Барбара Пим - Почти ангелы
– Как видишь, я еще не расставил по-настоящему книги, – сказал Том, махнув на хаос полок и двух стульев, заваленных бумагами.
Держа обеими руками стакан, Дейдре опустилась на колени у стеллажа. Женщины так часто ловят себя на том, что рассматривают книги мужчин, подыскивая, что бы умного о них сказать, и уже в девятнадцать Дейдре начала получать свою долю терзаний.
– Вижу, у тебя есть монография о структурах общества, – сказала она. – Говорят, она совсем новая и очень интересная?
– Да, возможно, но сомневаюсь, что мы хотим это сейчас обсуждать, мы ведь не хотим? – мягко спросил он, забирая у нее книгу.
После нескольких приятных мгновений Том вспомнил, что твердо решил не создавать себе осложнений, пока не допишет диссертацию, а может, и тогда тоже. Он не потому ушел от Кэтрин, что собирался бросаться с головой в такой же роман с Дейдре, что бы там ни думала сама Кэтрин. Правильно ли он поступил, приняв приглашение Дейдре на ужин у нее дома сегодня вечером? В наше время родители не задают молодым людям вопросов о том, серьезны ли их намерения, но гораздо лучше, когда у женщины нет родни, как у Кэтрин, бесстрастно думал он, тогда ее можно бросить, когда пожелаешь, и никаких неловких разговоров вести не придется. Но потом, увидев, с какой щенячьей любовью смотрят на него широко раскрытые глаза Дейдре, он пришел в ужас от собственной циничной жестокости: он же мягкосердечный, добрый к животным, как всегда говорила Кэтрин, и иногда плачет в кино. Он очень привязался к Дейдре, но сейчас отстранился довольно резко и сказал:
– Нам не пора идти?
Ее немного обидел такой внезапный поворот, но очень скоро Том ее утешил и сумел создать впечатление, что ему нужно понимание особо тонкого свойства, – о подобном она и не помышляла с Бернардом, который всегда казался таким скучным и уравновешенным, что вроде бы и понимать в нем нечего.
– Ты не против предместий? – спросила она, пока они ехали на верхней площадке автобуса к ее дому. – Думаю, наше просто отвратительное, и люди тут ужасные.
– Ужасными люди бывают где угодно, – сказал он с улыбкой, – особенно когда ты молод. Я всегда так считал, пока жил дома.
– Но у тебя настоящий сельский дом!
– Да, но совсем ветхий и даже не настолько старый и красивый, чтобы представлять интерес для истории. Мама все время копается в саду, дядя вечно сидит, скорчившись, у телевизора, – не слишком отличается от предместья.
– Наверное, всегда хочешь не то, что имеешь, – изрекла Дейдре, поскорее проводя Тома мимо дома Дулков, поскольку одного быстрого взгляда тайком ей хватило, чтобы понять, что хозяин возится в саду, очевидно, подвязывая какие-то кусты.
– Не стоит так думать, – возразил он. – У тебя целая жизнь впереди, чтобы получить то, что ты хочешь, и очень надеюсь, ты это получишь.
Его слова, произнесенные с холодным отчуждением, словно он не намеревался приложить руку к тому, чтобы жизнь дала ей то, что она хочет, опечалили девушку, и оба испытывали почти облегчение, когда окунулись в атмосферу семейного уюта, и Малькольм начал разносить напитки.
– Я так рада, так рада, – сказала Рода, отводя Дейдре в сторонку. – Я сумела уговорить прийти к нам сегодня мистера Лидгейта.
– Как тебе это удалось?
– Он сегодня утром вышел в сад, а я как раз полола травянистый бордюр. Он подошел совсем близко к изгороди, поэтому я окликнула: «Доброе утро! Правда прекрасный день?» – а потом сказала, что жаркое солнце, наверное, напоминает ему об Африке, а он согласился, мол, да, напоминает.
– Ну, едва ли он бы так сказал, если бы не напоминало.
– Конечно, хотя он и заметил, что африканское солнце еще жарче и не такое приятное, как наше. Тогда я заметила, что как приятно, когда можешь обедать или ужинать на открытом воздухе, а потом… не помню, как именно до того дошло, но слово за слово я пригласила его вечером на ужин, и он как будто очень рад был прийти. Он даже улыбался из-за листьев, то есть я видела в прореху изгороди, что он улыбается, а потом он подошел ближе и заглянул поверх изгороди, он ведь такой высокий, понимаешь. Знаешь, он очень недурен собой, когда улыбается. И, разумеется, отец Талливер тоже придет, так что получится настоящая вечеринка.
Рода замолчала, не столько, чтобы набрать в грудь воздуху, сколько для того, чтобы с удовольствием осмотреть убранство комнаты: напитки, выставленные на столик, и большие вазы садовых цветов в стратегических местах.
При мысли провести вечер в столь разношерстной компании у Дейдре упало сердце, но она утешила себя тем, что Тома это может заинтересовать, хотя он, похоже, не обладал страстью Жан-Пьера наблюдать за ритуалами жизни английского предместья. Так или иначе, Том прекрасно вписался в новое окружение, и Дейдре – с уколом ревности – не могла не заметить, что он прекрасно поладил с Филлис, невестой ее брата.
– Какая душка эта Филлис, правда? – с надеждой спросила Рода. – Это красное с белым платье – то самое, которое она сшила для выхода с Малькольмом на свой день рождения, знаешь ли. По выкройке того американца, Эбенезера Баттерика.
– Очень милое, – без энтузиазма согласилась Дейдре, поскольку Филлис, маленькая, белокурая и жизнерадостная, воплощала все то, чем Дейдре сама не являлась. Более того, на ней были красные туфли, а Дейдре считала, что это одно из многого, что, как говорят, привлекает мужчин.
– У мистера Лидгейта есть жуткие африканские маски, – щебетала тем временем Филлис. – Я однажды ночью видела, как он ходит в такой по саду. Едва не умерла от страха.
– Но их ведь и надевали, чтобы запугивать женщин, – тоном легкого подтрунивания объяснял Том, – в том-то и смысл.
– Чертовски хорошая мысль, – добродушно отозвался Малькольм. – Нельзя, чтобы они забывали свое место.
– Каким бы оно ни было, – дерзко откликнулась Филлис.
– Скоро я тебе покажу, девочка моя, – сказал Малькольм и сделал вид, что собирается надрать ей уши, но она кокетливо от него уклонилась.
– Позвольте принести вам еще коктейль, – галантно предложил Том. – Так от чего у вас так глазки заблестели?
– От коктейля Малькольма, он вон в том зеленом кувшине, – ответила Филлис, прихорашиваясь, как маленькая птичка. Она улыбнулась Дейдре, с удивленной гримаской, точно хотела ей показать, что Том на самом деле гораздо лучше, чем она ожидала.
А Дейдре поймала себя на том, что обижается на этот чуть снисходительный тон. Филлис как будто сумела вытащить на свет того Тома, которого сама она никогда не видела: веселого и игривого – такого ни за что не представить себе мрачно размышляющим над диссертацией. О благословенное невежество антропологии, подумала она довольно горько, однако чувствуя, что это, вероятно, не весь ответ. Бернард никогда не смотрел на других женщин, когда я была рядом, с вызовом сказала она сама себе, как возмущенная вдовствующая герцогиня эдвардианских времен. И вопреки всему улыбнулась.
– Чему это ты тайком улыбаешься, золотко? – вполголоса спросил Том.
– Смотрела, как ты флиртуешь, – радостно ответила она.
– Да, странно, но, оказывается, я еще умею. Слышал, ждут Аларика Лидгейта. Это не его голос в коридоре?
В гостиную вошел Аларик, торжественный и слегка неуверенный в себе.
Рода засуетилась вокруг него, а потом сказала громко и весело:
– Вам придется быть поосторожнее с тем, что пишете, Том. Мистер Лидгейт пробыл в Африке одиннадцать лет.
Последние слова она произнесла с удивительным для нее и, пожалуй, хмельным нажимом. Ах, озорник Малькольм, долил ей коктейля, когда она отвлеклась! А тут еще объявился отец Талливер в черном костюме из лучшей, самой гладкой церковной материи – материальное с духовным.
Приняв бокал малькольмовского коктейля, он отвел Роду в сторонку к окну, где заговорил с ней доверительным шепотом. Подобно многим духовным лицам, он в силу необходимости приобрел самоуверенную непринужденность в обращении с незамужними женщинами средних лет, какая нечасто бывает дарована мирянам.
– Вы были так добры, что откликнулись на мой призыв, – начал он. – Так и знал, что он не пропадет втуне. Я сказал себе: «Либо мисс Уэллкам, либо миссис Свон меня выручат».
– Это самое малое, что я могла, – ответила Рода. – Очень надеюсь, что дела у миссис Талливер идут хорошо.
– Спасибо, замечательно. Она с каждым днем идет на поправку. Честно говоря, это была ее мысль поместить то объявленьице в журнале. Возможно, с кафедры прозвучало бы хуже, – задумчиво добавил он. – Но что-то надо было делать. У меня не осталось ни одного чистого стихаря, а сам я стирать не мастак. – Он рассмеялся с уверенностью человека, который никогда не пытался и не собирается. – Полагаю, у вас в задней части дома хорошее место для сушки.
– Да, я развешу стихари во дворе, – торжественно возвестила Рода. – Разумеется, в самом саду мы выстиранное белье не вешаем, так не полагается. Людям это не понравится, хотя наша соседка миссис Лоувелл сама тут не без греха.
