Драган Мияилович - Девочка и ветер
Однажды буквально перед перерывом на обед в ординаторской доктора Петершона зазвонил телефон. Дрожащим от возбуждения голосом, едва сдерживая гнев и ревность, Мамука ледяным тоном обратился к доктору:
– Магнус, мы могли бы сегодня где-нибудь встретиться?
– К чему такая спешка?
– Это важно.
– Что это такое важное? – Доктор делал вид, что не понимает, чего от него хотят.
– Надо поговорить. Обо всем расскажу вам при встрече.
– Ладно. После пяти в кафе на железнодорожном вокзале.
Доктор Петершон сразу догадался, о чем пойдет речь. Ровно в пять, переходя по пешеходному переходу улицу, он заметил Мамуку, нервно вышагивающего перед входом в зал железнодорожного вокзала.
– Привет, друг! – Магнус похлопал его по плечу.
– Мы не можем быть друзьями, – зло отрезал ему Мамука.
– С каких это пор? – самоуверенно и одновременно снисходительно спросил Магнус, глядя ему прямо в глаза.
– С сегодняшнего дня.
– Давай-ка присядем за стол и поговорим.
Заняв место в углу кафе, друг напротив друга, они заказали два эспрессо по-американски. Магнус заметил серьезность и решительность на каменном лице юноши, и ситуация показалась ему несколько комичной, но он взял себя в руки.
– Итак, о чем бы ты хотел со мной поговорить?
Мамука глотнул кофе, откашлялся, устремив взгляд в отполированную поверхность стола, будто разговаривает с ним, а не со своим собеседником, тихим голосом, растягивая слова на слоги, выложил свою позицию, которая была ясна как день:
– Это так продолжаться больше не может.
– Что «это»?
– Это, между вами и Иваной.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я ее люблю!
– И я ее люблю!
– Но я – ее муж, – выдал Мамука свой самый сильный аргумент.
Доктор на мгновение смутился, о себе он такого сказать не мог, а то что он – любовник, было унизительным и для него, и для Иваны. Он быстро нашел контраргумент – спасительную соломинку, которая вернула его в равноправное положение:
– Но я с ней с тех пор, когда ты еще и не знал о ее существовании. Помимо всего прочего, если уж хочешь знать, это именно я убедил ее помочь тебе и этим браком обеспечить возможность получения разрешения на пребывание и трудоустройство в Швеции. Честно говоря, ты мне нравишься как личность.
– Меня совершенно не интересует, нравлюсь я вам или нет, но я хочу, чтобы вы четко поняли, она – моя жена. И оставьте ее в покое! – Лицо Мамуки было белым как мел, а напряженные желваки поигрывали от раздражения. Его одновременно обуревали сила первой любви, которая так неожиданно захватила его, и бешеная ненависть к человеку, с кем был вынужден ее делить. В свою очередь и Магнуса Петершона связывало с Ива-ной нечто большое – очарование поздней любви, которая нашла приют на солнечном поле ее молодости. На этом поле, по правде сказать, росло много сорняков и колючек, их надо было бы вырвать с корнем, и Магнус Петершон был убежден, что они неразделимо нужны друг другу.
– Чтобы я оставил ее? Даже и не подумаю! Что ты себе, парень, навоображал?! Что я преподнесу ее тебе на серебряном блюдечке с голубой каемочкой со словами: «Пожалуйста, Мамука, прими»?! Она – лучшая глава моей жизни, и мы нужны друг другу.
Мамука не сдавался:
– Но у вас есть семья?
– Есть, и что?
– А что сказала бы ваша супруга, если бы узнала?
– Не знаю, но это была бы ее проблема.
– Неужели вы не боитесь, что она вас бросит? Подумайте, во что может вылиться эта авантюра!
Магнус заметил появление хитрого и победоносного выражения на лице юноши.
– Может вылиться в то, что я навсегда перееду жить к Иване. Вот что!
Как наплывающая туча закрывает собою солнце, так погасла победоносная усмешка на лице Мамуки.
Магнус Петершон следил за ним. Юноша без всякого выражения смотрел куда-то вдаль, а потом предложил:
– Зачем нам препираться? Лучше всего давайте пойдем к Иване, пусть она решает. Согласны с предложением?
– Согласен.
Они направились в Хьельбу на машине Магнуса, которая была припаркована недалеко от станции. Ивана была невероятно удивлена, увидев с террасы, где она читала какую-то книгу, что они идут вместе. Когда они объяснили причину их визита, она прыснула от смеха. Было очевидно, что ей нравилось, как двое мужчин ожесточенно борются за ее благосклонность. Один – молодой и неопытный, другой – зрелый, успешный и безумно влюбленный, оба – страстно желающие ее любви. Это придавало ей самоуважения и уверенности в себе, которые она давно потеряла.
XIV
Какое-то время Ивана соблюдала договоренность с Магнусом Петершоном, который часто проводил вечера со своей семьей, что в это время она ему звонить не будет. Из соображений предосторожности он звонил ей сам. Но, мучимая непреодолимым желанием заполучить наркотик, а часто не понимая, сколько времени, где она находится и каковы могут быть последствия, всегда в самый неблагоприятный момент, она нарушала обещание.
Однажды на входе в оперный театр у Магнуса зазвонил телефон, и он услышал приглушенный знакомый голос:
– Магнус, ты можешь одолжить мне тысячу крон. Мне они нужны срочно.
Изменившись в лице, строгим голосом он быстро ответил:
– Сейчас я занят. Позвоните мне завтра в рабочее время, – он прервал разговор, боясь, что будет пойман на прелюбодеянии, и сразу же отключил мобильный телефон.
– Кто это был? – вопросительно посмотрела на него супруга.
– Какой-то пациент. Странные люди. Совершенно не умеют уважать чужое свободное время, – ответил Магнус, придерживая входную дверь и пропуская супругу вперед.
В отношениях и с Магнусом, и с Мамукой Ивана всегда использовала одно и то же выражение «одолжи мне», которое звучало более достойно, чем банальное «дай мне», хотя она никогда не возвращала, просто было неоткуда.
На следующий день Магнус пришел к ней. Заметно приободрившаяся, в черном пеньюаре, она встретила его в коридоре. Как только за ним закрылась дверь, он обратился к ней строгим тоном:
– Ивана, ради бога, что ты творишь? Разве мы не договорились, что ты не будешь мне звонить в такое время?
– А что тут такого?
– Как «что такого»? Жена держала меня под руку в холле оперного театра и все могла слышать.
– А когда ты меня водил в оперу? – защищалась она вопросом, на который, застигнутый врасплох, он не смог сразу найти ответ. – Ответь мне, водил ли ты меня хоть раз в театр или кино? Неужели я для тебя менее значу, чем она?
Он молча сел в кресло напротив дивана, на который прилегла Ивана. Одну ногу она вытянула вдоль дивана, а другую согнула в колене. Черный пеньюар соскользнул с бедра, открыв молочную белизну ноги. Магнус почувствовал, как в нем резко просыпается желание, как все бурлит, как будто вернулись былые дни давно прошедшей молодости. Он решил не говорить всего, что намеревался сказать. На столе стояла полупустая бутылка «Бейлиса».
– Что это ты тут пьешь? – он повернул разговор в другую сторону.
– Шоколадный ликер. Если хочешь составить мне компанию, возьми рюмку в серванте.
Голой ногой она провела по воздуху, показывая направление, где находятся рюмки. Нет ничего более чувственного, чем белизна женского бедра в прохладной полутемной комнаты. Он налил себе, засмотревшись на ее длинные светлые волосы, спускающиеся с диванного подлокотника. Его взгляд остановился на перекрестке ее дивно выточенных ножек. Кружева по краям трусиков не позволили ему заглянуть дальше. Под шелковым пеньюаром обрисовывались контуры ее груди.
– Налей и мне! – разнеженно проворковала она.
Пока он наливал ликер, зазвонил телефон. Ивана посмотрела на номер и отключила его.
– Кто тебе звонил?
– Мамука.
– Этот умрет от тоски по тебе.
– Меня это не интересует. В нем вообще нет мужественности. Наскучил мне своими жалобами, что не может жить без меня. На самом деле я воспринимаю его как лучшую подружку. Мямля!
– А меня? – спросил Магнус, самодовольно улыбнувшись.
– Ты о’кей.
Налив ликер, он сел на противоположную сторону дивана, положив ее стопы себе на колени. Он ласкал один за другим ее пальцы на ногах, с мизинца до большого, предав забвению свой гнев по поводу вчерашнего звонка. Почувствовав стопой твердость его члена, Ивана начала нежно гладить ногой по паху. Ее захватила какая-то таинственная радость, и она сама себе показалась такой значительной, если настолько важна доктору Петершону.
– Тебе хорошо? – спросила она его с нежностью, приложив палец к его горячим губам.
– Ты возбуждаешь меня, как никто до тебя.
– У тебя температура, ты весь горишь, – засмеялась Ивана, сев к нему на колени и обняв за шею. Смеркалось. Было так тихо, и только в полутьме слышался сочный звук поцелуя и тихое прерывистое дыхание.
Близилась полночь, когда Магнус Петершон вышел из ее квартиры. Он незаметно положил на кухонный стол шуршащую банкноту в тысячу крон.
