Чесли Салленбергер - Чудо на Гудзоне
Теперь дети стали старше, и когда я возвращаюсь домой после четырех-пятидневного отсутствия, мое очередное вхождение в семейную жизнь не всегда проходит гладко. Я измотан сменой часовых поясов, выпадаю из круга семейных занятий. Многое проходит мимо меня. Лорри говорит, что мне порой требуется до полутора суток отдыха, прежде чем я смогу снова вносить свой вклад в наши отношения. Я нахожусь в доме, но не в состоянии снова погрузиться в нашу нормальную повседневность с прежним задором. Иногда я настолько опустошен, что не очень-то жажду заниматься домашними обязанностями.
Я действительно временами кажусь себе аутсайдером в собственной семье. Но мне нравится, что у наших дочерей такой хороший контакт с Лорри, и понимаю, почему мне труднее налаживать с ними отношения. Я все понимаю: я больший формалист, я мужчина, я старший, и меня подолгу не бывает дома.
В общении с детьми родители накапливают своего рода банковский депозит взаимодействий и воспоминаний. У Лорри гораздо больше таких моментов общения с детьми, чем у меня, так что ее банковский «счет» больше, чем мой. Конечно, мы с девочками очень любим друг друга, но я знаю, что у меня есть недостатки, над преодолением которых нужно работать.
Мое отсутствие – это испытание. Но мы с Лорри прошли вместе через немалые трудности и потратили двадцать лет на их проработку. Мы усердно трудимся, стараясь найти оптимальный баланс. Мы оба многое узнали о самих себе, друг о друге и о том, что нужно, чтобы заставить отношения работать и приносить удовлетворение. Мы оба стали зрелыми людьми. Вместе работая над отношениями друг ради друга и ради наших дочерей, мы сами стали лучше. Мы вкладываемся в «нас».
Как моя личная жизнь, взятая отдельно от моего авиаторского опыта, подготовила меня к тому пути, который привел к Гудзону? Думаю, испытания, которые мы с Лорри встречали лицом к лицу, помогли мне научиться спокойнее принимать сданные на руки карты – и играть ими, используя все ресурсы, какие есть в моем распоряжении. В начале нашего брака мы с Лорри столкнулись с такой проблемой, как бесплодие.
Примерно через год после свадьбы мы стали планировать завести детей. Потратили год на попытки зачать ребенка – безуспешно, – а потом обратились к специалисту по лечению бесплодия. Шесть месяцев Лорри принимала кломид, чтобы стимулировать овуляцию. Как и многие женщины, принимающие это средство, она набрала вес, и это ее тревожило. До назначения терапии она была в хорошей физической форме, а теперь по причинам, над которыми она была не властна, просто становилась все грузнее. Она набрала более 17 кг.
Однажды, когда мы с ней сидели в машине, она повернулась ко мне и сказала:
– Ты никогда не говоришь ничего о том, как я выгляжу или о моем весе.
Ответ пришел ко мне естественно (я просто сказал то, что чувствовал), но многое значил для Лорри. Я сказал ей:
– Ты не понимаешь, да? Я люблю тебя за то, что не снаружи, а внутри.
– Такие слова хочет услышать каждая женщина, – отозвалась она, и это было сказано искренне.
Бывает, я все делаю правильно.
Мы продолжали попытки зачатия, но я много времени проводил в рейсах, из-за чего нам с Лорри было трудно встретиться в нужный момент. Пару раз она прилетала ко мне в тот город, где я останавливался, чтобы провести вместе ночь и не «потратить зря» 30-суточный цикл. Не сказать, чтобы это было особенно романтично. Мы были сосредоточены и несколько напряжены. У нас была своя задача.
Кломид не помог, так что мы в конце концов прибегли к искусственному оплодотворению. Это стоило пятнадцать тысяч долларов – не покрываемых страховкой, – и нам сказали, что успешные результаты составляют около пятнадцати процентов. Лорри нужно было делать инъекции в два часа ночи и два часа дня, и когда был дома, я делал их ей. Когда меня не было, она справлялась сама.
Это были нелегкие времена для Лорри.
– Такое ощущение, будто меня предало собственное тело, – жаловалась она. – Мое тело не желает сделать то единственное, для чего оно было задумано, единственное, что отличает один пол от другого.
Мы с ней воспитывали собак-поводырей для слепых, и пара из них в то время были щенными.
– Такое ощущение, что все женщины и все собаки, каких я вижу, беременны, – вздыхала Лорри. – Все, кроме меня.
Я знал, что она глубоко травмирована, но не вполне понимал, как ей помочь.
Именно мне пришлось сказать Лорри, что попытка искусственного оплодотворения не удалась. Она только взглянула на меня – и все поняла. У меня было, как она позднее говорила, совершенно каменное выражение лица.
Я и сам был в отчаянии, но еще больше переживал за Лорри. Единственное, что я мог сказать ей: «Милая, мне так жаль!» Мы обнялись, и она немного поплакала. Я старался стоически держаться ради нее, но мне тоже было больно.
Мы снова посетили врача, который сказал нам, что мы оба еще сравнительно молоды – мне было тридцать девять лет, а Лорри – тридцать один – и нам следует подумать о новой попытке.
Лорри познакомилась в клинике с женщиной-пациенткой, и в тот день, когда Лорри выяснила, что она не беременна, та женщина с восторгом узнала о своей беременности. Но потом, пару дней спустя, ей сказали, что ее беременность, увы, не закрепилась. Возможно, когда такие большие надежды разбиваются в прах, это действует гораздо разрушительнее. Узнав об этом, Лорри решила, что с нее хватит.
– В чем наша главная цель? – спросила она меня, а потом сама ответила: – Наша цель не в том, чтобы я забеременела. Наша цель – иметь семью. И для этого есть другие способы.
До нашей встречи Лорри долго работала волонтером в организации «Старшие братья, старшие сестры». Она рассматривала эту работу и как свой долг, и как труд любви. Лорри начала наставлять свою «младшую сестру», когда ей было двадцать шесть, а той девочке – пять. Теперь Лорри пятьдесят, а ее «младшей сестре», Саре Дискин, двадцать девять, и они по-прежнему близки. Поэтому, когда Лорри не смогла забеременеть, она сумела очень четко сформулировать наше затруднительное положение.
– Я давным-давно знала, – сказала она, – что красоту отношений создает не биология. Я готова жить дальше.
И мы решили усыновить детей.
Попытки усыновления могут быть непростым путем – долгим, трудным, эмоциональным, дорогостоящим, полным взлетов и падений, как американские горки, – и мы многое узнали о себе в этом процессе.
Лорри поклялась подойти к поиску вариантов усыновления как к полноценной работе. Требовались определенные усилия, чтобы узнать все о процессе, в котором есть масса неопределенностей. Путей было много. Какие из них себя оправдают? Лорри пыталась составить план действий, но усыновление не всегда следует логике.
Судьбы родителей-усыновителей варьируются и зависят от желаний родных родителей ребенка. Их имена стоят в длинных списках ожидания, в то время как их досье скрупулезно изучаются в агентствах людьми, которые с ними не знакомы. У этого процесса нет никакого строго заведенного порядка.
Все это вызывало в Лорри бурю эмоций, и мои попытки подойти к проблеме по-деловому не всегда были уместными.
– Ты не умеешь меня утешать, – сказала она мне в какой-то момент. – Это за пределами твоих возможностей. Ты не способен чувствовать так, как чувствую я.
Лорри угнетала необходимость заполнения всех документов, которые мы должны были подавать, и тот факт, что мы обязаны были «отвечать требованиям», чтобы стать приемными родителями. Это давалось ей тяжело. На протяжении всего срока лечения от бесплодия ее не оставляли в покое. Она отдавала свое тело на растерзание, стараясь найти свой путь к материнству. Она показала свою решимость. А теперь от нее требовали найти друзей, которые подтвердили бы, способна ли она справиться с ролью родителя. Это воспринималось почти как оскорбление.
Мы с Лорри очень по-разному подходили к работе со всеми этими документами. Однажды мы обменялись ответами на очередную анкету. Мне пришлось сказать Лорри: «Ты слишком много раздумываешь. Просто отвечай на простой вопрос прямым ответом». Лорри приняла это замечание с благодарностью. Она не обязана была рассказывать им историю своей жизни. Она должна была дать им простые ответы на заданные вопросы.
В последующие месяцы мы встречались с несколькими парами родных родителей детей, надеясь, что они выберут нас. Это тоже был тяжелый процесс. Часто после такой встречи Лорри пребывала в радостном возбуждении, уверенная в том, что мы получим согласие. Я пытался следовать логике и анализировал ситуацию. «Да, эта будущая мать сказала о нас немало приятных слов, – говорил я Лорри, – но подумай о том, чего она не сказала». Лорри отвечала, что я окунаю ее в ледяную воду, но я чувствовал, что мы должны быть реалистами, иначе будем обрекать себя на все новые и новые волны разочарования.
Во время своих поисков мы встречались с самыми разными родителями. И вот 1 декабря 1992 года мы вылетели в Сан-Диего, чтобы познакомиться с женщиной, которая была на восьмом месяце беременности. Родной отец будущего ребенка тоже присутствовал.
