Барбара Пим - Почти ангелы
Машина тронулась и поехала довольно медленно, как часто приходится ездить машинам в Лондоне. Марк и Дигби, которые шли по тротуару, успели заметить, как вальяжно раскинулся профессор на фоне жемчужно-серой обивки: одна рука на шелковом шнурке, а у щеки покачивают головками гвоздики в серебряной вазе.
– Если бы он бросил в окно пригоршню монет, ты унизился бы до того, чтобы драться за них посреди дороги? – спросил Дигби.
– Сомневаюсь, что вышла бы драка, – отозвался Марк. – Англичане таких вещей стесняются. Все просто отводили бы глаза и спешили прочь. Поле битвы осталось бы за нами.
11
Сборы Тома оказались огорчительными и для Кэтрин, и для него самого. Кэтрин так до конца и не решила для себя, почему гораздо мучительнее видеть в слезах мужчину, чем женщину: наверное, только потому, что мужчинам полагается быть сильным полом. Она давным-давно поняла, что мужчины способны плакать и плачут, но, вероятно, так и не оправилась от первого потрясения или с тех пор не нашла адекватного способа с этим справляться. Так, наверное, чувствует себя мать, когда сын уезжает в школу, а это тут же напомнило ей детскую песенку:
Еду я в школу, машина у порога,Мама ждет поцеловать на дорогу,Серьезный папа дает мне совет,Маленькая Мэри куксится мне вслед.
Ощущение сборов в школу стало таким острым, что, ходя из комнаты в комнату, собирая пожитки Тома и помогая их упаковывать, она начала мурлыкать мелодию себе под нос. Теперь она могла предотвратить его уход не больше, чем мать может предотвратить отъезд ребенка в школу.
Оба они провели бессонную и безотрадную ночь, а наутро Том, исподтишка бросая на нее полные мольбы взгляды, сказал, что не слишком хорошо себя чувствует и у него, наверное, температура. Маленький мальчик надеялся, что проснется с сыпью и ему поставят диагноз корь или ветрянка, думала Кэтрин, ожесточаясь сердцем.
– Сам знаешь, у меня нет термометра, – сказала она вслух. – Но если ты действительно болен, конечно, тебе надо лежать. Наверное, можно распаковать кое-что из твоих вещей.
– Да нет, я, пожалуй, нормально себя чувствую. – Он оглядел комнату. – Выглядит в точности такой же, как была, даже без моих вещей, верно?
– Ну, для меня она такой же не будет.
– О Кэтти, не надо…
– Например, станет опрятнее.
Он слабо улыбнулся:
– Ты настолько храбрее меня. Думаю, ты даже не в обиде.
– Как раз наоборот. Я к тебе привязалась, но не можем же мы оба расплакаться.
– Разве ты меня больше не любишь? Нет, наверное, я не вправе теперь этого ожидать… Ты сказала, я никогда по-настоящему тебя не понимал.
– Ну и не важно… слишком уж это раздувают. И если на то пошло, кто вообще кого понимает?
– У нас не так много общих интересов.
Кэтрин рассмеялась:
– Нет, наверное, мы не выпиливали лобзиком по вечерам у камина и не возились с общими коллекциями бабочек.
– Мы насмехались над работой друг друга, – довольно безнадежно сказал Том.
– Возможно, но суть не в этом. Ты встретил Дейдре, вот что по-настоящему важно.
– Ах, это!
– Мы не можем сейчас в это вдаваться. Какова бы ни была причина, но наши пути разошлись. Теперь послушай, я заштопала все твои носки, и все, что можно было постирать, постирано. Ты поедешь на такси? Мне кажется, тебе придется. Пойти поискать? Все как будто готово.
Кэтрин почти в слезах выбежала из комнаты, но сумела совладать с собой к тому времени, когда вернулась сказать, что такси ждет внизу.
– Что теперь будешь делать? – спросил Том.
– У меня ленч с редактором журнала, в который я надеюсь продать кое-какие статьи, поэтому мне уже скоро собираться.
– Надеюсь, она накормит тебя хорошим ленчем.
– Это мужчина.
– Разве мужчины бывают редакторами женских журналов? Ну и мысль!
– Почему нет? Мужчины ведь в женщинах разбираются или по меньшей мере любят формировать под себя вкусы женщин.
– Полагаю, ты напишешь статью под названием «После его ухода» и все это обыграешь.
– Недурной заголовок, кстати сказать… Поспеши, счетчик, знаешь ли, тикает.
Том все топтался на пороге.
– Наверное, я под конец лета съезжу домой, – сказал он.
– Обязательно съезди, это будет для тебя переменой обстановки. И позвони мне как-нибудь, дай знать, как у тебя дела. Можем как-нибудь сходить на ленч или еще что.
Том просветлел:
– Было бы очень мило.
– Отнесу вниз твою пишущую машинку. И вообще, ты же не на край света уезжаешь, будешь жить в десяти минутах ходьбы. Передай привет Марку и Дигби и, пожалуйста, будь поосторожнее с гейзером в ванной.
Оставшись одна, Кэтрин не смогла сдержать слез, а успокоившись, осознала истину банальной поговорки, что, когда поплачешь, становится лучше. Она помыла посуду после завтрака и прошлась по комнатам, надеясь и боясь, что Том что-нибудь оставил, какую-то мелкую неосознанную реликвию, которая будет о нем напоминать. Мусорная корзина была полна скомканных бумажек, отвергнутых отрывков его диссертации, а еще нашлась старая лента для пишущей машинки, мятая и перекрученная. Значит, перед тем как от нее уйти, он не забыл вставить новую ленту в пишущую машинку, подумала Кэтрин, растрогавшись и развеселившись одновременно. Вот только старая едва ли могла служить реликвией, которую стоило лелеять. Это определенно было бы избытком сентиментальности. Вяло покопавшись в бумажках, она вытащила лист, исписанный крупным и довольно детским почерком.
«Дорогой мой любимый, – прочитала она, – глупенькое выйдет письмо, учитывая, что я только десять минут как с тобой попрощалась, но всякий раз, когда тебя нет рядом, я чувствую себя Шахерезадой, если тут есть какой-то смысл, а потому и пишу».
Бедный Том, подумала Кэтрин, он тут вообще никакого смысла не нашел, пока не спросил, кто такая Шахерезада. С отстраненностью критика она дочитала до конца, точно рассматривала литературное произведение, потом так и осталась стоять с письмом в руке – ей не хотелось комкать его и снова выкидывать. Она знала, что мужчины в отличие от женщин не всегда хранят письма, но Том был по-своему довольно сентиментален, и у нее возникло такое чувство, что он, возможно, не собирался его уничтожать, просто выкинул нечаянно с черновиками. Ну, тут она ничего не могла поделать; такую реликвию она оставлять себе не хотела, а потому вернула листок в мусорную корзинку и пошла собираться на ленч.
Редактор, с которым она встречалась, был симпатичным и взыскательным молодым человеком и тут же заметил припухшие от слез веки Кэтрин и круги под глазами, плохо замаскированные излишком зеленых теней. Но в разговоре она проявила себя пусть и несколько нервной, но весьма остроумной, и он счел, что ее подход будет отстраненным и несентиментальным, – а как раз такой тон он планировал взять в своем журнале. Ему было приятно, что она съела плотный ленч, поскольку он любил поесть и очень постарался, заказывая блюда. Обсудив статьи, которые ей предстояло написать, они поболтали о сиамских кошках, стряпне и викторианской поэзии.
– Я получила большое удовольствие, – сказала Кэтрин под конец.
– Вызвать вам такси? – спросил он, в точности как какой-нибудь персонаж ее рассказов.
– Нет, спасибо, помедитирую на верхней площадке автобуса. Я это люблю, а сегодня мне некуда спешить.
Вкусный ленч с коктейлями и вином придал ей храбрости вернуться домой, и она начала предвкушать, как снимет туфли на высоком каблуке и заварит себе крепкого чаю. В автобусе она сидела почти довольная и смотрела в окно. Автобус проехал здание гражданского суда, и она с интересом отметила стоявшие там группки людей: брошенная жена и ее разумная, надежная подруга; кучка родственников, разобиженных из-за оспариваемого завещания. Потом автобус остановился у агентства путешествий, витрины которого были оклеены яркими искушающими рекламными плакатиками. Испания, Португалия, Италия – опасно, романтично, не по-английски; затем Норвегия и Швеция – такие чистые и здоровые; затем Франция – которая просто Франция, и Лурд – «Паломничество в вагоне-люкс». Автобус тронулся, а Кэтрин все терялась в догадках из-за последнего плаката. Сама фраза «Паломничество в вагоне-люкс» заключала в себе внутреннее противоречие. Набрав ход, ее автобус пронесся мимо церкви, где огромный плакат, как она поспешно прочла, оповещал, что скоро состоится «ОТЦЫ СВЯТОГО ДУХА – ВЕЛИКИЙ ТАНЕЦ СТОЛЕТНЕГО ЮБИЛЕЯ». Неужели такое и вправду бывает? После «паломничества-люкс» это несколько пугало, будто уходили из-под ног основы жизни. «У меня разыгралось воображение или я схожу с ума от горя?» – спросила себя она. Автобус теперь полз, задерживаясь на остановках, где никто не входил и не выходил, пережидая, когда сменится сигнал светофора, потом заспешил снова, поэтому, когда Кэтрин начала спускаться с верхней платформы, он раскачивался, как корабль в шторм, и она едва не упала в своих туфлях на высоком каблуке.
