Виктор Мельников - Ёдок. Рассказы

– Кхе-кхе!

Существует один способ! Прошло столько веков – и никто не смог догадаться, что такой способ имеет силу? Порой надо знать край, но не упасть раньше времени.

– Кхе-кхе!

Во всей этой мировой системе изначально заложен конфликт, посеянный небесными пришельцами далёкого прошлого. И не надо кричать – «ура»! Рано пока. Надо работать над собой, чтобы не свалиться в пропасть, и помогать другим, чтобы нитевидные пуповины, переплетённые между собой, отсоединить безболезненно от себя, – падая вниз, можно не надеяться на прочность органики. Они изучили нас – мы изучим их. Всё войдёт в историю, вся правда. И кто решил, что убить себя это способ покончить с системой, не прав (я не даю таких советов), ибо тогда придётся всем сразу в одно мгновение совершить суицид, что маловероятно – и зачем, спрашивается? Нет.

– Кхе-кхе!

Всё просто. Раз больно отрезать себя одним махом лезвия – зажмите прищепкой пуповину, перекройте движение соков, перетекающих от вас к ним. Наполните себя сами досыта всем необходимым – они бессильны, когда им отказывают в «дополнительной энергии» или пище. Освобождение произойдёт.

– Кхе-кхе!

Время идёт…

– Кхе-кхе!

А кто говорит эту чушь? Откуда исходят слова? Не пытайтесь гадать. Сейчас станет всё ясно и понятно. Пугливая молва не должна утверждать и шептаться. Правда выставляет глупость на посмешище, но я не являюсь, ни тем, ни другим. Так вот, слова эти принадлежат мне, рыдающей скрипке в одной забегаловке. Моя музыка направлена в сторону одинокого пьяного постояльца заведения, который слушает меня, а я пронзаю его мелодичными звуками, больше, конечно, унылыми и беспокойными, насыщенными этими словами, а он, не понимая, откуда исходят слова, выпивает и кашляет, выпивает и кашляет:

– Кхе-кхе!

Секретное оружие

«То, о чём я сейчас пишу, для других могло стать рулеткой или тотализатором, но не деньги мне были нужны».

Если хотите, мне навязали мысль с рождения, что я часть общества и моей жизнью должен кто-то управлять. По своему образу родители направляли меня по тому пути, который в их понятии был идеальным, что, если разобраться, не совсем так. Ибо родители – это прошлое, я сам – настоящее, мои дети будущее. Поэтому я живу по прошлым понятиям, а будущее мне кажется недоступным: я продолжаю копошиться в прошлом, сам того не замечая, – я не могу побороть в себе страх, лень и сомнения, а значит все мои действия предсказуемы.

Я курю на кухне. И ощущаю, что подвергаюсь внешнему воздействию. Мысли чередой сменяют друг друга – они об одном и том же. Для меня отводится своя роль. Просто сидеть, курить, ковыряться в носу. Нечего греха таить, обстоятельства берут контроль надо мной. Я должен ходить в магазин, покупать хлеб, возвращаться, готовить ужин; я должен бриться, звонить Волкову, узнавать новый график работы. Но я продолжаю курить на кухне, поставив локти на грязный стол, войдя в некий транс, – я должен, но не могу! Или не хочу?

Несомненно, я попадаю в такие условия, чтобы грешить. И я грешу уже в мыслях, если эти мысли становятся общедоступными. К несчастью, моя воля превращается в свободу, которая контролируется правом. Право придерживается основ Библии: «Плодитесь и размножайтесь, не обмани, не укради, если тебя ударят по щеке, подставь другую». Демократия! Демагогия! Искусственность! Условность! Показуха! Посредственное катание на лыжах, любительский теннис, борьба без правил! «Жизнь – это игра, главное не переиграть». И я не смотрю футбол.

Мой дом – моя крепость! Мой дом – моя тюрьма! Изоляция! Я наливаю кофе в чашку, достаю вторую сигарету из пачки. За день уходит полторы.

Действительно, а смогу ли я всегда отмазываться, хотя бы перед самим собой? Просто так. Или как?.. Большие яйца не оправдание для танцора. Мои потаенные мысли не повод, конечно, бросить курить или сесть на диету. И это не повод признать существование Бога. Он пастух стада, а в этом стаде в овечьих шкурах теряется много хищников. Ожидаются жертвы. А пастух спит, однако. Всему свой черёд, своё течение, судьба…

Внезапно включается радио. Музыка. Дебильная, тупая, однообразная, одноразовая. Надоело! Слащавый голос ведущей. Выключаю звук.

Когда женщина врёт, она воспринимает свою ложь за действительность – как глупо! Когда вру я, то осознаю, что вру и продолжаю обманывать – не меньшая глупость. Кажется, сомнений не остаётся, я живу в обществе, где придерживаются матриархата. И у меня появляется желание сознательно совершать ошибки по надуманному сценарию – я не иду за хлебом, я не звоню Волкову: ломаю действительность, делаю шаг в сторону, выскакиваю из матрицы.

Город клоака, я – яйцо жизни, штамп посредственности.

Я сажусь в автобус. Первый попавшийся. Куда он направляется, не имею представления. Консервная банка, и запах такой же. Через пять остановок выхожу из ёмкости. Покупаю цветов у уличной торговки. Прохожу два квартала, дарю цветы старушке с клюкой. Захожу в кафе. Заказываю кофе. Официант приносит заказ, я прошу у него сахара-песка, не рафинада… На его глазах сооружаю горку на столе, говорю: «Смотри, а?» – и плюю в центр сахарной горки. Кофе выпито, моральный ущерб уплачен лично обалдевшему официанту. Выхожу из кафе. Налево пойти или направо? Иду налево. Вижу ППС – дьяволята в грязной форме власти, господа полицейские. Жирный и худой. Два антонима, точно, но с одинаковым содержанием. Идут впереди меня. Я набираю скорость, подбегаю, бью одного из них ногой в толстый зад, разворачиваюсь – и убегаю! Меня даже не преследуют, я оглядываюсь. Всё так неожиданно для них, для меня – предсказуемо. Скрываюсь за углом дома, сворачиваю в проулок, выхожу в незнакомом совсем месте. Я иду по широкой улице, мне весело. Скорлупа яйца трескается. Моего яйца. Как всё просто и легко. И я не считаю себя сумасшедшим. К вечеру я куплю хлеба и побреюсь. Волкову звонить не буду, скажу, забыл, вот и всё.

На радость, я иду и насвистываю мелодию из фильма Тарантино, возвещаю о победе. На меня смотрят встречные прохожие, я на них не обращаю внимания. Завтра тринадцатое число, может всё измениться. Как-никак – високосный год… Будущее.

Чёрное облако

Николай Селин, ответственный за испытания, не находил себе места. Его никогда не подводили предчувствия. Вот и сегодня ночью ему приснился, как казалось, дурной сон. Странно, конечно, но надо быть солдатом, а не слезливой бабой.

Он позвонил Георгию Иванову, председателю Государственной комиссии, отрапортовал, что всё готово, погода в норме, безоблачно, на море штиль.

– Сам-то как думаешь, получится? – задал вопрос Иванов.

Заколебавшись на долю секунды, Селин ответил:

– Да… получится, – язык еле поворачивался, одеревенел как будто.

– Вот и хорошо, действуйте по плану.

Прошла генеральная репетиция, собранная команда из разных институтов ещё раз проверила всю аппаратуру и приборы, подготовила нужную технику. Все шутили, улыбались, настроение было, в самом деле, в норме у всех. Так должно быть всегда. Излишняя серьёзность, Селин знал по себе, не приводит к стопроцентному результату.

Небо, как на заказ, было голубым, безоблачным. Море – гладкое зеркало; две ровные плоскости сливались за горизонтом воедино. Такую погоду ждали уже две недели – дождались!

«Главцырк» – так между собой испытатели называли вершину командного пункта в Москве – между тем должен был позвонить Селину за пять минут до испытания, дать добро.

Звонка не было. Обычное явление, могло показаться, но не на испытаниях такого масштаба.

Селин в глубине души молил призрачного бога, чтобы «там» забыли об испытаниях, на худой конец – отменили бы взрыв: сам он не мог дать такое распоряжение – это всё равно, что пустить себе пулю в висок. Хотя с другой стороны, не такое дело, чтоб торопиться.

Однако сон не выходил из головы! Селин увидел, как в его кабинете со стены исчез план Снежинска, а его помощник, Владимир Фролков, облачился в чёрную рясу с капюшоном, точно средневековый католический монах. И дьявол с богом боролись, а поле битвы – чёртов полигон.

– Пора начинать, – сказал Фролков, вернув тем самым Селина из чёрных мыслей. – Что они там – телятся?! – Владимир не мог взять себя в руки. Селин смотрел на него, старый друг волновался. Говорят, что прошлое крепко роднит. Что верно, то верно. Прошлое роднит. Но ещё крепче роднит будущее: общие цели, планы, устремления, надежды…

Телефон прозвенел пожарной сиреной. С опозданием на десять минут.