Барбара Пим - Почти ангелы
– Пожалуй, я предпочту лимонный оранжад, – сказала мисс Лидгейт.
Это уже легче, пусть и ненамного, подумал Дигби, заверяя мисс Кловис, что они с Марком алкоголь среди дня не употребляют.
– Мне кажется, нехорошо приходить в научное общество или в библиотеку с запахом алкоголя, – в самой чопорной своей манере поддержал его Марк. – Можно создать ложное впечатление.
– Об этом я никогда не думала, – отозвалась мисс Кловис, отпивая темного пенистого напитка. – Полагаю, никто и не заметит. Разумеется, библиотекарям можно пахнуть спиртным, – весело добавила она.
– Конечно, конечно, – с энтузиазмом согласился Дигби. – Но, понимаете, мы в ином положении, нас больше видно, так сказать. Нам кажется, мы должны вести себя примерно.
– Уверена, вы всегда ведете себя примерно, – с необычной теплотой отозвалась мисс Кловис. – Сегодня утром вы мне очень помогли.
Молодые люди просияли. Когда с основными блюдами было покончено, заказали десерт: мисс Кловис и мисс Лидгейт «Яблочный пирог с мороженым (1/6)», а Марк с Дигби заявили, что просто обожают «Желе (0/6)». После дамы выпили кофе, но молодые люди отказались.
– Не то не заснем на лекции доктора де Вера, – пошутил Дигби.
– Такого никак нельзя допустить! – хохотнула мисс Кловис.
Принесли счет, и Дигби вынул свою фунтовую банкноту, но мисс Кловис, оттолкнув его руку, первой схватила счет.
– Мне и во сне бы не приснилось позволить вам заплатить, – возмущенно сказала она. – Мы вас угощаем, верно, Гертруда?
– Конечно, – согласилась мисс Лидгейт. – Нельзя ожидать, чтобы молодые люди приглашали женщин средних лет на ленч.
– Вы очень добры, – не зная, как реагировать, промямлил Дигби.
– Ленч в вашем обществе большая честь, – с трудом выдавил Марк. – Но мы правда намеревались вас пригласить, – добавил он, думая про три шиллинга у себя в кармане.
На улицу они вышли вместе. Как оказалось, мисс Кловис и мисс Лидгейт собираются за покупками, поэтому Марк и Дигби вскоре остались одни.
– А я тебя таким и не знал, – сказал Дигби, со смехом поворачиваясь к другу. – Не пьешь и мясного не ешь. Надо же, какая возвышенная натура!
– Да уж, не совсем так, как ожидали, получилось, а? И все-таки это не наша вина, и думаю, в целом мы произвели неплохое впечатление. Мне кажется, завязали почти дружеские отношения.
– Да, если таковые возможны между молодым человеком и женщиной средних лет, но впредь надо быть поосторожнее. Жаль, правда, что я заранее не знал, что они за ленч заплатят.
– Да, и я макароны с сыром не выбрал бы.
– Что ж, – сказал Дигби, останавливаясь у стеклянных дверей паба, – у нас остались деньги, которые мы решили потратить на ленч.
Вскоре их поглотила теплая дымная атмосфера, и полчаса спустя они решили, что идти на лекцию де Вера, возможно, нет смысла.
9
– Знаешь, Том, – окликнула с кухни Кэтрин, – а ведь лавровый лист, который я кладу в boeuf à la mode[15], сорван в саду дома, где родился Томас Харди.
Ответа она не ожидала, и его действительно не последовало от Тома, который сидел, сгорбившись над пишущей машинкой. Поэтому она продолжала словно себе самой:
– Интересно, не совершаю ли я преступления, изводя его на готовку? Возможно, его следовало бы спрятать между страниц «Джуда Незаметного» или в томик стихов – это было бы более уместно. Иногда мне кажется, что печальные пары, про которые он пишет, немного похожи на нас. Интересно, когда я состарюсь, ты предложишь мне руку дружбы, чтобы вместе спускаться с безотрадного холма жизни, или что там у него было? Предложишь? – спросила она громче.
– Понятия не имею, о чем ты, дружок, – рассеянно отозвался Том.
Кэтрин молча вернулась к мясу. Какое же счастье получить от мясника настоящую телячью ногу, думала она, а не жульничать, добавляя желатин. Мелочи жизни так часто значат больше великих материй, решила она, спросив себя, а сколько еще писателей и философов говорили это до нее: тривиальные удовольствия вроде готовки, собственного дома, коротких стихотворений, особенно грустных, одиноких прогулок, забавных картинок или фраз, какие случайно видишь или слышишь. Долгое отсутствие Тома заставило ее замкнуться на себе и собственных ресурсах, которые всегда были значительными. За полтора года врозь они еще повзрослели, еще больше стали самими собой, так что теперь казались более чужими друг другу, чем когда только познакомились.
Она отнесла ему бокал шерри.
– Возьми, это тебя подбодрит. Как продвигается?
– Так себе.
– Мне очень жаль. Она – как престарелая родственница, которая никак не съедет, я про твою диссертацию. Правда прекрасно будет, когда закончишь? Можно будет сказать, что она мертва – возможно, призвана в высшие сферы, – и устроить ей роскошные похороны.
– Тебе обязательно все превращать в шутку, Кэтти?
– Прости, я очень нехорошая девочка, – серьезно ответила она. – Я правда тебе сочувствую.
Встав из-за стола, Том начал расхаживать по комнате.
– Самое худшее в том, что я, похоже, утратил веру.
И тут же в голове у Кэтрин возникла картинка (разумеется, дагерротип в сепии): викторианский джентльмен в высоком воротнике и с бакенбардами, чье мировоззрение подорвано Дарвином и рационалистами. Но она постаралась прогнать видение и сказала утешительно:
– Я и не знала, что у тебя есть вера, во всяком случае такая, какую теряют, так что на твоем месте я бы не волновалась.
– Я про веру в антропологию, – ответил он довольно раздраженно.
– Ах, это! – Слова вырвались у нее прежде, чем она успела прикусить язык. – Но что вообще такое вера в антропологию? Я и не знала, что у людей такое бывает.
– Ну, возможно, не в общепринятом смысле. Но просто иногда я спрашиваю себя, какой во всем этом смысл. Кому есть польза от моей работы и в чем, собственно, суть моих исследований? Мое племя станет там счастливее от того, что мне случилось обнаружить у них систему двойного ведения родства? Кому будет лучше от того, что я установил новые факты о значимости роли брата со стороны матери?
Остановившись, Том по-прокурорски навис над Кэтрин.
А она ощутила бесполезность женщин вообще, если они не способны понимать, чем занят мужчина, или чтить этот труд, впрочем, даже если способны тоже.
– После твоих слов я сама кажусь себе персонажем Мильтона, – с вызовом возразила она. – Когда ты так надо мной нависаешь… Это как… Ну? «Потерянный рай», наверное, Адам и Ева.
– Ты никогда даже не пыталась понять, – произнес он отчужденным тоном, который ранил больнее гнева.
– Ох, Том! – запротестовала она. – Ты же знаешь, я пыталась читать твои книги, но не смогла их осилить. Наверное, я слишком глупа, – добавила она с ноткой удивления. – Но, по всей очевидности, как раз это тебе подходит.
– Я уже не уверен. Иногда мне кажется, что надо было остаться дома и помогать Джайлсу с матерью управляться по поместью. Хоть какая-то польза от меня была бы.
Они вместе сели на диван, и Кэтрин обняла его, размышляя: а что делали викторианские жены и матери, когда их мужчины утрачивали веру? На ум ей праздно пришли Мэтью Арнольд и последние строки «Дуврского берега».
– «Останемся верны друг другу», – тихонько произнесла она.
Том посмотрел на нее ошарашенно. Ну, да, в последнее время он часто виделся с Дейдре, но далеко у них не заходило.
– С чего это ты так сказала? – нервно спросил он.
– Просто процитировала. Ты, наверное, помнишь, что там дальше… что-то про мир, «лишенный любви и света, помощи извне» и…
И нас с тобою путанным и бурнымПотоком унесло во тьму полей,Где пылко бьются рати дикарей[16].
– А, понимаю, – проворчал он. – Но, по-моему, от твоих викторианских поэтов в наше время мало толку.
– А ведь стихотворение-то не утешительное, – нетерпеливо возразила она. – И не задумывалось как таковое. У людей зачастую возникают престранные представления о викторианцах.
– Ладно, – улыбнулся он, – расскажи, какие верные?
– Может, пойдем куда-нибудь поедим? – предложила Кэтрин, чувствуя, что викторианские женщины, несомненно, поставили бы на стол что-нибудь съестное для своих разуверившихся мужчин. – Мясу еще несколько часов тушиться.
– Хорошая мысль. Побольше еды и выпивки.
За вкусным обедом в кипрском ресторанчике напротив время пролетело приятно и незаметно. Кэтрин поймала себя на том, что вспоминала его несколько дней спустя, когда медленно плелась домой, потому что продуктовая сумка у нее была набита экзотической снедью, которую она накупила в Сохо. Она решила зайти в ресторанчик за бутылкой вина. Для ужина еще слишком рано, и в зале было почти пусто, если не считать темноволосой женщины с золотыми зубами, которая болтала на греческом, и погруженной в беседу пары за столиком, куда обычно садились они с Томом.
– Добрый вечер, мисс Катерина, – приветствовал ее на греческий манер старый толстый официант. – Мистер Том сегодня рано.
