Давид Фонкинос - Шарлотта
Да, ей нужно жить ради творчества,
Нужно писать картины, чтобы не впасть в безумие.
6
На обратном пути ей дышалось легко и свободно.
В этот день родилась ее книга «Жизнь? Или Театр?».
На ходу она собирала образы своего прошлого.
Чтобы выжить, ей нужно изобразить собственную историю.
Это единственный выход.
И Шарлотта твердила себе раз за разом:
Я должна вернуть к жизни умерших.
Но на этой фразе она осеклась:
Вернуть к жизни умерших…
Для этого мне придется еще глубже уйти в одиночество.
Значит, нужно дойти до последней черты, чтоб понять:
Искусство – единственный способ существования.
То, что сказал Мориди, она ощущала и прежде,
Но где-то в себе, глубоко, не понимая сути,
Словно бы плотское опережало рассудок.
Прозрение есть осознание смутно известных истин,
Это дорога, которая ждет любого художника,
Путь в темноте, измеримый часами, а то и годами,
Ведущий к моменту, когда наконец-то ты сможешь
сказать себе: начинай!
Она готовилась умереть, а начала улыбаться.
Теперь ничто ее не пугало,
Ничто не было страшно!
Как редки произведения, созданные в таких условиях,
В такой глухой изоляции от внешнего мира,
Когда все предельно прозрачно и ясно!
Она уже точно знала, что и как будет делать,
И теперь ни кисти, ни карандаш не дрогнут в ее руке.
Запечатлеть воспоминания в романической форме,
В длинных текстах, с картинами-иллюстрациями,
Чтобы эту историю можно было читать и смотреть.
То есть нужно будет писать и картины, и тексты.
Их единство – вот идеальный способ выразить все целиком
Или, вернее, полностью.
Только такое единство способно объять весь мир.
Это созвучно с определеньем Кандинского:
«Создать произведение – значит создать некий мир».
Он и сам тяготел к синестезии[21],
К интуитивному сочетанию смыслов.
Его выбором красок руководила музыка.
«Жизнь? Или Театр?» – перекличка соощущений:
Живопись, слово, а к ним еще музыка.
Вот он – союз тех искусств, что врачуют погибшую жизнь,
Выбор, необходимый для возрождения прошлого.
В этом вихре сливаются сила и творческая интуиция.
Что происходит при встрече с произведением искусства?
Рождение всеобъемлющего эстетического восторга.
И я теперь постоянно думаю о Шарлотте,
Ее жизнь превратилась в мое наваждение.
Я изучил ее краски, все места, где она бывала в реальности
и в мечтах,
И проникся любовью ко всем Шарлоттам на свете,
Хотя больше всего люблю «Жизнь? Или Театр?».
Это жизнь, пропущенная через фильтр творчества,
Чтобы создать иную, образную действительность.
Свидетели ее жизни стали ее персонажами
И, как в театре, представлены зрителю в самом начале действа:
Альфред Вольфзон выступает под маской Амадеуса Даберлона,
Семья Саломон получает фамилию Канн,
О себе Шарлотта рассказывает только в третьем лице.
Подобная отстраненность выглядит необходимой,
Так можно добиться реальной свободы повествования
И позволить фантазии развернуться в полную силу.
Таким образом, форма романа проникнута полной свободой.
К рисункам и текстам приложены музыкальные дополнения —
Звуковая версия этого повествования.
В качестве иллюстраций к нему – Бах, Малер и Шуберт,
Или же попросту народные песни Германии.
Она окрестила свое творение немецким словом Singespiel,
Что означает «пьеса с музыкальными номерами».
Значит, театр и музыка, но есть еще и кино,
И «раскадровка» текста сделана в духе Мурнау[22] и Ланга[23].
Книга вобрала в себя все виды и жанры искусства,
Но все они растворяются в блеске ее самобытности
И образуют единый и самобытный сплав.
Однако пора начинать.
Шарлотта нам предлагает «способ употребления»[24] книги,
Можно сказать, мизансцену этого нового замысла.
Создание данных картин нужно представить так:
Вот женщина, она сидит на морском берегу
И занимается живописью,
Как вдруг ей на ум приходит мелодия.
Она начинает ее насвистывать
И тут понимает, что музыка эта созвучна
Тому, что она пытается выразить на бумаге.
У нее в голове возникает и текст,
И она распевает мелодию на собственные слова,
Еще и еще,
Поет во весь голос, пока не кончает картину.
Под конец она объясняет настрой своей героини:
Ей нужно было хоть ненадолго исчезнуть из мира людей,
А для этого добровольно пойти на любые жертвы,
Чтобы создать из своей души собственную вселенную.
Исчезнуть из мира людей.
7
В первые дни работы ей трудно было сосредоточиться:
В «Эрмитаже» повсюду бегали дети, бесились, как дикари.
Оттилия их журила: Шарлотту нельзя беспокоить!
Старалась ей помогать, раздобыла бумагу получше,
Хотя и бумага, и краски стали редким товаром.
Они с Мориди заключили тайный союз, оберегающий гения,
Союз, который, увы, не одобрял дед Шарлотты.
Напротив, старик всячески изводил внучку.
Стоило ему появиться, как она убегала, сложив свой мольберт,
А он гнался за нею, крича: ты должна заниматься мною!
Я тебя вызвал сюда не ради твоей мазни!
Его безумие усугублялось день ото дня:
Например, он таскал у Оттилии фрукты, обвиняя в краже детей.
Шарлотте нужно было уехать, другого выхода она не видела, —
Уехать, где-то укрыться, чтобы продолжить работу.
Недавно она познакомилась с Мартой Пеше,
Управляющей «Бель Орор»[25] – отелем в Сен-Жан-Кап-Феррá.
И Марта решила приютить Шарлотту,
пусть живет в отеле бесплатно.
Неужели она, как Оттилия, поверила в гениальность девушки?
Это вполне вероятно.
Она предложила ей номер на неограниченный срок,
Это комната номер один.
И вот здесь-то почти два года Шарлотта будет творить.
Правда, это первый этаж, но отель стоит на горе,
И достаточно выйти за дверь, чтобы увидеть море.
Эта комната представлялась мне райским укромным приютом.
В действительности она больше похожа на камеру,
И стены из голого кирпича усугубляют сходство.
Марта слышала, как ее гостья работает, напевая.
Да, именно так она выразилась.
Шарлотта пела, садясь за мольберт.
Мелодии ей служили аккомпанементом к рисункам.
По словам хозяйки отеля, Шарлотта редко куда-то ходила,
Целые дни напролет посвящала работе.
Захваченная ураганом своих навязчивых мыслей,
Вспоминала слова Альфреда, каждое слово,
В точности повторяя его пылкие монологи.
Изводила сотни листов, рисуя его лицо
По памяти, без модели – сквозь долгие годы разлуки,
В непреходящем экстазе. Это творческое наважденье
Связывало Шарлотту с незабываемым прошлым.
Я хожу по комнате номер один под удивленным взглядом портье.
Тиссем – так зовут молодую особу – пытается мне помочь,
Хотя, скорее всего, считает меня странным типом.
Еще бы: стою, благоговейно взирая на эти облезлые стены,
И вдобавок хочу разузнать, сохранил ли отель архивы.
От нынешнего хозяина я не добился ответа.
Его величают Марен[26].
Разве нужно морское имя, чтобы стать владельцем отеля?
Но главное: будет ли памятная табличка на двери этого номера?
Даже не знаю, с чего я зациклился на табличках,
Когда для начала невредно бы отремонтировать комнату.
Я мог бы заняться этим,
Сделать все, чтобы здесь почитали стены, помнящие Шарлотту,
И не только ее, но бесплотные тени современников гения.
8
Временами Шарлотта заставляла себя ездить в Ниццу.
Дед жил там совсем один,
Целыми днями сидел на стуле, перебирая воспоминания.
Как-то летом сорок второго года она увидела объявление на стене:
Новый закон предписал евреям регистрироваться в префектуре.
Вернувшись к себе в «Бель Орор», она обратилась к Марте:
Как ей поступить?
По правде сказать, Шарлотта уже приняла решение —
Она пройдет регистрацию.
Марта спросила: зачем? Ведь это полный абсурд!
Но Шарлотта не согласилась: закон есть закон.
В назначенный день она отправилась в Ниццу.
К дверям префектуры тянулась длинная очередь.
Это ее утешило: значит, все соблюдают правила.
Люди были прилично одеты, влюбленные держались за руки.
Солнце нещадно палило, ожидание затянулось.
Внезапно на площадь въехала колонна автобусов.
Все испуганно переглянулись,
Но тут же начали успокаивать друг друга:
Мол, что тут такого страшного?
А Шарлотте пришел на память ад лагеря Гюрс.
Что, если эта «невинная» перепись им угрожает арестом?
