Лиана Мориарти - Последний шанс
Теперь же, когда Конни стояла у плиты, ей настолько недоставало его массажа, что просто живот сводило.
Пока Джимми был жив, она не осознавала, как часто он прикасался к ней: утренний поцелуй в лоб, когда муж приносил ей чай, мимолетные объятия при встречах в коридоре. Шестичасовые новости они обычно смотрели, сидя рядышком на диване, и он, бывало, рассеянно гладил ее руку, сосредоточившись на телесюжетах, сердито хмурясь и вполголоса ругая политиков за вранье. Когда они вместе читали в постели, он время от времени гладил Конни по спине. А шлепки по заду – нет, этот мужчина был просто не в состоянии оставить ее задницу в покое. «Ну что такого особенного в моей попке?» – спросила она однажды. «Это было первое, что я в тебе заметил, – ответил Джимми. – Твой симпатичный упругий зад». Ох уж это мужичье! Джимми похлопывал и пощипывал ее не меньше десяти раз на дню. Конни никак не могла отучить супруга от этой привычки. Иногда он пытался украдкой проделывать подобное на публике, причем Конни очень смущалась, а сам Джимми находил это забавным.
Проблема была в том, что после всех этих долгих лет тело Конни, похоже, привыкло к его прикосновениям. Теперь, когда Джимми без всякого предупреждения внезапно перестал дотрагиваться до жены, это стало для нее настоящим шоком, словно бы ее вдруг окунули в ледяную воду.
А ведь Джимми даже не болел. Однажды утром они, как обычно по четвергам, собирались поехать в магазин за фруктами. Когда Конни вошла в кухню и увидела мужа лежащим на полу, сердце у нее ушло в пятки. «Что ты там делаешь?» – закричала она пронзительным голосом. Глупее ничего не могла спросить. А Джимми ответил ей несколько мгновений спустя: «Да вот, бумажник обронил и никак не найду». Это было последнее, что он сказал в этой жизни.
Теперь ее тоскующее тело ощущало себя растением, поникшим без воды. Кожа высыхала и сморщивалась у нее на глазах, становясь на удивление безобразной, словно прикосновения пальцев Джимми сохраняли ее живой. Последнее время Конни тайком гладила себя по шее во время готовки, похлопывала по кисти, когда смотрела новости, а ложась спать, обвивала себя обеими руками. Однажды, как ни смешно это выглядело, она даже шлепнула себя по заду.
Все лучше, чем задыхаться от слез.
Конни вынула голяшки из сковороды и принялась укладывать на дно специальной кастрюли для духовки рубленый лук, листья мяты и чеснок. Бараньи голяшки, тушенные в пиве, – любимое блюдо Джимми. Конни продолжала готовить любимые блюда мужа, словно это могло приблизить его к ней.
За годы брака она замечала, что их жизнь идет полосами – хорошие, плохие, средненькие. Например, в начале восьмидесятых были по-настоящему чудесные времена, когда они открыли для себя абрикосовое массажное масло. Батюшки мои! Это, несомненно, придавало пикантности происходящему в спальне (и однажды – в ванной, и много раз – в гостиной!). Но были, разумеется, и плохие времена, как после войны, когда она рассказала мужу правду об Элис и Джеке. Ох и рассвирепел же он тогда. У Джимми был такой оскорбленный вид, что она долго не могла потом этого забыть. Или когда он отказался пойти к врачу, чтобы выяснить, почему Конни никак не беременеет. Тогда она его просто возненавидела и некоторое время по-настоящему ненавидела. Но потом устала от ненависти и снова полюбила. Так было проще.
Между светлыми и темными полосами были и серенькие, средненькие временны́е вкрапления, когда они особо не замечали друг друга, просто существовали рядом, как брат с сестрой. Джимми умер, когда они как раз находились в такой средненькой полосе.
Может быть, бедняга давно уже плохо себя чувствовал?
Боже правый! Чтобы не упасть, Конни ухватилась за край столешницы. Иногда тоска по мужу была такой сильной, что едва не валила ее с ног. Она налила в кастрюлю бульона из костей и пива «Гиннесс» и, держась одной рукой за поясницу, наклонилась, чтобы поставить ее в духовку. В тот день Конни в первый раз после смерти Джимми пригласила на ужин гостей. Ожидалось десять человек: Энигма, Роза, Марджи, Рон, Томас, Вероника, Лаура, Кэллум, Грейс и… кто же еще? Ах да, их гость – господи, как же зовут этого парня? Ну надо же, забыла. Хотя Конни, вообще-то, хорошо запоминала имена. А вот Джимми в этом отношении был безнадежен. Всякий раз, когда они посещали вечеринки и кто-нибудь из гостей, заметив Джимми, расплывался в улыбке, потому что все любили Джимми, Конни наклонялась, чуть шевеля губами, как чревовещатель: «Пол Брайсон, теннис, местный совет». А Джимми не моргнув глазом восклицал: «Пол, дружище, рад тебя видеть! Как там твоя потрясная подача?»
Так, а теперь любимый десерт Томаса – яблоки с карамелью. По словам Марджи, бедняга Томас был так огорчен разрывом с Софи, что не ел ничего, кроме рисовых крекеров. Софи порвала с ним две недели назад, как раз перед тем, как он собрался везти ее на Фиджи, чтобы сделать там предложение. (Ну надо же было догадаться выбрать столь нелепое место. И чем его, спрашивается, не устраивал остров Скрибли-Гам?) Все родственники дружно негодовали. Такое чувство, что предательство Софи расстроило их даже больше, чем смерть Джимми.
Откровенно говоря, Конни тоже огорчилась из-за Софи. Она была очарована этой девушкой, хотя встречались они нечасто. Буквально пару раз. В то время заставить Томаса приехать на остров было все равно что отправить его вырвать зуб. Однако примерно через месяц после смерти Джимми они пришли к Конни на чай, и ей стало значительно лучше просто от созерцания Софи. Такая милая девушка. И эти ее ямочки на щеках, которые были видны, даже когда она не улыбалась.
Она так искренне восхищалась островом Скрибли-Гамом вообще и ее домом в частности. Энтузиазм Софи невольно напомнил Конни о Джимми: как он в самый первый день греб на лодке по пути на остров и его глаза цвета корицы радостно сияли. Много лет подряд, прежде чем навсегда отказаться от этих мечтаний, Конни представляла себе их с Джимми ребенка. Она всегда думала, что у них будет сын, миниатюрная копия мужа, но, увидев Софи, вдруг поймала себя на мысли, что совсем неплохо было бы иметь дочь. Странно было ощутить эту старую забытую боль, вспомнить несбыточную мечту о ребенке – такое чувство, как будто слышишь мелодию старой песни.
Когда Софи заметила по-прежнему стоящие на веранде ботинки Джимми, она остановилась и, положив ладонь на руку Конни, спросила: «Вы, наверное, очень скучаете по мужу?» Она сказала это не слащавым или сентиментальным тоном, но произнесла с искренним сочувствием. «Конечно скучаю, – ответила тогда Конни, стараясь подавить дрожь в голосе. – И еще как!»
Члены семьи Конни, казалось, ожидали, что она смирится с этим, словно смерть ее супруга была предрешена. На пятый день после похорон Энигма довольно бестактно заметила: «Какое у тебя сегодня недовольное лицо, Конни!» Недовольное лицо! А вот Софи спросила: «Вы, наверное, очень скучаете по мужу?» Такие простые слова, и девушка, возможно, сказала их просто из вежливости, но Конни это почему-то тронуло до глубины души. Как было бы чудесно иметь такую дочь!
В то же время Конни считала, что Софи не подходит Томасу. Неудивительно, что она в конце концов его бросила. Он был так признателен Софи за то, что она согласилась быть с ним. Женщина мечтает, чтобы ее обожали, но не хочет почитания. Томас чересчур старался. У него на лице всегда было напряженное выражение человека, который боится, что не обладает достаточной квалификацией для выполняемой работы. Он слишком громко смеялся над ее шутками и садился чересчур близко к ней. Милый, серьезный, ответственный Томас! Ему требовалась женщина, которая заставила бы его почувствовать себя мужчиной, а Софи нужен был мужчина, который мог бы дать ей удовольствие от жизни. Для нее Томас был слишком бесхарактерным.
И все же как славно было бы, если бы Софи присутствовала на их семейных мероприятиях. Совершенно очевидно, что эта девочка искренне любит остров, и она могла бы даже уговорить Томаса жить там. Она наполнила бы радостью Скрибли-Гам, как в свое время это сделал Джимми. Да, дочь Джимми определенно была бы похожа на Софи, и, возможно, благодаря ее беззаботности остров стал бы другим. Она была той составляющей, которой им недоставало. Изюминкой в тесте. Или чем-то вроде мускатного ореха.
Конни размешала в растопленном масле жженый сахар и проследила, чтобы он полностью растворился. Хватит ли шести яблок? Еды должно быть достаточно, и она должна быть безупречной. Если Конни опустит планку, Лаура будет настаивать, чтобы поселить у нее помощницу, или даже, чего доброго, предложит переехать в дом престарелых. Она, Конни Трам, в доме престарелых, вместе с трясущимися старикашками!
Когда Конни впервые после смерти Джимми пришлось одной стирать простыни, она пришла в ужас, сообразив, что некому вынуть их из стиральной машины и отнести во двор, чтобы развесить. Наклонившись, она без толку дергала тяжелое мокрое белье, запутавшееся вокруг ротора, а поняв, что в одиночку ей не справиться, в бессильной ярости пнула машину, сильно ударив ногу. А потом она вдруг обнаружила, что сидит на полу прачечной и по-детски рыдает. Конни казалось несправедливым и недостойным капитулировать: неужели после тяжелого труда на протяжении всей долгой жизни, после всех ее устремлений, планов и тревог над ней одержат победу какие-то мокрые простыни? Что бы она делала, не появись тогда Марджи, которая приготовила тетушке чашку чая и, без умолку щебеча, вынула простыни из стиральной машины и развесила их на веревке? Теперь, заходя к ней, Марджи всякий раз без слов перестилала постель и забирала в стирку грязное белье, а на следующий день привозила его чистым, выглаженным и аккуратно свернутым. Разумеется, в этом не было необходимости, Конни не была беспомощной старухой. Но все же спасибо Марджи, благослови ее Господь.
