Джеффри Арчер - Бойтесь своих желаний…

Слова эти не были встречены восторженными аплодисментами, и первая реакция коллег Джайлза по палате получилась отрицательной. «Он навредил самому себе», – неустанно повторяли его соперники. Но шли дни, все больше и больше журналистов стали высказывать предположения, что Лейбористская партия наконец-то нашла потенциального лидера, который обитает в реальном мире и ясно дает понять, что хочет, чтобы его партия руководила, а не была обреченной на вечное пребывание в оппозиции.

Все двести пятьдесят восемь членов парламента от Лейбористской партии на уик-энд вернулись в свои избирательные округа и вскоре обнаружили признаки широкой народной поддержки представителя от бристольских судоверфей. Опубликованные в следующий понедельник результаты опроса общественного мнения подтвердили это и поставили Баррингтона в паре пунктов от Вильсона, с Брауном на третьем месте и Джеймсом Каллагеном на четвертом. Во вторник Каллаген сошел с дистанции и объявил своим сторонникам, что будет голосовать за Баррингтона.

Когда в тот вечер Себастьян внес в диаграмму последние результаты, у Вильсона оказалось 122 голоса, у Джайлза – 107, и 29 оставались неопределившимися. Еще двадцать четыре часа понадобились Гриффу и мисс Пэриш, чтобы определить 29 членов парламента, которые по той или иной причине пока занимали выжидательную позицию, не становясь ни на чью сторону. Среди них были члены влиятельной Фабианской группы, насчитывающей 11 решающих голосов. Тони Кросленд, председатель этой группы, потребовал личной встречи с обоими лидирующими кандидатами, давая этим понять, что стремится услышать их мнение по европейскому вопросу.

Джайлз чувствовал, что его встреча с Крослендом прошла хорошо, но, сколько бы он ни смотрел на диаграмму, Вильсон неизменно пребывал в лидерах. Однако, когда в гонке за лидерство до финиша оставалось меньше недели, в заголовках прессы все чаще стало появляться выражение «ноздря в ноздрю». Джайлз отлично понимал: только счастливая случайность поможет ему обойти Вильсона в оставшиеся несколько дней.

И эта случайность явилась в образе телеграммы, доставленной ему в офис в понедельник, когда до завершения кампании оставалась неделя. Европейское экономическое сообщество пригласило Джайлза произнести вступительную речь на ежегодной конференции в Брюсселе всего за три дня до выборов руководителей партии. В приглашении не упоминалось, что Шарль де Голль выбыл буквально в последнюю минуту.

– Вот твой шанс, – напутствовал Грифф, – не только сверкнуть на международной сцене, но и завоевать те одиннадцать голосов Фабианской группы. Это может все изменить.

Для речи в Европе выбрали тему: «Готова ли Британия вступить в Общий рынок?» – и Джайлз твердо знал свою позицию в этом вопросе.

– Когда же я найду время писать такую важную речь?

– После того, как последний член Лейбористской партии отправится спать, и перед тем, как первый проснется следующим утром.

Джайлз бы посмеялся, но он знал: Грифф не шутил.

– А когда буду спать я?

– В самолете по пути из Брюсселя.

Грифф попросил Себастьяна сопровождать Джайлза в Брюссель, а он сам и мисс Пэриш останутся в Вестминстере внимательно приглядывать за «неопределившимися».

– Твой рейс из Лондона в два тридцать, – сообщил Грифф. – Только не забудь, между Лондоном и Брюсселем разница в час, значит приземлитесь вы в четыре десять, так что на конференцию должен прибыть вовремя.

– Не слишком ли впритык? – усомнился Джайлз. – Моя речь в шесть.

– Знаю, но могу позволить тебе болтаться в аэропорту, только если там соберутся неопределившиеся члены парламента. В общем, собрание, на котором ты выступишь, должно продлиться примерно час и закончиться около семи – в самый раз, чтобы ты успел на обратный рейс в Лондон в восемь сорок, один час разницы во времени даст тебе преимущество. Как только приземлишься, сразу хватай такси, потому что будешь мне нужен в палате к голосованию по пенсионному биллю в десять.

– А чем, по-твоему, мне следует заняться сейчас?

– Своей речью. От нее зависит все.

Каждую свободную минутку Джайлз посвятил доведению до совершенства речи, показывая черновики своей команде и ключевым сторонникам. Сразу после полуночи он впервые прочел ее дома на Смит-сквер, и Грифф, в единственном лице составлявший всю аудиторию, объявил, что всецело удовлетворен. Из его уст это действительно было похвалой.

– Утром я раздам нераспространяемые до пресс-релиза копии речи с тем, чтобы завтра их доставили влиятельным представителям прессы. Это даст им достаточно времени, чтобы подготовить лидеров и хорошенько поработать над завтрашними статьями. А еще, думаю, будет разумно показать первый черновик Тони Кросленду, чтобы он почувствовал: его держат в курсе дел. А для ленивых журналистов, которые только бегло прочитают статью, я бы выделил отрывок, который почти наверняка попадет в заголовки.

Джайлз перевернул несколько страничек своей речи, пока не нашел отметку Гриффа. «Я не желаю видеть Британию втянутой в еще одну войну в Европе. Цвет юности многих наций пролил свою кровь на европейскую почву, и не только в последние пятьдесят лет, но в минувшее тысячелетие. Вместе мы должны сделать все возможное, чтобы европейские войны можно было отыскать лишь на страницах книг по истории, из которых наши дети и внуки смогут узнать о наших ошибках и больше не повторять их».

– Почему именно этот абзац? – спросил Джайлз.

– Потому что некоторые газеты не только перепечатают его слово в слово, но не смогут удержаться и подчеркнут, что твой соперник никогда не участвовал в боях.

На следующее утро Джайлз получил написанное от руки сообщение от Тони Кросленда и с радостью прочел, что тому очень понравилась речь и он с нетерпением ждет реакции прессы этим утром.

Поднимаясь после полудня на борт рейса компании БИА в Брюссель, Джайлз впервые поверил, что и вправду может стать следующим лидером Лейбористской партии.

Когда самолет совершил посадку в брюссельском аэропорту, Джайлз, к своему удивлению, разглядел сэра Джона Николлса – тот стоял у трапа рядом с «роллс-ройсом».

– Я прочел вашу речь, сэр Джайлз, – сказал посол, когда они выезжали из аэропорта, пока никто из пассажиров не успел добраться до стойки паспортного контроля. – И хотя у дипломатов не принято иметь собственное мнение, осмелюсь признаться, что назвал бы ее глотком свежего воздуха. Хотя не уверен, как ее воспримет ваша партия.

– Очень надеюсь, что те самые одиннадцать ее членов почувствуют то же, что и вы.

– Ах вот на кого она нацелена, – проговорил сэр Джон. – Как же я сразу-то не догадался.

Второй сюрприз поджидал Джайлза, когда они подъехали к зданию Европарламента: его встречала большая группа официальных лиц, журналистов и фотографов – все они приветствовали ключевого спикера. Себастьян соскочил с переднего сиденья и распахнул заднюю дверцу для Джайлза – такого у посла прежде никогда не бывало.

Президент Европарламента Гаэтано Мартино выступил вперед и обменялся рукопожатием с Джайлзом, после чего представил его своей команде. По пути в конференц-зал Джайлз встретил несколько других ведущих европейских политиков, и все они желали ему удачи – не ссылаясь, однако, на его речь.

– Будьте так добры, подождите здесь, – попросил президент, когда они поднялись по ступеням на сцену. – Я скажу пару вступительных фраз и передам слово вам.

Во время полета Джайлз еще раз перечитал свое выступление, сделав лишь одно-два незначительных изменения, и наконец вернул листы Себастьяну, зная текст почти наизусть. Джайлз заглянул в узкую щелку занавесей, скрывавших зал: тысячи европейских политиков ожидали его выступления. Последний раз он произносил речь в Бристоле во время кампании всеобщих выборов перед аудиторией из тридцати семи слушателей, включая Гриффа, Гвинет, Пенни, мисс Пэриш и ее спаниеля.

Стоя за кулисами и слушая мистера Мартино, Джайлз заметно волновался – тот описывал его как одного из редких политиков, которые всегда говорят то, что думают, и не позволяют результатам последнего опроса общественного мнения стать их моральным компасом. Будто наяву он слышал, как Грифф с нотками неодобрения призывает: «Слушайте, слушайте».

– …Итак, сейчас перед вами выступит будущий премьер-министр Великобритании. Леди и джентльмены: сэр Джайлз Баррингтон!

Сбоку вдруг возник Себастьян, вручил ему текст речи и прошептал:

– Удачи, сэр!

Джайлз шел к середине сцены под продолжительные аплодисменты. С годами он привык к фотовспышкам чересчур увлеченных корреспондентов и даже жужжанию телевизионных камер, но такое в его жизни происходило впервые. Он положил текст речи на кафедру, сделал шаг назад и подождал, пока зал не затихнет.

– В истории бывают лишь несколько моментов, – начал Джайлз, – которые определяют судьбу государства, и решение Британии просить о вступлении в Общий рынок является одним из них. Конечно, Соединенное Королевство продолжит играть свою роль на мировой сцене, но роль эта должна быть реалистичной – в соответствии с ней мы должны примириться с тем фактом, что больше не правим империей, над которой никогда не заходит солнце. Я полагаю, что для Британии настало время принять вызов этой новой роли наряду с новыми партнерами, работать с ними рука об руку, как с друзьями, а прошлые противоречия сделать достоянием истории. Я никогда не хотел видеть Британию втянутой в очередную европейскую войну. Цвет юности слишком многих наций пролил кровь на полях Европы, и не только за последние пятьдесят лет, но за все минувшее тысячелетие. Вместе мы должны сделать так, чтобы европейские войны можно было бы отыскать только на страницах книг по истории, в которых наши дети и внуки смогут прочитать о наших ошибках и никогда больше не повторять их.