Габриэль Маркес - История похищения
Но вообще-то одним указом дело не ограничивалось, речь шла об особой президентской политике, направленной на борьбу с любой преступностью, а не только с наркоторговлей. Генерал Маса Маркес не стал говорить на Совете безопасности, что он на самом деле думал об этом указе, однако спустя годы, баллотируясь на пост президента страны, он безжалостно заклеймил указ как «пример лицемерия тех лет». «Этот указ оскорбляет величие правосудия, – написал Маса Маркес, – ломает исторически сложившееся почитание уголовного права».
Путь был пройден длинный и трудный. Невыдаванцы, которых уже все считали социальной опорой Пабло Эскобара, немедленно отвергли указ. Правда, не до конца, оставив-таки лазейку для дальнейшей торговли. Их не устраивало то, что указ не давал им полной гарантии отбывания срока в стране. Кроме того, они хотели, чтобы их считали политическими преступниками. Они претендовали на такое же обращение, как с членами М-19, которых в конце концов помиловали и признали политической партией. Бойцы из М-19 участвовали в выборах в Конституционную Ассамблею, а один из бывших террористов даже стал министром здравоохранения. А еще Невыдаванцы требовали помещения в надежную тюрьму, где их не достали бы враги, и добивались гарантий безопасности для своих родных и подельников.
Ходили слухи, будто бы указ появился в качестве правительственной уступки, когда мафия принялась похищать заложников. В действительности проект указа начал обсуждаться еще до похищения Дианы и уже был принят, когда Невыдаванцы осуществили новую серию захвата заложников, похитив почти одновременно Франсиско Сантоса и Марину Монтойю. Позже, поняв, что восьми заложников недостаточно для достижения заветных целей, мафия захватила Маруху Пачон и Беатрис Вильямисар. Получилось магическое число: девять журналистов. Десятой же, изначально обреченной, была сестра политика, которому удалось избежать расправы Эскобара. В каком-то смысле, еще до того, как указ доказал свою эффективность, президент Гавирия пал жертвой собственных замыслов.
* * *
Подобно своему отцу, Диана Турбай Кинтеро испытывала огромную, страстную тягу к власти и имела выраженные лидерские наклонности, которые и определили ее судьбу. Она росла среди известных политиков, поэтому неудивительно, что ее взгляд на мир сформировался под их влиянием.
– Диана обладала государственным мышлением, – сказала мне Дианина подруга, которая ее любила и понимала. – Больше всего на свете ей хотелось служить своей стране.
Но власть, как и любовь, – это обоюдоострое оружие: им можно поразить и от него же погибнуть. Вызывая чувство восторга, когда ты паришь, как на крыльях, она порождает и прямо противоположное настроение. Погоня за призрачным, ускользающим счастьем, которое дарует власть, сравнима разве что с поиском идеальной любви, которой человек жаждет и одновременно боится, ищет, но никак не может обрести. Диана с ненасытной жадностью стремилась объять необъятное: все узнать, во все вникнуть, докопаться до сути вещей, постичь смысл бытия. Те, кто ее близко знал и любил, подозревали о ее душевных метаниях и полагают, что она редко бывала счастлива.
Сейчас уже невозможно узнать – ведь у самой Дианы не спросишь, – какая сторона обоюдоострого клинка власти ранила ее больнее. Наверное, ей пришлось очень многое пережить, когда она, став в двадцать восемь лет личным секретарем и правой рукой своего отца, очутилась в гуще политических конфликтов и интриг. Ее бесчисленные друзья свидетельствуют, что таких умных людей, как Диана, они почти не встречали; она обладала невероятным запасом знаний, удивительными аналитическими способностями и какой-то сверхъестественной интуицией. Ее враги прямо называют Диану серым кардиналом, главным возмутителем спокойствия, спрятавшимся за президентским креслом. Другие, напротив, считают, что Диана не думала о себе, а превыше всего ставила политическую судьбу отца. Стараясь спасти его от нападок, часто идя наперекор всем и вся, она могла невольно стать орудием придворных льстецов.
Диана родилась 8 марта 1950 года, под злополучным знаком Рыбы, в то время, когда ее отец уже ожидал своей очереди, чтобы занять президентское кресло. Куда бы она ни попадала, везде проявлялись ее врожденные лидерские качества: в Андском колледже Боготы, в манхэттенской школе для девочек «Монастырь Святого Сердца» или же, по возвращении на родину, в Университете Святого Фомы Аквинского, где она училась на факультете права, но не защитила диплом.
Достаточно поздний приход в журналистику, которая тоже властвует, но, к счастью, лишь над умами, судя по всему, оказался для Дианы обретением себя, причем в своей лучшей ипостаси. Она создала журнал «Ой пор ой» и новостную телепрограмму «Криптон», считая, что это будет наикратчайшей дорогой к установлению мира в стране.
– Мне уже не хочется ни с кем бороться, нет запала для ссор, – как-то призналась Диана. – Моя позиция теперь сугубо примирительная.
Она настолько стремилась к миру, что даже села за стол переговоров с Карлосом Писарро, команданте М-19, который в свое время чуть не угодил гранатой в комнату, где находился президент Турбай. Рассказывая об этом, Дианина подруга с улыбкой комментирует:
– Диана поняла, что ей лучше быть шахматистом, взвешивающим каждый ход, а не боксером, который пытается поколотить всех вокруг.
Поэтому похищение Дианы не только причиняло боль ее близким, оно имело еще и трудноисправимые политические последствия. Экс-президент Турбай публично и в частных разговорах уверял, что не имеет известий от Невыдаванцев, считая, что, пока их требования не известны, лучше помалкивать. Но на самом деле они связались с ним вскоре после похищения Франсиско Сантоса. Турбай, в свою очередь, связался с его отцом, Эрнандо Сантосом, как только тот вернулся из Италии, и позвал к себе домой, чтобы наметить план совместных действий. Турбай поджидал Сантоса в полумраке своей обширной библиотеки; вид у него был подавленный: экс-президент не сомневался, что Диану и Франсиско убьют. Сантос – как, впрочем, и все, кто общался с Турбаем в то время, – был особенно потрясен тем, с каким достоинством экс-президент переносил свое горе.
Письмо, адресованное им обоим, было на трех листах, исписанных от руки печатными буквами, без подписи. Начиналось оно неожиданно: «Прежде всего мы хотели бы выразить Вам свое уважение». Единственным, что не позволяло сомневаться в авторстве послания, был его стиль: четкий, прямой и конкретный. Именно так всегда изъяснялся Пабло Эскобар. Он признавался в похищении журналистов, которые, как говорилось в письме, «находятся в добром здравии и содержатся в хороших условиях – во всяком случае, применительно к данным обстоятельствам». Далее следовало перечисление обид, нанесенных наркоторговцам полицией, и в конце выдвигались три условия освобождения заложников: отмена всех силовых операций против наркокартеля в Медельине и Боготе, вывод из этих городов Элитного корпуса, созданного для борьбы с наркомафией, а также отставка командира и двадцати офицеров, которых обвиняли в пытках и убийстве четырехсот молодых людей, проживавших на северо-востоке Медельина. В случае невыполнения данных условий Невыдаванцы грозились развязать войну на уничтожение, устраивать взрывы в крупных городах, убивать судей, политиков и журналистов. Вывод был простой: «Если это вызовет государственный переворот, мы огорчаться не будем. Нам терять нечего».
Письменный ответ, без предварительных переговоров, следовало дать по истечении трех дней в медельинском отеле «Интерконтиненталь», где Эскобар обещал зарезервировать комнату на имя Эрнандо Сантоса. Посредников для дальнейших контактов укажут сами Невыдаванцы. Сантос согласился с Турбаем, что, пока ситуация не прояснится, не следует разглашать содержание этого письма и других, которые они еще, возможно, получат.
– Они не должны нас использовать для связи с президентом, – заявил Турбай. – Мы не можем выходить за рамки приличий.
Турбай предложил Сантосу, чтобы каждый из них написал свой ответ, который они положат в один общий конверт. Так и поступили. Суть ответов сводилась к тому, что они не могут вмешиваться в дела правительства, но готовы предать гласности факты нарушения законов и прав человека, если наркомафия представит убедительные доказательства. Что касается полицейских операций, то у них нет возможности воспрепятствовать их проведению. Требовать отставки офицеров они также не могут, поскольку обвинения бездоказательны, а выступать в прессе по вопросу, которым не владеют, они не привыкли.
Ответ понес в гостиницу нотариус Альдо Буэнавентура, старый друг Эрнандо Сантоса, пользовавшийся его безграничным доверием, и страстный любитель корриды, которой он увлекся еще в давние годы учебы в Национальном лицее Сипакуры. Не успел Альдо заселиться в триста восьмой номер, зарезервированный для него в отеле «Интерконтиненталь», как раздался телефонный звонок:
