Александра Коутс - Клуб юных вдов

После ужина я устраиваюсь на кровати с ноутбуком. Проверяю почту и обнаруживаю, что наконец-то ответил организатор фестиваля. Он получил демо-ролик, который я отправила ему на прошлой неделе, и включил группу в число участников, втиснув ее в окно на пять вечера в воскресенье, на одной из малых сцен. Я тут же звоню Юджину, сообщаю ему хорошую новость и принимаюсь за подготовку к путешествию.

Сначала я бронирую для нас билеты на паром. Мы берем рабочий фургон отца Росса, – мы помещаемся в него всей командой, но это означает, что за машину нужно платить дополнительно. Я покупаю билеты, пользуясь своей «чрезвычайной» кредиткой, – папе объясню все потом, – и принимаюсь планировать обратный маршрут, но тут соображаю, что нам придется переночевать в городе. Мы никак не успеваем к последнему парому.

Легко нахожу для нас два номера в дешевом мотеле рядом с клубом, где будет концерт, и тороплюсь снова ввести данные карты, пока не передумала. Ребята обычно быстро возвращают мне деньги, остается только контролировать расходы. Я начинаю рисовать таблицу на пустой страничке в конце папки и вычерчиваю два столбца. Мозг работает быстро, пальцы едва поспевают за ним. Я очень давно не занималась организационными вопросами и в глубине души беспокоилась, не забыла ли я, как это делается. А еще я не знала, каково будет организовывать гастроли группы из своей детской спальни, без Ноя, который раньше проверял и перепроверял каждое мое действие. Выясняется, что я чувствую себя как рыба в воде, будто примеряю любимые старые джинсы и понимаю, что влезаю в них без проблем.

На тумбочке звонит телефон, и я тянусь за ним, продолжая в уме подсчитывать суммы. На экране бостонский номер, незнакомый. Я решаю, что звонят по поводу фестиваля, и отвечаю «директорским» тоном.

– Тэмсен Бэрд, – говорю я, зажимая телефон между плечом и щекой.

– Колин Корвин, – слышится на другом конце знакомый бесцеремонный голос.

Папка выпадает у меня из рук, и я выпрямляюсь.

– Колин? – Я бросаю взгляд на часы на стене – без трех минут десять. – Откуда у тебя мой телефон?

Долгая тишина, наполненная помехами, затем пиканье, будто в машине оставили дверцу открытой при работающем двигателе.

– Провел небольшое расследование, – говорит Колин. – Сказал Банни, что беспокоюсь за тебя, хочу проведать.

Я закатываю глаза и в сердцах захлопываю папку.

– Теперь я знаю, какова ее позиция в отношении личных данных, – бормочу я.

Колин смеется.

– Я уверен, что она чувствует себя виноватой передо мной, – поясняет он. – Разбитый нос и все такое.

Я делаю глубокий вздох и встаю перед высоким, в полный рост, зеркалом на двери. Мои волосы отросли ниже плеч, они, как и каждую зиму, приобрели безжизненный цвет грязной воды в раковине.

– Ты поэтому звонишь? – спрашиваю я. – Хочешь, чтобы я извинилась?

– Нет, – отвечает Колин. Где-то хлопает дверца, слышны шаги. – Для этого еще будет время. Я позвонил, потому что я внизу.

– Где внизу? – быстро спрашиваю я, подбегаю к окну и смотрю в темноту.

Ночь безлунная, но я все равно различаю силуэт на тротуаре.

– Видишь меня? – Он машет рукой.

– Что это значит? – спрашиваю я. В голос закрадывается предательская дрожь. – Она тебе сообщила еще и где я живу?

– Нет. – Я вижу, как он мотает головой. – Твой адрес есть в телефонном справочнике. Мне повезло: вы единственные Бэрды на острове.

– Что тебе надо? – Я поворачиваюсь спиной к окну, будто если я его не увижу, его там и не будет.

– Мороженого.

– Что? – Я хмыкаю. – Да сейчас почти минус восемь!

– И что с того? – спрашивает он.

– Ах, да, – вспоминаю я. – Ты же пытаешься не искать смысл.

– Ты быстро учишься, – смеется Колин.

Я снова смотрю на свое отражение в зеркале. Я уже переоделась ко сну, в старую футболку Ноя и черные лосины.

– Уже поздно, – говорю я. – Все закрыто.

– А я все учел, – не унимается Колин. – Запасся заранее.

Я выглядываю из-за гардины и вижу, что у Колина в руках термопакет из единственного на острове магазинчика, открытого после восьми вечера.

– Я предусмотрел несколько вариантов.

Я выпускаю гардину и долгую минуту смотрю на кружевную отделку, но вдруг меня охватывает панический страх, что Колин видит, как я стою здесь и мучаюсь, взвешивая все «за» и «против». Я поспешно отскакиваю от окна.

– Папа дома, – говорю я. – Тебе нельзя заходить.

– Тогда выходи ты, – предлагает Колин. Закатываю глаза, глядя на свое отражение.

– Ладно, – говорю я. – Позади дома есть сарай. Там и встретимся.

– Нет ничего лучше, чем глубокой зимой есть мороженое в сарае, – шутит Колин.

Я нажимаю отбой и достаю из шкафа длинный свитер. Набрасываю поверх него дутую синюю жилетку и добавляю клетчатый шерстяной шарф. Осторожно открываю дверь и на цыпочках спускаюсь вниз, прислушиваясь к звукам телевизора в комнате папы и Джулиет. Обычно Джулиет к девяти уже спит, чтобы вставать вместе с детьми, которые просыпаются на рассвете, а папе редко удается оторваться от какого-нибудь фильма, который идет после девяти вечера по кабельному каналу. Внизу я проскакиваю через кухню в одних носках и у двери надеваю зимние ботинки. Бесшумно открываю боковую дверь в сад и выскальзываю в ночь.

В саду стоит жутковатая тишина, тут и там на траве возвышаются слежавшиеся сугробы убранного снега. Я иду к темной фигуре, привалившейся к стене сарая, и под ногами похрустывает тонкий лед.

– Привет, – слишком громко говорит Колин.

– Ш-ш-ш! – осаживаю его я, открываю дверь сарая и, дергая за шнурок, включаю лампочку без абажура. Сломанные газонокосилки и ржавые грабли отбрасывают на стены причудливые тени. Я закрываю за нами дверь и снимаю ящик для инструментов со старых козел, оставшихся с тех дней, когда папа очень много делал по дому своими руками.

– Сядь, – командую я, освобождая себе место на пыльном подоконнике. От окна тянет сквозняком, и я заматываю шарф так, чтобы он закрывал мне щеки.

– Слушаюсь, босс, – откликается Колин. Он одет в парку North Face и штаны-карго с тысячью совсем не нужных карманов. Брючины закатаны, и из-под них видны кожаные ботинки с толстой фланелью внутри. Даже при слабом свете лампочки можно разглядеть фиолетовый синяк под глазом и красную распухшую переносицу.

– Боже, – бормочу я.

Колин морщится, открывая белый бумажный пакет и доставая два больших стакана мороженого от «Бен и Джерри»: «Слякоть Тенесси» и моего любимого «Вишня Гарсиа».

– Это только выглядит страшно, а так ничего, – говорит он, вынимая пару пластиковых ложек.

– Серьезно? – спрашиваю я, не в силах скрыть облегчение.

Я беру ложку и тянусь за «Гарсией». Мы с мамой часто лакомились этим мороженым, быстро расправлялись с большой порцией и даже иногда пропускали ужин ради того, чтобы устроиться на диване и попировать.

– Нет, – отвечает он. – Совсем нет. Болит дико.

Упираюсь ботинками в коробку со старыми игрушками для пляжа. Из нее выглядывает потрепанный зонтик, рядом, у стены, стоит стопка пластмассовых ведерок.

– Я не хотела, – бормочу я.

Я снимаю с картонной банки крышку и скребу ложкой твердую поверхность.

– Брехня, очень даже хотела, – беспечно заявляет Колин.

Кладу мороженое в рот и катаю его на языке.

– Ага, – соглашаюсь я, – хотела. Но не знала, что удар получится таким сильным.

– Я его заслужил. – Он пожимает плечами. – Не надо было говорить тебе все это.

Я глотаю и чувствую, как внутрь опускается холод. А в груди вдруг возникает странное трепыхание. Несмотря на то, что я основательно разбила Колину лицо, он сделал все возможное, чтобы угостить меня мороженым. Это озадачивает.

– Только это не извинение, – уточняет он. – Я не отказываюсь ни от одного слова. Просто, наверное, можно было сказать все по-другому, не так…

– По-свински? – подсказываю я.

Колин едва не давится «Слякотью Теннесси».

– Естественно. – Он улыбается. – Не так по-свински.

Я ем мороженое и понимаю, что мне грозит обморожение мозга. Конечно, полная дичь – есть холодное на улице в середине марта, но одновременно это дерзко и удивительно. Интересно, думаю я, чего он добивается со своей болтовней насчет отказа искать смысл?

– Не знаю, – говорит он, дергая себя за светло-каштановую челку. Посередине челки торчит упрямый вихор, он выглядит гуще и темнее, чем остальные волосы. Своей длиной этот вихор идеально подходит для того, чтобы в задумчивости теребить его, наматывая на палец. – Понимаю, я не образцовый участник группы поддержки, но могу точно сказать, что ты… Едва ты заговорила, тогда, на первой встрече… Это был вызов. Словно моя миссия – вынудить тебя совершить нечто реальное. Я выдавливаю из себя смешок.

– Миссия выполнена.

Колин кивает, но вид у него недовольный. Он смотрит в единственное окно сарая, темное, с маслянистым блеском.