Сьюзен Сван - Что рассказал мне Казанова

– Что ты сказала?

– Я бы лучше поспала. – Девушка наклонила голову и последовала за коридорным вверх по ступенькам, сгибаясь под тяжестью сумок чуть ли не пополам.

– Понятно. Ну что ж, спи хоть весь день, если хочешь! – крикнула Ли ей вслед. – Я скажу портье, где искать меня за обедом.

Люси еле заметно кивнула любовнице своей матери.

Когда она вошла, свет в номере внезапно померк. Люси услышала хлопки крыльев.

– Piccioni![5] – Коридорный изобразил жестами клевавших птиц и указал на несколько жирных серых голубей, прогуливающихся по карнизу. – Они спасли Венецию во времена чумы.

Когда дверь за ним закрылась, Люси стащила с себя мокрый свитер, затем открыла дорожную сумку и сняла обернутый вокруг коробки плащ, чтобы посмотреть, не попала ли внутрь влага. Шкатулка была сделана из прозрачного пластика, ее матовый блеск напоминал девушке занавески для душа. На Люси произвело впечатление, с какой заботой Чарльз Смит отнесся к документам. Коробка – последнее достижение архивного дела, всего два с половиной дюйма толщиной, так называемая «малогабаритная», – идеально подходила для перевозки документов. Вдобавок, для пущей надежности, Смит перевязал ее шпагатом, на случай если замочек неожиданно откроется.

Люси разрезала веревку своими маникюрными ножницами и нервно сорвала слой непромокаемой ткани. Теперь перед ней были фотокопии документов, старый дневник в красном переплете, богато украшенный арабский манускрипт и пачка писем.

«Все сухо, – подумала она. – Слава Богу». Письма Казановы лежали рядом со старым дневником, перевязанные выцветшей розовой лентой. Первым делом девушка, проверила их, развязав ленточку своими длинными ловкими пальцами. Ну что ж, сотрудники библиотеки Сансовино останутся довольны: ни капли дождя XXI века не попало на бумагу с водяными знаками Фабриано.

Родные Люси сначала не поверили в подлинность писем, а затем очень удивились, когда Чарльз Смит, гарвардский специалист по манускриптам XVIII века, подтвердил ее. Держа письма под светом прикроватного ночника, девушка видела легкое сияние, исходящее от страниц, и представляла, как их посыпали песком, чтобы высушить золотые чернила. Без сомнения, именно это и имел в виду Чарльз Смит, когда говорил о «хорошем» состоянии писем Казановы. Люси до смерти хотелось прочитать эти письма, но ее останавливала их хрупкость. Что, если она случайно порвет одно и стоимость их упадет? Лучше прочитать фотокопию, которую столь любезно предоставил Чарльз Смит, хотя это, конечно, совсем не то.

Фамильные документы составляли fonds d'archives – термин архивистов, обозначающий собрание документов, имеющих отношение к одному какому-то человеку, – все документы на протяжении его жизни. Простой человек, пожалуй, назвал бы их коллекцией, однако Люси не зря училась архивному делу: она использовала правильные термины и до сих пор наслаждалась, мысленно перекатывая эти слова на языке снова и снова.

Как выяснилось, документы из fonds принадлежали Желанной Адамс – имя явно не пуританское, да и вообще не женское. Если быть точным, эта женщина была прапрапрапрапратеткой Люси и, строго говоря, не являлась ее «прародительницей», хотя именно в таком качестве Люси всегда думала о ней. В конце концов, они обе носили одну фамилию. Согласно семейной Библии Адамсов, Желанная Адамс жила в XVIII веке. Однажды весенним вечером она исчезла в Венеции и с тех пор считалась мертвой, возможно став жертвой наполеоновских солдат.

Никто не знал, как ее бумаги попали на чердак старого коттеджа Адамсов, стоящего на южном берегу реки Святого Лоренса. Спустя два года после смерти матери Люси ее тетка Беатрис нашла их под грудой старых документов, в основном писем от всяких забытых родственников. Чердак представлял собой скопище обломков, оставленных разными поколениями Адамсов. Здесь были японские храмовые статуэтки из бронзы, выбитые на ткани рисунки, разноцветные восточные ожерелья, турецкие ковры (по крайней мере, их так называли), мечи. Существовала версия, что документы эти якобы привез в Канаду примерно сто пятьдесят лет назад Аарон Адамс, борец за трезвость, потерявший связь с бостонской ветвью фамилии после того, как он в поисках нетронутой цивилизацией местности, где бедняки не были бы изуродованы систематическим пьянством, отправился пешком на север, в Олбани.

За окном бились голуби. Люси убрала письма Казановы обратно в шкатулку и взяла толстую тетрадь в красном переплете, еще раз улыбнувшись заголовку: «Что рассказал мне Казанова: мои странствия с Джакомо Казановой по старинным королевствам Средиземноморья». На титульном листе рядом с именем Желанной Адамс имелся также список мест, которые они посетили, – своеобразное предвестие моды современных туристов вести счет увиденным достопримечательностям. Рукопись была датирована 1797 годом.

Но не восхитительный заголовок заставил девушку в предвкушении сюрприза задержать дыхание. Люси заметила маленький эскиз – портрет женщины в турецких шароварах, вставленный между последними страницами дневника, а на фронтисписе можно было увидеть нарисованную от руки карту с тонкими черными отрывистыми линиями – схему путешествия из Венеции в Константинополь. Напротив был список дорожных правил Желанной Адамс за ее собственной подписью. Вспыхнув от волнения, Люси поудобнее устроила на столе дневник в красной обложке. Она получила документы накануне отлета в Италию, так что у нее до сих пор не было времени просмотреть их. Девушка начала читать.

«Я совершила в своей жизни много вещей, необычных для женщины, урожденной янки, детство которой прошло в городке Квинси, штат Массачусетс. Я спасла жизнь султану и путешествовала с Джакомо Казановой, научившим меня единственному правилу, которое действительно стоит запомнить: никогда не старайся воображать идеал, но ищи его в реальной жизни.

Наши желания дали почву для вер (которых было много), но главными и лучшими из них были пять, и они же являлись удовольствиями: 1) Вера наших прародителей; 2) Любовь чувственная и любовь платоническая, которые Джакомо Казанова никогда не отделял друг от друга; 3) Литература; 4) Красота; 5) Путешествие.

Неважно, какую веру из тех тысяч, ждущих нас на жизненном пути, в конце концов изберет человек. Главное – чтить ее с тем благоговением, состраданием и самопожертвованием, на которые способны только бедняки, ибо слова всех догм со временем скроются во мраке веков.

Когда в 1797 году я встретила Джакомо, то еще не знала, что почти обратилась в Путешествие, Пятую Веру, принципы которой Казанова столь остроумно сформулировал, а я достаточно вольно перевела с французского, дабы они соответствовали моим устремлениям. Тогда я еще была достаточно невежественна и думала, что Путешествие существует само по себе, ибо не понимала его взаимосвязи с остальными верами для полной завершенности.

1. Не подчиняйтесь духу наживы, но идите вперед с совершенным смирением, испытывая страсть, подобную той, что гложет вас при выборе возлюбленного, зная о мире широчайших возможностей, раскинувшемся перед вами.

2. Напишите на бумаге ваше желание, а затем разорвите листок на дюжину клочков. После этого развейте их над большим количеством воды. (Любой океан подойдет.)

3. Путешествие подобно дыханию, так выдохните же старое, вдохните новое, и пусть ваши горести останутся позади.

4. То, что вы желаете, всегда ждет вас, если, конечно, вы достаточно храбры, чтобы узнать его.

5. Идите только туда, куда вас ведут фантазии. Дорога удовольствий и свободы – это лучший путь для путешественника.

6. Создавайте себе легкие входы и выходы. Освежайтесь в комфортных апартаментах. А затем съезжайте на другие квартиры и простите себе потакание необходимым удовольствиям.

7. Если вы найдете место, подходящее вам, оставайтесь там всеми возможными способами. Но помните, что вы не познаете души людей, живущих там, до тех пор, пока не заговорите с ними на их собственном языке.

8. Принимайте других так, как вы желали бы, чтобы люди относились к вам, но не заблуждайтесь и постарайтесь видеть их такими, какие они есть.

9. Ваше путешествие завершится только тогда, когда вы принесете дар тем землям, что посетили, отчетливо осознавая невозможность вернуть даже половину дарованных вам сокровищ.

10. Идите же прямо сейчас, всегда помня и принимая слова Джакомо Казановы: «Un altro mondo è possibile!»[6]».

«Как эксцентрично для Казановы», – подумала Люси, криво усмехнувшись. Если она правильно поняла (а ее познания в итальянском были скудными), десятое правило гласило, что человек способен менять реальность, как перчатки. Сама Люси не любила путешествовать, да и в любом случае она не могла себе позволить этого на ту зарплату, которую получала в архиве редких книг Миллера. Будь у нее выбор, она предпочла бы окунуться в книгу, позволив миру самому прийти к ней. Неважно, что писала ее родственница; путешествия – это опасность. Смерть пряталась в неизведанном – странника всегда мог поджидать на пути неприятный сюрприз. Лучше спрятаться дома и избегнуть несчастий, подобных тем, что настигли ее мать в Греции. Если бы не ноющее беспокойство, не чувство, что она обязана, ради своей матери и себя самой, увидеть остров, где умерла Китти, Люси никогда бы не позволила Ли оплатить билет на траурную церемонию на Крите. Ну и, разумеется, девушка была крайне заинтригована, когда ее тетя вдруг попросила племянницу доставить документы в венецианскую библиотеку Сансовино. Ведь тетя Беатрис вдруг впервые серьезно восприняла ее работу в архивах, и Люси была польщена, когда ей предложили роль хранителя фамильных бумаг.