Михаил Ландбург - Пиво, стихи и зеленые глаза (сборник)
Листопад
Семёну Злотникову
С наступлением весны хозяин крохотного кафе решил выставить несколько столиков на тротуар, и, воздев голову к небу, торопливыми губами стал просить о помощи и удаче.
Первыми посетителями оказались девушка с печальным лицом и молодой человек с длинными волосами и пронзительно синими глазами. Девушка пила апельсиновый сок и разглядывала прохожих, а молодой человек пил пиво и разглядывал девушку.
– Нечем заняться? – не выдержала девушка.
Молодой человек молча пожал плечами и едва заметно улыбнулся.
– Зачем? – не унималась девушка. – Зачем вы разглядываете моё лицо?
– Я его не разглядываю, – проговорил молодой человек, – я его слушаю.
– Слушаете лицо?
– Разве вы не знаете, что если лицо разглядывать долго, то, в конце концов, оно заговорит.
Девушка перевела взгляд на улицу, на окно магазина, на женщину с коляской и вдруг спросила:
– Моё лицо разглядывали долго?
– Достаточно долго, чтобы услышать, как вы жалуетесь на тоску.
– Вы услышали?
– Разумеется!
Девушка задумчиво опустила голову.
– А вы… – спросила она потом. – Кроме разглядывания лиц, вы чем-либо ещё занимаетесь?
– Листопадом!
– Что?
– Пишу стихи о листопаде.
– Писать о листопаде – ваше основное занятие?
– Любимое!
– Всегда о листопаде?
– Постоянно!
– А когда листопада не бывает?
– Он бывает всегда!
– И зимой?
– Конечно!
– И летом?
– Непременно! Листопад бывает вечно…
– Понятно! – рассмеялась девушка. – Вы – сумасшедший!
Молодой человек радостно кивнул головой.
– Выходит, вы догадались, что я поэт! – сказал он.
Девушка поспешно допила сок и прошептала:
– Мне, пожалуй, пора…
– Уходите? – молодой человек заглянул в свою кружку и забавно надул щёки.
– Так оно в жизни: кто-то уходит, кто-то приходит… Ничто не вечно, кроме, разумеется, листопада, не правда ли?
– Святая правда!
– Сумасшедший!
– А вы – нет! К сожалению…
Уронив на стол подбородок, девушка закрыла глаза.
– Я – дура, да? – спросила она потом.
– Это – да!
– А может, сумасшедшая?
– Это – нет! К сожалению…
– Я чувствую себя курицей, – вдруг проговорила она. – Почему я чувствую себя курицей?
– Не знаю.
– Но я – дура, да?
– Это – да! Вглядитесь в небо…
– Что там? – уныло проговорила девушка. – На что мне смотреть?
Молодой человек снова надул щёки и вдобавок выпучил глаза.
– Смотрите, – потребовал он, – и вы кое-что услышите!..
– Смотреть долго?
– Долго-долго, если хотите услышать…
– Хочу… О любви…
– Вот вы о чём!..
– Я услышу?
– Об этом – нет!
– Даже если буду смотреть долго-долго?
– Это невидимо… И говорить об этом тоже ни к чему… – молодой человек внезапно поднялся, криво улыбнулся и шагнул в толпу прохожих.
Розы на подушке
Задержав задумчивый взгляд на дверном окошке, Вика неторопливо повернула ключ.
– Соскучилась? – спросил Нир.
Вика не ответила.
– Очень? – Нир протянул букетик из трёх чайных роз.
– Присядь! – сказала Вика, принимая цветы.
В комнате оказался один-единственный стул.
– А ты? – спросил Нир.
Не выпуская из рук розы, Вика присела на колени Нира.
– Удобно? – поинтересовался Нир, смущаясь оттого, что громко хрустнули его колени.
Вика улыбнулась и, кивнув на двери спальни, прошептала:
– Там удобнее!
Опустив розы на подушку, она закрыла глаза; Нир лёг рядом в надежде, что на сей раз у него получится…
– Ты чего? – спросила Вика.
– Мне бы отдышаться!
– Отдышись! Я подожду!
Нир продолжал лежать недвижный, но вдруг, приподняв голову и широко раскрыв глаза, он принялся декламировать из «Интернационала»: «Это есть наш последний и решительный бой…»
И тогда Вика заплакала.
По спальне носился нежный запах роз.
– Ты зачем здесь? – спросила Вика.
Нир объяснил:
– Оттого, что больно мне видеть, как в одиночестве томишься…
Вика вздрогнула.
– Женщины томятся в любом случае, – шептала она, прикрывая заплаканное лицо чайными розами, – и в браке томятся, и в одиночестве…
– А в чём больше?
– Что тянется дольше! – отрезала Вика. – Что тянется дольше, в том и томятся больше!
– Как у мужчин! – заметил Нир. – У мужчин процесс томления похожий…
– Лжёшь? – не поверила Вика.
– Конечно!
– Печально!
– Очень!
Они помолчали, потому что каждый стал думать о своём… Потом Вика спросила:
– Отдышался?
– Не уверен! – признался Нир.
– Что ж, подожду ещё…
– Кажется, сегодня придётся ждать долго, – всхлипнул Нир и стал одеваться.
Возле двери Вика, озабоченно взмахнув ресницами, спросила:
– Куда ты теперь?
– Вернусь к себе в реанимационную…
Вика покачала головой.
– Да, тебе нужно отлежаться! – сказала она.
– Отлежусь! – пообещал Нир. – Приду в себя, и тогда мы…
– Нет! – вскрикнула Вика. – Вряд ли мы… Вряд ли уже…
Нир вспомнил про «Интернационал».
– Попытаюсь ещё… – сказал он.
– Придёшь? – у Вики были сухие бледные губы.
– Позвоню, – сказал Нир, – лучше я позвоню…
Вика закрыла глаза.
Постояв немного за дверью, Нир подумал о чайных розах и, отдышавшись, стал спускаться по лестнице.
Красное солнце, синее дерево и желтые апельсины
В то утро, когда Малышу исполнилось четыре года, ему подарили альбом для рисования и коробку с цветными карандашами.
– Рисуй, Малыш, – сказал отец, – мир красив!
– Да, папа, мир красив! – согласился Малыш и, раскрыв альбом, нарисовал по середине белого листа большой красный круг.
– Ван-Гог! – сказал отец.
– Почему Ван-Гог? – насупился Малыш, опасаясь подвоха.
– Был такой художник, – сказал отец.
– Он тоже нарисовал солнце?
– Тоже!
– Так же красиво, как я?
– Ага! – засмеялся отец.
– Молодец, Ван-Гог! – похвалил художника Малыш, и потом нарисовал синее дерево и на нём жёлтые апельсины.
Отец поднял Малыша на плечи и они, шагая по комнате, громко восклицали: «Красивый мир! Красивый мир! Красивый мир!»
А после обеда началась война, и тогда отец и сосед-бухгалтер обули солдатские ботинки.
– Малыш, – попросил отец, – подари мне твой рисунок!
Малыш протянул листок из альбома, на котором было нарисовано красное солнце, синее дерево и жёлтые апельсины, а мама отошла к окну и там стояла весь день и всё следующее утро, и ещё день, и ещё утро…
А спустя несколько дней, в дверях появился военный и, увидев его, мама тихо вскрикнула. В руках он держал надорванный листок, на котором было нарисовано красное солнце, синее дерево и жёлтые апельсины.
– А где мой папа? – спросил Малыш.
Военный не ответил. Он встал рядом с мамой и стал тоже смотреть на улицу.
– Это я нарисовал! – сказал Малыш, забирая листок из рук военного.
– Да, – ответил военный, – я знаю!
– Мир красив, правда? – сказал Малыш.
– Очень! – голос военного был сухой и усталый.
И вдруг мама заплакала.
Малыш стоял в стороне и смотрел то на слезинки, застрявшие на маминых ресницах, то на бледное лицо военного.
– Мамочка, я нарисую ещё! – пообещал Малыш.
Мама молча кивнула головой и отвернулась, а Малыш поспешил к себе в комнату, чтобы нарисовать новый красивый мир, в котором красное солнце, синее дерево и жёлтые апельсины.
Концерт Шумана
Э. Р.
– Уймись, парень! – сказал полицейский.
* * *
Несколько часов назад молодой человек спросил:
– Прогуливаетесь?
Женщина молча повернула голову.
– Мне с вами можно?
Она не ответила.
Внезапно подул холодный ветер, и закружились лёгкие капли дождя.
– Наверно, я веду себя смешно? – спросил он.
– Наверно!
– Ну, и пусть!
– Пусть! – отозвалась она.
– Я ведь не обязан оправдываться?
– Нет! – склонив голову на бок, она смотрела в даль улицы.
– Вас кто-то ждёт?
Она не ответила.
– Понятно! – рассмеялся он.
Она резко остановилась.
– Простите! – прошептал он. – Ради Бога, простите!
Вдруг капли дождя стали крупными и тяжёлыми.
– Холодно? – спросил он.
Она продолжала стоять молча.
– Мы не прихватили с собой зонтики, – заметил он. – Без зонтиков холодно…
– К чему же тогда спрашивать?
– Действительно, ни к чему… Там, в пассаже, небольшой ресторанчик…
Они сидели за столиком возле окна и поедали горячие сосиски с горчицей.
– Нормально? – спросил он.
– Терпимо! – женщина вдруг поднялась с места. – Мне пора.
– Уже? – он с грустью посмотрел на тарелки с недоеденными сосисками.
Она улыбнулась:
– Уже!
– Вы – красивая! – сказал он.
– Ну, и что?
– Как что?
– Вот именно, ну, и что?
– Вы уходите?
– Разумеется!
– Я провожу!
– Нет-нет!
