Барбара Пим - Почти ангелы
– И то правда, – отозвалась Кэтрин.
Теперь, узнав в паре в уголке Тома и Дейдре, она ровным счетом ничего не испытывала, даже особого удивления. Она же подозревала, что иногда они вместе куда-то ходят, так почему бы и не сюда? Она стояла совершенно неподвижно, дожидаясь, когда принесут ее бутылку вина, глядя на руку Тома на клетчатой скатерти в пятнах чужих обедов и на то, как поверх нее утешающе ложится рука Дейдре.
Он рассказывает ей про свою утраченную веру, думала Кэтрин, а она, бедная девочка, мучается вопросом, как, скажите на милость, на это реагировать. Ужасно будет, если она тоже процитирует «Дуврский берег», – Том тогда решит, что все женщины одинаковы. Но знают ли девятнадцатилетние девочки Мэтью Арнольда, да и вообще его сегодня читают?
Официант принес бутылку дешевого красного вина, которое обычно покупала Кэтрин. Рассеянно забрав ее, она протянула банкноту в десять шиллингов.
Рука Дейдре все еще лежала на руке Тома. Мусака у них, наверное, стынет, подумала Кэтрин, а потом взяла себя в руки, ужаснувшись сардонической отстраненности, с которой за ними наблюдала. Когда ей принесли сдачу, она поспешила прочь, поднялась к себе в квартиру, бросила там покупки и вино и снова выбежала, понятия не имея, куда направляется. Я – не одна из тех замечательных женщин, которые могут просто пойти домой, съесть яйцо вкрутую, заварить чай и быть ослепительно на высоте, думала она, но как здорово быть такой! Она с тоской подумала, как же ей самой хотелось бы такой быть. Но есть или должна найтись какая-нибудь милая подруга, одноклассница, к которой можно убежать… Такая, которая живет в меблированной комнате, которая начала бы суетиться, готовя яичницу и кофе на газовой плитке, а после села бы, готовая выслушивать душевные излияния… Кэтрин с сожалением подумала о всех тех людях, с которыми намеревалась поддерживать связь, и с толикой стыда о тех, кого отвергла как скучных. Почему-то те женщины, кого она встречала по работе, не относились к разряду милых с газовой плиткой, да и вообще почти все были замужем. Наверное, мама и тетка Дейдре умеют утешать, но не может же она к ним поехать. Тем не менее голод давал о себе знать. Оставалось только направиться в огромную столовую, где люди сами накладывают себе всякую всячину, поскольку для чая уже слишком поздно, а для ужина слишком рано. Но сколько же душ (о них она подумала фразой из сборника церковных гимнов) едят здесь в неурочное время!
Кэтрин набрала себе поднос всякой всячины: валлийскую гренку с сыром, хлеб с маслом, пирожок в форме лодочки – и устроилась за столиком, где уже сидели две женщины. Расслабившись, она поплыла по волнам их разговора, который казался нескончаемым.
По всей очевидности, они работали в одной конторе, поскольку начали обсуждать начальника, как он пришел и потребовал, чтобы что-то там было сделано к половине шестого, а это, естественно, невозможно. Кэтрин воображала, что начальников всегда обсуждают, и ее больше заинтересовали недостатки той их коллеги, которая только что уволилась и в чьей картотечной системе черт ногу сломит.
– Ни за что не догадаешься, на какую букву она это поставила! – заявила одна тоном победного предвкушения.
– И пытаться не буду, – ответила другая, подыгрывая товарке.
– На «Р». «Р» для «Разное», полагаю! Ну слышала ли ты когда такую нелепицу?
– Я всегда считаю, что перекрестных ссылок мало не бывает. Когда я уйду, ни малейших трудностей с поиском не возникнет.
А вот и нет, возникнет, думала Кэтрин. Вникнуть в чужую картотечную систему делопроизводства так же сложно, как понять другого человека. Только решаешь, что знаешь про него все, как случается невероятное: «Р» для «Разного», когда, естественно, предполагаешь, что будет на какую-то другую букву.
Тут она сообразила, что ее соседки по столу перешли к другой теме, судя по всему, к церковным или приходским делам.
– Пастор… Ну очень молодой человек и не всегда одевается согласно сану, как будто он и не духовное лицо вовсе. – Это говорила женщина, которую Кэтрин мысленно окрестила Черной Тараканихой, вторая стала Леопардовой Шляпкой.
– Конечно, – продолжала Тараканиха, – в другой церкви, то есть в англо-католической, служит старик. Жалко, что в англиканской церкви молодые не попадаются, такое ощущение, что там все старые, ты не замечала?
– Ну, юность еще не все, – отвечала Леопардовая Шляпка. – Молодые иногда бывают чуточку стеснительны или неуклюжи. И даже старые были когда-то молоды.
– Тут я с тобой согласна. Но их молодость в прошлом. А вот мне хотелось бы знать, куда деваются те, кого только что рукоположили. Их-то кто получает? – взвился голос возмущенной Тараканихи.
За электрический орган, которого Кэтрин раньше не замечала, села деловитая женщина в сшитом на заказ костюме. Звуки органа, мурлычащие, паточно-тягучие и одновременно пружинистые, смешались с пресными голосами Тараканихи и Леопардовой Шляпки в сущий звуковой кошмар.
Кэтрин больше не могла этого выносить, и кофе как будто не предвиделось.
– Простите, кофе тут подают? – спросила она Тараканиху.
– О да, кофе обносят. Но до семи часов его не ждите.
Кэтрин было задумалась над странностью происходящего. Значит, еще нет семи. Как ей убить вечер? Пойдут ли Том с Дейдре к ней в квартиру? Довольно очевидное место, если хочешь и дальше мирно держаться за руки. Мужчин считают бесчувственными, но, возможно, так только кажется из-за вымученной деликатности женщин, которые удушают своих мужчин облаком сентиментальных ассоциаций: наша песня, наше стихотворение, наш ресторан, – пока наконец те не начнут рваться на свободу, как птицы, попавшие в ловушку под черными шнурами сетки на грядке с клубникой, думала она, на ходу меняя метафору. Но ведь и она сама считала тот ресторанчик их с Томом, и ей только теперь пришло в голову, что он просто оказался поблизости, к тому же дешевым, не более того.
Молодой человек в белой куртке налил ей в чашку ароматную жидкость. Чашку она приняла с благодарностью и смирением. Или, точнее, покорностью судьбе. Напиток был крепким и горьким, почти как лекарство, и с каждым глотком она чувствовала, как ей от него становится лучше. Чай, размышляла она, полезнее для здоровья, чем алкоголь, и дешевле, и, наверное, тысячам людей это известно.
– Основательно же вам заварили, – вполне дружелюбно сказала Тараканиха.
– Да, крепко, – откликнулась Кэтрин. – Иногда бывает необходимо.
– Простите, что спрашиваю, – вмешалась Леопардовая Шляпка, – но было ли… может, вы… может, вы недавно кого-то утратили? – скороговоркой выпалила она наконец.
– Я? Нет, не совсем, – смешалась Кэтрин.
– Просто на вас черное платье и гагатовые серьги… простите, что упомянула.
– Ничего страшного. В конце концов, это вполне могло бы быть правдой.
– Да, нужно ко всему быть готовой, – сказала Леопардовая Шляпка. – Моя подруга, – кивнула она на Тараканиху, – только что потеряла мать.
– Мне так жаль…
Кэтрин с удивлением посмотрела на Тараканиху и подумала, как странно, что у женщины, по виду ее ровесницы, еще совсем недавно была жива мать.
– Теперь, когда мамы нет, я смогу ходить в конгрегационалистскую церковь, – доверительно сообщила Тараканиха. – Пастором там совсем молодой человек, и он не всегда одевается как пастор. Конечно, в другой церкви, в англо-католической, служит старик…
Кэтрин вскочила – довольно резко. На время разрушенный крепким чаем кошмар как будто возвращался. Интересно, сколько они тут будут сидеть, обсуждая возраст служителей церкви, и выяснят ли когда-нибудь, кому достаются только что рукоположенные?
– Извините меня, пожалуйста, – сказала она. – Мне пора идти. Доброго вам вечера.
Теперь, когда мамы нет… Да, печальная утрата, но теперь она хотя бы может ходить в церковь, которую сама выбрала. Если Том уйдет, Кэтрин тоже будет свободна, но никакое утешение конгрегационалистской церкви и молодого пастора ее не ждет. Она вообразила себе, как пастор стоит у двери после вечерней службы, пожимает выходящим прихожанам руки, может, находит особое словцо для тех, кто недавно понес утрату…
Подняв глаза на окна квартиры, она не заметила там признаков жизни, хотя и не знала в точности, ожидала ли их увидеть. В гостиной письменный стол был завален страницами неряшливой машинописи Тома. Подобрав одну, она прочла предложение, начинавшееся словами: «В преддверии моей второй экспедиции». Ей вспомнилось, как она предложила упростить оборот, но он ее не послушал. Наверное, мы любим людей такими, какие они есть, а не такими, какими надеемся их сделать, подумала Кэтрин, прижимая страницу к щеке. Она бесцельно побродила по комнате, глядя, как сгущаются сумерки, и спрашивая себя, сидят ли до сих пор Том с Дейдре в ресторанчике. Вполне возможно, ведь еще не слишком поздно, и, учитывая, сколько они держатся за руки, неизвестно, когда они доедят. Возможно, потом они пойдут гулять в парк. Том, как правило, природу не жаловал, но Кэтрин знала, что на ранней стадии влюбленности люди часто ведут себя нехарактерным образом.
