Башир Керруми - Красная пелена
– Не понимаю, что тут серьезного. Для меня есть только одна серьезная проблема. Я хочу точно знать, вернется ко мне зрение или нет. Все, что меня интересует, это возможность видеть.
– Молодой человек, я думаю, ваша проблема в том, что вы постоянно вспоминаете свое прошлое, когда вы были зрячим. Если вы хотите избавиться от депрессии, вы должны поставить на прошлом жирный крест. Зачеркнуть его в памяти навсегда.
– Мадам, я никогда не зачеркну свое прошлое, потому что это ни в малейшей степени не поможет мне получить документы в префектуре и раздобыть сэндвич себе на ужин. Вам известно, например, что я ем всего раз в день, в столовой учебного центра? У меня нет денег даже на самые дешевые продукты. Так на что же мне уповать, кроме своих воспоминаний? Я, видите ли, все еще хочу чувствовать себя живым и надеяться на лучшее.
– Молодой человек, сеанс окончен. До свидания. До следующего раза.
– Вы ошибаетесь. Следующего раза не будет. Впрочем, у меня есть к вам встречное предложение. Давайте встретимся, но не здесь, а в кафе, ближе к вечеру. Вы угостите меня сэндвичем и кофе, а я в обмен расскажу вам все, что вы хотите знать.
– Молодой человек, я не работаю в кафе! И я вынуждена буду поставить директора центра в известность о том, что вы отказываетесь от моих консультаций.
Из кабинета я уходил в глубокой задумчивости.
«Странная это профессия – психология, – говорил я себе. – До чего должно быть тоскливо – день напролет слушать чужие истории. И почему она всем незрячим дает один и тот же совет? Забыть о прошлой жизни… Шла бы в морг проповедовать покойникам. Там ее точно ждал бы успех».
Эта встреча смутила меня и ввергла в еще большую растерянность. Может, я плохо понимаю смысл выражения «поставить жирный крест»? Что-то в нем было до ужаса противное… Слово «крест» вызывало в памяти картины кладбища. Но я-то ведь жив! И не собираюсь хоронить себя заживо.
В конце концов мне надоело размышлять на эту тему. Я решил про себя, что эта дама – попросту сумасшедшая и мне не следует обращать на нее внимание.
Если что и помешает мне выкарабкаться, то уж никак не ее глупые заявления. Я сам разберусь, что для меня хорошо и что плохо.
На самом деле к этому времени я, возможно неосознанно, пришел к важному выводу: мое будущее зависит только от меня.
Передо мной вновь засветилась искорка надежды. Я еще не знал, к чему она меня приведет, но уже одно то, что она зажглась в моей душе, служило хорошим признаком и помогало мне выстоять.
Вечером, придя домой, я снова принялся обдумывать свое житье, но по сравнению с утром гораздо более спокойно. Мне удалось ненадолго отвлечься от навязчивых мыслей о собственной слепоте.
И вдруг меня словно озарило. Человек – это прежде всего сознание и чувства. Едва эта истина открылась мне, как меня охватило воодушевление сродни эйфории.
Стоп, сказал я себе. Может быть, ты просто самообольщаешься? Я постарался честно ответить себе на этот вопрос. И снова убедился: нет, я не обманываюсь. Главное в человеке – то, о чем он думает и какие чувства испытывает.
Мне тут же захотелось перечитать арабскую поэзию. Раньше я читал стихи на арабском почти каждый день. Они дарили мне сладостное, слегка окрашенное грустью удовольствие, они просветляли мой разум и обогащали воображение. Именно стихи помогали мне держаться в самые трудные минуты.
Я достал свой сборник стихов и раскрыл его наугад. И тут же сам себя обругал дураком: книга была напечатана обычном шрифтом, а не шрифтом Брайля. Я же не смогу ее читать! Тогда я опустил томик на колени и принялся читать вслух стихи, которые помнил наизусть.
Зеркало помнит
Мой мерцающий свет.
Я жив. Я жив. Я жив
В лучезарных снах.
Впервые после потери зрения эти строки наполнили меня ощущением силы и счастья. Как будто что-то щелкнуло у меня в мозгу. Мне вдруг стало ясно: даже у слепого никто не может отнять способности ценить жизнь и испытывать благословенные мгновения радости.
Шли недели, и я постепенно постигал науку самостоятельности. Я уже гораздо увереннее передвигался по улицам и в метро. Я успешно овладевал чтением и письмом по Брайлю, что также доставляло мне искреннее удовольствие – я уже мог прочитать целую книгу.
Я записался в библиотеку при ассоциации незрячих. Просматривая напечатанный шрифтом Брайля каталог, я наткнулся на две книги: «Постороннего» Камю и «Письмо о слепых» Дидро.
Прежде я ничего не слышал ни о той ни о другой и выбрал их благодаря тематике: в первой говорилось об Алжире, во второй – о слепых.
Я прочитал «Постороннего» дважды. Кое-что в этом романе меня смущало.
Мать и дедушка с бабушкой рассказывали мне о жизни в период французской колонизации. Французы не считали их за людей, называя «туземцами». В устах европейцев это значит примерно то же, что «дикий зверь». Они были лишены тех прав, которыми были наделены алжирцы европейского происхождения; откровенно говоря, они были лишены каких бы то ни было прав. Но у Камю европеец, убивший «туземца», идет под суд, и его приговаривают к смертной казни. Невероятно! Я решил, что «Посторонний» – превосходно написанная книга, но рассказанная в ней история не имеет никакого отношения к реальной действительности.
Минуло несколько дней. На уроке французского в учебном центре наша преподавательница, молодая женщина с приятным теплым голосом, задала нам, десятку учеников, вопрос о том, что мы сейчас читаем. Мне мгновенно пришел на память «Посторонний» Камю. Когда пришла моя очередь отвечать, я не удержался и задал ей вопрос о достоверности рассказанной писателем истории. В классе повисла тишина. Мои товарищи напрягали слух, чтобы не пропустить ни слова из ее ответа.
Когда она заговорила, ее голос звучал значительно и серьезно:
– Я думаю, что Камю стремился пробудить в французах метрополии совесть, показать им, в каких условиях живет коренное население Алжира, где в то время царил настоящий апартеид. Его роман стал своего рода провокацией и, возможно, оказал влияние на изменение менталитета французов. Не забывайте, что Камю был близок к коммунистам и поддерживал тесные связи с алжирцами арабского происхождения. И действительно, эта книга произвела революцию в умах. Жители метрополии пересмотрели свои убеждения, а алжирские французы восприняли ее крайне враждебно.
Еще один вопрос не давал мне покоя:
– Скажите, пожалуйста, разве так бывает, чтобы одна-единственная книга перевернула сознание целого общества?
– Такова сила печатного слова. На протяжении веков книги способствовали распространению новых идей, меняли поведение людей, вызывали революции и так далее. Книги свергли не одного диктатора! Я очень люблю книги, и я бы сказала, что благодаря книгам человек становится человеком.
Я не все понял из ее объяснения, но ее ответ мне понравился.
А еще несколько дней спустя я узнал, что она тоже незрячая.
Я уже три месяца посещал ее занятия, но ни разу даже не заподозрил, что она не видит, – настолько уверенно она держалась, настолько свободно перемещалась по классу, настолько интересно вела уроки.
Но вот однажды к нам в класс заглянула секретарь центра, которая принесла нашей преподавательнице какую-то бумагу, и с удивлением спросила, почему мы не зажигаем света и сидим в темноте.
– Мы тут все слепые, – со смехом ответила преподавательница, – так зачем зря жечь электричество?
Я понемногу приспосабливался к жизни в общежитии и временами даже находил в ней приятные стороны.
Знакомство со зрячими обитателями общежития и местными жителями позволило мне довольно скоро завести множество друзей и подруг – впрочем, я всегда отличался общительностью, а теперь меня особенно сильно тянуло к людям. Я старался вести себя вежливо, но не заискивающе, и окружающие, насколько я мог это заметить по случайным встречам на улице или в лифте, начали относиться ко мне уважительно.
От природы я человек жизнерадостный, но, ослепнув, стал бояться чужого сочувствия. Я слишком близко столкнулся с ним в больнице, где на меня смотрели как на существо второго сорта. И вот наконец-то у меня появилось ощущение, что я общаюсь с людьми на равных.
Однажды вечером я сидел в столовой за ужином с товарищами – и слепыми, и зрячими, – когда к нам подошла незнакомая девушка. Она представилась сотрудницей общежития и предложила организовать вечера чтения, во время которых зрячие стали бы читать вслух незрячим.
Меня потряс ее грудной голос. И вообще, она держалась так приветливо, что все мои слепые товарищи с восторгом приняли ее предложение.
На следующий день, в семь часов вечера, мы собрались в кабинете заместителя директора, служившем одновременно читальней. Девушка выбрала для нас автобиографический роман молодого бельгийского писателя.
