять по модифицированной шкале Меркалли.
Она хватает меня за руку, приваливается ко мне и едва не складывается пополам от хохота. Я хохочу вместе с ней, но, если честно, мне немного жаль Кристал. Больно смотреть, как кто-то теряет друга. Она ошибается, считая, будто я хочу изменить Эйми. Если бы я пытался изменить ее, я бы уговорил ее сменить очки на контактные линзы или отказаться от этих футболок с лошадиными мордами.
И еще: я точно не заставлял ее напиваться. Что я могу сделать, если ей нравится? Что тут плохого?
Глава 42
То, что я встречаюсь с Эйми, не значит, что я не могу общаться с другими девчонками. На переменах в коридоре я не таясь болтаю с Анджелой Диас, или с Мэнди Стэнсберри, или еще с кем-нибудь. И, естественно, продолжается наша мафиозная эпопея с Шоуни. В этом ничего такого нет. Мы друзья.
Эйми относится к этому спокойно, но я не уверен, что она сохранила бы хладнокровие, если бы узнала, что по четвергам я общаюсь с Кэссиди. В наших посиделках нет ничего особенного, но я вынужден признать, что у нас с ней более сложные отношения, чем у меня были с другими девчонками. Старое чувство все еще теплится где-то в глубине.
Так как мы с Кэссиди не идем дальше разговоров, можно предположить, что я расскажу об этом Эйми, но я решаю, что ее уверенность в себе пока не готова к такой новости. Нам нет смысла ссориться из-за пустяка. Думаю, и Кэссиди ничего не рассказала Маркусу, но в общении с девчонками основываться на предположениях нельзя.
В одну из пятниц после уроков я выхожу из школы, и тут меня окликает Деррик Рэнсом.
– Эй, Саттер, тебя ищет Маркус.
– Маркус? И зачем я ему?
– Пусть он сам скажет.
Мне не нравится выражение на лице Деррика. Уж слишком оно радостное, такое, что почти злорадное.
– Ну, – говорю я и не останавливаясь иду к парковке, – ему придется потрудиться, чтобы найти меня.
– Почему?
– А я вчера уехал в Лихтенштейн.
Обычно я не размышляю над тем, что зло может сцапать меня своими черными скрюченными лапами, но в тот день на работе я не могу не думать о Маркусе. Неужели он все же узнал, как мы с Кэссиди пили в четверг? Или, что еще хуже, неужели у Кэссиди хватило ума рассказать ему о том разе, когда у нас едва не дошло до секса? Оба варианта Саттермену не сулят ничего хорошего.
Я видел, что происходит, когда ревность отравляет душу. Сразу вспоминается Денвер Куигли. Ему достаточно увидеть, как Алиса Норман болтает с каким-нибудь чуваком, и он уже надирает тому задницу. До Алисы, когда мы были в средних классах, он едва не прикончил Кертиса Филдса за прогулку с Дон Уомсли по Двенадцатой улице. А ведь Куигли не встречался с Дон и недели. Я имею в виду, эта девчонка выбрасывала парней, как использованные тампоны. В этом весь Куигли, он накидывается, как разъяренная горилла, даже на тех, кто недавно был ему другом.
Складывая рубашки, я в голове прокручиваю фильм, в котором я играю главную роль Саттера Дикаря Кили, чемпиона мира по кикбоксингу. В этом фильме я пружинисто двигаюсь по рингу, уворачиваясь от ударов, и с быстротой гепарда наношу Маркусу жестокий удар в челюсть – кииииии-я!
Но это не помогает. Я никогда в жизни не ходил на занятия по кикбоксингу, а Маркус такой высокий, что мне придется напрягаться изо всех сил, чтобы нанести удар куда-нибудь повыше пряжки ремня.
Всего этого достаточно, чтобы привести в уныние даже меня, а я никогда не унываю. Этим я всегда гордился. Носил это качество, как почетную медаль Конгресса. Но в последнее время… не знаю… не понятно это… та же темная трещина, что появилась у меня, когда Кэссиди рассказала мне, чего она хочет от меня, а я не обратил на ее слова внимания, иногда доползает и до желудка. Только сейчас я скорее чувствую себя так, будто проспал, когда высшая сущность рассказывала мне, что я должен делать со своей жизнью, а сейчас уже поздно спрашивать, о чем была речь.
Время от времени над дверью звякает колокольчик, и я каждый раз резко поворачиваю голову – ничего не могу с собой поделать, – чтобы посмотреть, кто пришел. После третьего раза Боб спрашивает, не жду ли я кого, и я говорю ему правду ему и разъясняю ситуацию.
– Значит, я плохой, если захотел погулять с моей бывшей девушкой? – спрашиваю я. – Неужели мне за это полагается в глаз?
Боб задумывается на секунду. Вам бы он понравился. Он относится к людям так, словно их жизнь что-то значит, словно человек стоит того, чтобы ради него напрячь извилины.
– Нет, – отвечает он. – Ты, Саттер, не плохой. Ты хороший парень. Но ты плохо уяснил для себя понятие последствий.
Я вынужден признать, что он прав. Но я и носил это всегда как почетную медаль Конгресса.
После половины восьмого колокольчик перестает звонить – еще один долгий вечер, – однако перед самым закрытием на парковку заезжает машина. Фары выключаются, но из нее никто не выходит. Что это за машина, не «Таурус» ли Маркуса, я из магазина определить не могу.
